Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




КОРОВЬЯ  ИСТОРИЯ

Из зарисовок "Акварели детства"


Каждое утро крошечная, словно сдавленная со всех сторон Кавказскими горами долина, с примостившимися на ней домишками, полностью утопала в тумане.

В горах, даже очень жарким летом, ночами довольно прохладно. Росы тогда выпадали - без резиновых сапог по утрам не выйти. Грядки в огородах можно было не поливать, а палисады чуть ли не до самых морозов благоухали и цвели так, будто ждали своих живописцев. Бывало, что и заезжали.

Летом население деревни увеличивалось чуть ли не вдвое - редкая семья не принимала городских родственников или знакомых со всех концов Союза. Гости восхищались обыденными для нас красотами, а мы, в свою очередь, удивлялись (как это у нас называлось) их поросячьим восторгам.



Полгода назад родители решили, что на нашем столе неплохо бы иметь побольше молочного. В общем, по определению нашего соседа, путевого обходчика дяди Гриши, раскатали мы губы на масло, сметану, сыр. С трудом выяснили, в какой из соседних деревень продаётся корова. Подсчитали наши "возможности". Купили.

По ведру молока утром и вечером корова действительно давала, но соседская.

Наша же, что коза - с трудом три литра. В чём была причина, не знал никто: то ли коровёнка была с дефектом и поэтому её продали, то ли несчастное животное тосковало по дому и не могло привыкнуть к новым хозяевам. Кто его знает.

А примерно через два месяца после покупки нашей Галки не стало отца, а мать тут же слегла. Детство кончилось в одночасье.



Деревня просыпается ещё до рассвета: петухи горланят изо всех сил, свиньи фальцетом требуют своей порции пойла. Собаки недовольно лают: прощай, ночная вольница - здравствуй, цепь. То тут, то там хлопают двери, это хозяйки в полутьме пробираются к коровам в стойла, чтобы совершить утренний бартер - обменять кусочек хлеба с солью на молоко.

Смертельно хочется спать, но будильник немилосердно громко и долго дребезжит. Несколько минут борюсь с собой и пытаюсь разлепить непослушные веки; кто-то внутри меня шепчет: плюнь на всё и поспи ещё немного. С удовольствием соглашаюсь и продолжаю неподвижно лежать. Нечленораздельное мычание моей парализованной матери действует сильнее будильника. Не открывая глаз сажусь на кровати - молчаливый сигнал для неё: не беспокойся, я не сплю.

Ещё несколько секунд нахожусь где-то там, между сном и явью... Приоткрываю один глаз, встаю, нащупываю спички и зажигаю керосинку, на которой стоит приготовленная с вечера кастрюля с водой. Пока она нагревается, одеваюсь. Медленно, но зато окончательно, просыпаюсь. Выключаю керосинку, выливаю воду в таз и иду по ещё довольно тёмному двору в сарай. Корова тянет ко мне морду и лижет своим наждачным языком прямо в лицо. Дальше делаю всё, как учила соседка, тетя Василиса: обмываю вымя, вытираю его чистой салфеткой и начинаю доить.

"Цвирк-цвирк", тоненько и ритмично выговаривают струйки. Молока в ведре всё ещё на дне, но с каждым новым "цвирком" оно, всё-таки, прибывает, а вымя, вместо круглого и упругого, становится всё более мягким и обвисшим.

- Галочка, красавица моя, - сознательно льщу я корове, - давай, давай молочка, не скупись, голуба! Может, даже маслица удастся сбить, и будет тогда у нас с матушкой праздник живота!

Ну вот, почти готово... вдруг корова беспокойно дёргает задней ногой, попадает прямо по ведру, стоящему под её брюхом и опрокидывает его... Боже, опять! В последний момент успеваю ухватиться за край... уф-ф, слава Богу, кое-что на дне уцелело... и на том спасибо...

Молоко, тёплое, душистое - хоть плачь, хоть кричи - выплескивается и растекается по полу внушительной белой лужей! Оно заливает свежие коровьи лепёшки, распластанные по затоптанной соломе, и тут же меняет свой цвет на грязно-зелёный. Риторического вопроса "что день грядущий мне готовит" можно не задавать.



* * *

Издалека доносится лёгкий, глухой перезвон колокольцев и щёлканье пастушьего кнута - значит уже четыре часа, я тоже выгоняю корову со двора.

Пятнадцатилетний соседский племянник из Магадана, впервые посетивший тётку, худосочный, как и все выросшие на крайнем севере подростки, не поленился встать в такую рань (по моему тогдашнему разумению - псих ненормальный), чтобы лицезреть коровье шествие. Соседка, тётя Василиса, часто хвасталась, что он "ужас как талантлив", что его стихи однажды даже в областной газете напечатали, и что после школы он непременно поедет поступать в Москву, в Литературный институт.

Длинный, нескладный "поэт" приехал только вчера, и теперь стоит рядом со мной, весь сьёжился от утренней сырости, на его опухшей ото сна физиономии некоторая растерянность: он впервые в горах, внутри настоящего облака, где воздух имеет цвет и его можно потрогать рукой, словно пушистый клок ваты на новогодней ёлке.

Всё громче короткие соло, выводимые коровами под аккомпанемент их собственных бубенчиков, в переводе с русского на местный - балабонов (часто это просто старые консервные банки). Вот нарушители предрассветного покоя уже совсем близко. В метре-другом от нас появляется размытое тёмное пятно, которое через несколько секунд материализуется в деревенского пастуха. На нём длинный плащ с капюшоном, из-под которого "стреляют" два озорных глаза, весело продравшихся через кущи цыганской бороды и широких густых бровей. Это наш Мишуха, любимец всей деревенской детворы. Я знаю, что за спиной у него охотничье ружьё и рюкзак с нехитрой снедью. Сразу за ним медленно проплывают нечёткие силуэты коров.

- Ух, ты-ы! Чисто Робин Гуд! Здорово, как в кино! - с придыханием шепчет магаданский Толик. Парень приоткрывает рот, и... забывает его вовремя закрыть.

Я смотрю на его будто отбелённое северными морозами, какое-то, как мне кажется, совершенно по-детски глупое лицо, и во мне невольно рождается чувство превосходства, смешанного с презрением: начитался, тоже мне, стихотворец хренов. Посмотрите на него: Пушкин проездом через Кавказ!

- Засиял, идиот, - говорю тихо сама себе, - рот закрой, а то ворона сейчас в рот залетит и там угнездится. Нашёл Робин Гуда, Мишуха сам за себя постоять не может.

Потом ехидничаю громко:

- Толь, слушай, будешь мою Галку вместо меня выгонять? Каждый день такое кино будет.

Он смотрит на меня в упор. Почему-то с сожалением. Как на безнадёжно больную. К моей чёрной, с белым пятном на лбу корове подбегает пастушья дворняга и резво приобщает её к растворяющемуся в загадочной белизне стаду.

Всё. Ушли коровушки.

Для магаданца утреннее, как бы теперь сказали, "шоу", закончилось, и он пошёл досыпать, а может сочинять стихи. Про Робин Гуда, то бишь про Мишуху.

Мой же день только начинается. Коротко заглядываю в дом - не нужно ли чего матери, потом иду управляться по хозяйству.

От свиного визга нет никакого житья, поэтому первым делом и направляюсь к нему, к Ваське. Истерически выводимые рулады резко обрываются: огромный боров засовывает пятак до самых глаз в помои и теперь слышно только его смачное чавканье.

Около свинарника "вытанцовывает" вислоухий Дружок. Сначала он позволяет посадить себя на цепь, и только потом получает свой паёк.

Теперь на очереди неменее нетерпеливое пернатое население. В углу двора равномерно рассыпаю кукурузу и открываю курятник. В дверях давка. Каждая курица в страхе, что ей ничего не достанется, с криком несётся со всех ног. Наиболее резвые умудряются пробежаться по спинам соседей и норовят похватать зерна прямо из-под чужого носа, обиженные клюют обидчиков. Петух, выгнув грудь, шествует среди суетливого семейства неторопливой поступью средневекового рыцаря и довольно чувствительно вразумляет слишком зарвавшихся.

Утки и пара гусей ведут себя более пристойно, но без разборок тоже не обходится.

По мере наполнения желудков галдёж утихает и куры с добродушным "ко-о-ко-ко" разбредаются по двору и начинают сосредоточенно разгребать ногами землю вдоль забора в поисках дождевых червей, а утки в развалку шлёпают ко вкопанному в землю корыту с водой. Гуси идут за калитку пощипать травы.

Теперь завтракаем и мы с матерью. Я с трудом приподнимаю на подушках её неподвижное тело. Сегодня на завтрак уцелевшее молоко - ровно два стакана - и хлеб. Я размачиваю его в молоке, а она здоровой рукой пытается самостоятельно есть. Процедура утомительная и довольно долгая, но мы обе уже привыкли к этому.



К восьми часам туман над селом рассеивается окончательно, только кое-где, довольно высоко, лёгкие белые "перья" ещё цепляются за горные склоны. Потом исчезают и они. С каждым часом солнце светит всё яростней, к полудню находиться на улице становится просто невыносимо. К этому времени я успеваю прополоть пару грядок в огороде и собрать подоспевшую клубнику. Теперь ведро ароматных ягод, похожих на мясистые петушиные гребешки, нужно сразу же перебрать, помыть и засыпать сахаром. Завтра буду варить варенье. Народную мудрость "готовь сани летом" я уже усвоила.

У калитки кто-то громко окликает меня - ребятня идёт на речку купаться. Поболтали немного и, выяснив, что мне не до купанья, ушли. Это с виду я маленькая, а заботы у меня большие, день расписан по минутам: приготовить обед, сходить в лес и нарвать травы, потом запарить её для кабана, чтобы тому было чем в удовольствие чавкнуть, затем вычистить свинарник и коровник, да и много чего ещё.

В круговерти проходит час за часом.



* * *

Работницы табачной фабрики (из уличного репродуктора, висящего на телеграфном столбе) дружно, на всю улицу, предсказывают тореадору любовь. И в этот самый момент к оркестровому сопровождению примешиваются густые, словно протестующие звуки: "Му-у-у!"

Да, стадо уже возвращается домой. И, видимо, мирные по природе своей животные, совсем не желают тореадору того, что обещают ему горячие испанки, у них на этот счёт своё, особое мнение, одно на всех: ну-ка, подать нам сюда этого самого тореадора, и мы сейчас же, всем коровьим коллективом, покажем ему кузькину мать.

С недобрым предчувствием выхожу на улицу. У своего двора каждое животное спокойно сворачивает с дороги и идёт домой. Но не моя Галка. Перед нашим двором она ускоряет ход и норовит проскочить мимо... Наш дом стоит почти на окраине села, сразу за околицей - небольшой лесок с просеками и протоптаными тропками. Вот как раз туда и прорывается моя голуба. Каждый день.

Тетя Василиса зовёт племянника:

- Толик, ну-ка помоги дитю завернуть скотину!

"Поэт" тут же выскакивает мне на помощь. Мы пытаемся завернуть Галку, потому что за лесочком пролегает железная дорога, по которой один за другим несутся пассажирские и товарные поезда. Корова ломится сквозь кусты, не разбирая дороги. Мы тоже. Несёмся на перехват. Упругие ветки орешника больно хлещут, а колючие ежевичные побеги царапают голые ноги и руки до крови. Прямо передо мной корова диким мустангом проносится мимо, и я сталкиваюсь нос к носу с Толиком. Лицо у юного дарования уже совсем не поэтическое, с претензией на утончённость или одухотворённость, а ошарашенно-красное, и такое ободранное, словно он усмирял кошку, объевшуюся белены. Оба успеваем не один раз растянуться во весь рост. У меня сбиты колени, у Толика порваны штаны.

Я реву в голос. У "чёрной дьяволицы", как окрестил её Толик, сил хватает примерно на час такой корриды, потом она сдаётся. Вконец измотанные, и ещё неизвестно, кто из всех троих несчастнее, плетёмся домой.

Какой уж тут удой!

Сейчас могу сказать без сомненья, это было самое страшное лето в моей и, наверняка, Галкиной жизни. Осенью нашу несостоявшуюся кормилицу Мишуха согласился отвести через горный перевал - на мясокомбинат.



* * *

Уже много лет на книжной полке в нашей городской квартире стоят не просто книжки, а сборники стихов моего мужа. А в семейном альбоме, вместе с нашими дипломами и старыми фотографиями, в качестве первой семейной реликвии, с особой бережностью хранится листок цвета старой соломы, когда-то неровно вырванный из ученической тетради. На листке стихотворение, написанное полудетским почерком, тоже его, очень наивное и напыщенное - про Робин Гуда. То бишь про Мишуху.




© Раиса Шиллимат, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность