КОЛОНКА ЧИТАТЕЛЯ
ЧИТАЕМ:  Геннадий Нейман. Стихи

Татьяна Пухначева

О трех стихотворениях Геннадия Неймана

***

Взгляни - я отражаюсь в зеркалах,
Ступени скрипом повторяют имя,
Я соком рвусь в оттаявших стволах
Нагих берез под окнами твоими.
Я росами рассыпан по лугам,
Грозой напоминаю о ненастье,
И псом бездомным жмусь к твоим ногам -
Заметь, запомни, подбери на счастье.
Беспечным маем, сирым ноябрем
Я - эхо голосов в пустой квартире...


Ты мной к любви на жизнь приговорен,
А я тобой - на мир и иномирье

Какой странный ускользающий стих!

Попытаемся "поймать" его и понять то, что написано между строк.

"Взгляни - я отражаюсь в зеркалах". Обратите внимание, автор не смотрит на себя в зеркало, он в нем только отражается. И нам предлагают взглянуть не на самого человека, а лишь на его отражение. Встает перед глазами неясная, колеблющаяся тень и сразу расплывается в пространстве стиха. То ли она есть, то ли ее нет, а может это и не одно отражение, а целая их череда. Зеркало всегда имело репутацию очень опасного предмета, и недаром его используют, например, для того, чтобы узнать будущее при гадании. Издревле колдуны и маги с помощью зеркала переходили в иной мир, именно поэтому его принято закрывать, когда в доме есть умерший. Ведь зеркало позволяет проникать в дом потусторонним силам. Да не они ли и показались в этом отражении?

"Ступени скрипом повторяют имя". Ступень скрипит под ногой, но опять никого не видно. Под чей же ногой она скрипит? Кто произнес имя, которое она повторяет? Имя связано с очень важными, сакральными вещами. Произнесение имени дает власть над его обладателем. Как раз поэтому, чтобы не произносить настоящее имя, давали всевозможные клички и прозвища. И опять возникает вопрос, а чье имя произнесено?

Самого имени не было слышно, его только повторил скрип ступени. Повторил очень неясно и искаженно (это же скрип!). А ведь это те самые зазеркальные обитатели, вдруг заговорили! Мы не можем услышать, что они произнесли, но ступень под ногой выдает их чужое присутствие. Ну, а чье имя произнесено, пока остается загадкой.

" Я соком рвусь в оттаявших стволах
Нагих берез под окнами твоими. "

И снова появился сакральный символ - береза. Береза считается священным деревом, она оберегает и защищает. Наши березы, которые живут в стихе, не могут этого сделать, они заблокированы и почти бессильны. Они обнажены, их стволы только что были заморожены.

Холодно что-то в этом стихе и неуютно. Я бы сказала даже безнадежно неуютно. И опять кто-то рвется наружу и пытается проникнуть в эту жизнь. Но этот кто-то жестко ограничен рамками ствола березы. А ведь и в предыдущих строках он же был ограничен рамками зеркала...

"Я росами рассыпан по лугам,
Грозой напоминаю о ненастье,
И псом бездомным жмусь к твоим ногам -
Заметь, запомни, подбери на счастье. "

Следующий образ - роса. Холодные мелкие капельки росы порождает только время сумерек, момент перехода от ночи ко дню. Иногда, но реже, роса появляется во время перехода от дня к ночи. Но и то, и другое время это очень неустойчивое, неясное, колеблющееся состояние природы. Это время наиболее опасно, так как внешние (потусторонние) силы наиболее сильны. Роса - это снова их знак.

Холодно...

Холодом веет и от грозы. Но гроза тоже какая-то бессильная, она в состоянии только напомнить. Холодно бездомному псу. И он бессильно и почти безнадежно прижимается к ногам. Даже неясно, есть ли он вообще, его ведь еще не заметили, не запомнили... Все снова колеблется, снова то ли есть, то ли нет.

"Беспечным маем, сирым ноябрем
Я - эхо голосов в пустой квартире..."

И опять, не звуки, а лишь эхо, не настоящая наполненная жизнью квартира, а только воспоминание о ней. Нет ничего печальнее пустого жилья, которое оставили его обитателей, и жизнь замерла. Только эхо мечется от стены к стене, бессильно пытаясь выбраться. Ну, а сирый ноябрь уже даже и не нуждается в комментариях после всего сказанного.

Если собрать все образы воедино, то возникает чудесная загадочная картинка. В ней всё и вся прячутся, скрывают свое присутствие. Это странный искаженный мир, мир потусторонний, который пытается прорваться в явь. Но попытки эти тщетны, так как эти чужеродные силы постоянно натыкаются на ограничивающие их рамки, Они слишком слабы, обескровлены и холодны, чтобы преодолеть их.

А загадка произнесенного имени пусть так и останется неразгаданной, ведь даже искаженный мир без загадок ужасно пресен.

И еще одно стихотворение, на самом деле очень близкое к первому по образному ряду.

Диптих
Мотив измены. Ночь

Мотив измены. Под скрипичный ключ
созвучия ложатся диссонансом -
играет полночь - время декаданса.
Мед прошлогодний сахарно-тягуч,
как и слова, забытые небрежно
на смятой и несвежей простыне.
Фонарь луны в распахнутом окне -
он равнодушен и к святым, и к грешным -


касаясь пальцем света - белых стен,
рисует колдовские пентаграммы.
Фантазии дневной и скучной драмы
играет полночь на мотив измен
под хор цикад, неумолчно-трескучий,
вершат ночные бабочки полет,
и рассыпает пригорошни нот
безумный дирижер - великий Случай.

Белесых облаков кордебалет
летит за ветром перелетной стаей.
Какая полночь! - От любви шальная!
Мотив измены. Вкус измены. Цвет..

Неприятно громкое сочетание звуков первых трех строк, особенно второго предложения. Это предложение так скрипит и свистит! Как скрипка в неумелых руках ученика. Это не спокойная величавая и звездная полночь, а что-то искаженное, дергающееся, взвизгивающее.

И сразу другая крайность - мед. Тягучий, приторный - какое медленное липкое движение! Нечистый, неправильный, прошлогодний мед, это что-то притворяющееся медом. И слова липкие, тягучие и ненужные, притворяющиеся словами. И вот довольно успешно создано ощущение чего-то надоевшего и скучного. Эти строки заполнены болезненной и искаженной жизнью. Она очень слаба и вся в прошлом: слова забытые, простыня несвежая, мед прошлогодний...

Какая резкая грань между внутренним и внешним миром. Там, за распахнутым окном далекая, холодная и чистая луна. Но она бесконечно далеко. Создается сильный контраст с душноватым и тусклым внутренним пространством комнаты (белый лунный свет, белые стены - несвежие смятые простыни). Как правило, пространство комнаты или дома толкуется как внутренний мир данного человека.

Холодный отстраненный взгляд луны, небрежная ее ласка, и странные сплошь эротические символы (палец света, касание и т. д.).

Кажется, опять и в этом стихе возникают какие-то внешние, потусторонние силы, пытающиеся проникнуть в наш мир. Действительно, с самого начала им весьма успешно удается подчинить себе ту самую дерганную и скрипящую музыку первых строк. А возможно это и сразу была их музыка, так сказать, предвестник.

При ярком свете луны таинственная полночь разыгрывает спектакль. Но что это может быть за представление, да и есть ли хоть доля правды в этих фантазиях. При светы луны все так обманчиво, искажено и заколдовано.

Даже хор цикад, сопровождающий этот спектакль всего лишь фантазия. А вы знаете, что настоящие цикады поют только при ярком солнечном свете. Кто же маскируется здесь под цикад?

Все летит и рассыпается, бабочки-валькирии, безумные облака, брызги колдовской безумной музыки. Да это же он, вот он уже и тут, потусторонний мир! Это его шабаш, он прорвался внутрь комнаты и закрутил все бешеным вихрем.

И, увы, умчался прочь.

Опять почти те же образы, что были в предыдущем стихотворении. Я могу только повторить - странный искаженный ускользающий мир отражений.

И несколько мимолетных мыслей об еще одном стихотворении Геннадия Неймана.

Нау форева

Кафе одноразовых встреч
на улице голых осин
блестя позолотой дверей всегда открывается в срок.
Здесь каждый десятый - Пилат,
и каждый четвертый - Пророк,
и бляди с глазами мадонн,
и все ожидают мессий.
Насыпан за городом холм.
Готов свежетесаный крест.
Апостолы шумной толпой.
В достатке идейных Иуд.
Но что-то не так в небесах - мессии никак не придут -
у Бога другие дела,
он к нам потерял интерес.
Присядем за крохотный стол
с навечно хмельным трубачом,
нальем совиньон или брют в звенящие льдом баккара,
забудем пришедших сейчас - помянем ушедших вчера,
и месяц за сонным окном сыграет нам блюз...
Ни о чем... ни о чем...

Сразу с первых строк звучат сильнейшие мотивы несуществования, лживости и искусственности. Одноразовый мир, позолоченные двери, голые осины. И в следующих строках это только усиливается. Глаза мадонн совсем не у мадонн, лживые Пилаты и пророки. И холм, и крест выглядят игрой, театром. Вот и Бог потерял к этой пьесе интерес. Пьеса - длиною в жизнь, не так ли?

И моментально - стремительное самоуничтожение. Не сядем, а всего лишь присядем, на минутку; не за настоящий стол, а за крохотный (уж не на трех ли ножках?) "... нальем совиньон или брют в звенящие льдом баккара..." - боже, какая хрупкая, изящная и слабая, совершенно эфемерная строка. И заметьте, холодная. Но ведь и в предыдущих строках уже запахло вечностью, а вечность это холод и неподвижность... И в том, чтобы забыть сейчас и помянуть ушедших (поминают, обычно мертвых) снова вечность и неподвижность. "Не к ночи упомянут будь..." - почему-то сразу приходит в голову. В подлунном застывшем мире и музыка блюза застыла...

Обсуждение