ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ
Рубрику ведет
Сергей Слепухин


Словесность


Последняя статья

О рубрике
Все статьи


Новое:
О ком пишут:
Игорь Алексеев
Алена Бабанская
Ника Батхен
Василий Бородин
Братья Бри
Братья Бри
Ольга Гришина
Ольга Дернова
Юлия Долгановских
Михаил Дынкин
Сергей Ивкин
Инна Иохвидович
Виктор Каган
Геннадий Каневский
Игорь Караулов
Алиса Касиляускайте
Михаил Квадратов
Виктория Кольцевая
Сергей Комлев
Конкурс им. Н.С.Гумилева "Заблудившийся трамвай-2010"
Конкурс "Заблудившийся трамвай"
Александр Крупинин
Борис Кутенков
Александр Леонтьев
Елена Максина
Надежда Мальцева
Евгений Минин
Глеб Михалёв
Владимир Монахов
Михаил Окунь
Давид Паташинский
Алексей Пурин
Константин Рупасов
Илья Семененко-Басин
Александр Стесин
Сергей Трунев
Феликс Чечик
Майя Шварцман
Олег Юрьев







Новые публикации
"Сетевой Словесности":
Анна Аликевич. Тайный сад. Стихи
Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа. Стихи
Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... Стихи
Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки. Стихи
Айдар Сахибзадинов. Жена. Повесть
Джон Бердетт. Поехавший на Восток. Рассказ, перевод с английского: Евгений Горный
Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём. Миниатюры
Владимир Алейников. Пуговица. Эссе
Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною...". Эссе
Владимир Спектор. Четыре рецензии.
Литературные хроники: Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! Вечер памяти поэта Ильи Бокштейна (1937-1999) в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри"
ПРОЕКТЫ
"Сетевой Словесности"

Книжная полка

[12 февраля]  
Александр Соболев. Круг разорвать - Таганрог, "Нюанс", 2020.
"Круг разорвать" - пятая книга поэта Александра Соболева. Очередная в серии хронологически последовательных, содержание с предыдущими не дублируется, но очень многие стихи из неё вошли в сборник избранного "Между волком и собакой".
В названии книги заключена её главная идея, отражённая в программной "Притче о страхе".



Сергей Слепухин

ПОЭТ ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ ЖИВЕТ...

(О стихах Феликса Чечика)


Лужква. Как много в этом звуке...

Набат феодальной революции, завещанной грозным Иваном. Столица государства российского, генпланом разделенная на две зоны. Земщина - живите, как раньше жили. Опричнина - буду делать все, что душа пожелает.

Могу забабахать гипертрофированный турецкий курорт, могу вылепить сусальный фальшак "муляжной" Руси. Но амбиции тучных упорно заставляют быть круче Запада! Конструктивизм и супрематизм were maden in Russia! Два из трех почтенных китов, на который стоит мир.

Лужква. Столица великой единой России, родины не только слонов, но и китов!

Сгущайся и вязни технотронное пространство! Ломайся, геометрия! Черти изгибы, выступы, отступы, кривые линии. Да здравствует трансформация советских заводов и складов, отслуживших свое. Размывание границ между стенами и крышами, архаикой и футуризмом.

Биоархитектурный парк ползет "гигантским китом", "упитанным питоном", "огромным удавом". Фасад покрыт белыми, красными, оранжевыми горизонтальными плитами. "Колбаса" бесконечна.

Белоснежные вантовые цепи, превращенные в корабельные тросы и подвешенные к опорам-мачтам. Козырек стадиона над трибунами держится прочно.

Этот фасад - выпуклый: беспардонное брюхо пингвина. А этот - вогнутый: как кенгуру, он прячет "в сумке" парадный двор "старинной" усадьбы. Французские окна, огражденные не традиционными решетками, а стеклянными пластинами.

Во дворе дома - полуподземная вилла - бункер с романтическим названием "Трилистник".

Гигантский, в четыре этажа, гвоздь вбит в здание, чей портик пронзают несколько "гвоздиков" поменьше.

На "коробку" автомобильного центра "приземлилась" настоящая летающая тарелка. В ней - демонстрационный зал в два этажа. На них, как сервиз на полке, расставлены автомобили.

"Сбежавший" стеклянный фасад монстра вырастает прямо из-под земли и наклоняется к шоссе. А конкурент "плевать хотел" на окружение - рвется во все стороны, нависает карнизом, сплетенным из пучков гнутых алюминиевых труб. Хочу и буду! "Кислотный" "Птюч", архитектура группы "Арт-Бля".

Власть гнутого стекла и податливого металла. Темный бельгийский кирпич высшего качества, "юрский" камень, канадский дуб. Фасады и интерьеры в стиле росписей древнеримских вилл...

Рим эпохи полураспада. Ампир во время чумы. Видение пророка Даниила, визионера Андреева:

    Горланящие месива вливаются волокнами
    Сквозь двери дребезжащие, юркнувшие в пазы;
    Мелькающие кабели вибрируют за окнами,
    Светильники проносятся разрядами грозы...

    Встречаются, соседствуют, несутся, разлучаются,
    С невольными усильями усилья единя,
    Вращаются, вращаются, вращаются, вращаются
    Колеса неустанные скрежещущего дня.

    И все над-человеческое выхолостить, вымести
    Зубчатою скребницею из личности спеша,
    Безвольно опускается в поток необходимости
    Борьбой существования плененная душа.*

Москва ХХI века ищет своего пиита, взывает к священной жертве. Если он "выиграет тендер", то удостоится чести (от имени президента, премьера, Госдумы, правительства Москвы) воспеть обновленные "формы великой и страшной страны". Поиски Орфея грандиозности и множества, гигантиста маяковского типа продолжаются. Похоже, время Татлина стихотворных конструкций, способного превратить любую букву в гиперболу, не за горами. Скоро, скоро он прокричит "во весь голос" футуристические "стихоскрёбы", обращенные к "нашим" бескрайним согласным оравам и толпам.

"Все норовят в коренные". Но это будет не поэт Феликс Чечик. Чечик здесь больше не живет. "Взял однажды и - канул, / растворился, исчез, / будто во море камень / или во поле лес"...

Удел таких поэтов, как Чечик, "где-нибудь под Калугой / или на небесах, / пятый снимая угол, / жить в четырех стенах". Раствориться в тишине, в еле сказанных, еле слышных словах, микромире. Еле заметное - вот его материал. Нитки, оставшиеся в небе после дождя, силуэт мотылька, наслоившийся на стрекозу, шмель, планирующий под музыку Шнитке. Избранным даровано видеть недоступное глазу. Повышенная зоркость к едва заметной точке,

    пока есть пауза. Пока
    очередную ставят плёнку,
    тень спрыгивает с потолка
    и устремляется к ребёнку.

Чечик бережливый "наследник Ходася" - не Маяковского. Громадина столичного "человейника" не его тема. "Изобрести" тишину, стать "первооткрывателем мрака", пробиться через пустоту, "заклеенную сургучом", овладеть языком "потустороннего сознанья". И во всем - соблюдая пушкинскую меру. Классическая точность выражения и художественная законченность построения, "мучительная сладость точного / попадания в слово" - вот что волнует поэта.

В наше время "настоящий" воздух пахнет нефтью. Переоценка ценностей: золото - это желтая нефть, "чем ярче гнилушка, / тем бледнее звезда", "цветы и сирень" "только портят" благоухания дорогих углеводородов.

    Квадратное дерево или
    квадратное пугало, и
    его шевелюру остригли, -
    всё лучшее отсекли.

    Подрезали ветки, как руки, -
    и коротки стали они.
    Смеются друзья и подруги
    и даже замшелые пни.

    Квадратность сначала смущала,
    стращала приходом конца,
    а вскоре отечеством стала
    для крохотного птенца.

Вороны белые, ежи кудрявые... Может выйти из дремучего леса в парике и гриме, прикинуться "своим"? Нет, уж лучше "у времени в тени, / у вечности в плену". Жить "через соломинку". Вырастить хвостовое оперение и подобие жабр, лежать "на дне", не стараться всплыть на поверхность через "графоманию мутной воды". Дышать "через раз" "кислородом воспоминаний". Но ранить совесть, "вывернув себя наизнанку", "живя вовнутрь иглами".

Назначить с самим собой свиданье. Струить из под закрытых век ночное зрение. Вдыхать "неповторимый аромат / давно покинутого рая". То, что утряслось - разбередить, что "устаканилось" - взболтать. Молиться белизне листа, "где истина не ночевала / и глаголют младенца уста". Светить в темноте.

    о прожитом и пережитом,
    о вразумительном и не,
    о времени на вырост сшитом
    перелицованном к весне,

    о Владиславе, о Марине,
    Арсении, Денисе, о
    неповторимом Третьем Риме
    уже разрушенном давно,

    о том, что сердце только радо
    тому, что нет пути назад,
    когда в песочнице детсада
    благоухает город-сад.

Стихи Чечика можно и нужно читать уединенно и тихо, от публичности они теряют многое. Автор не декламирует, просто говорит, без жестов и поз. Поэт-гигантист не способен заметить пылинку. А если и заметит, то вырастет она в его стихах до размеров Газпром-сити. Маяковские настроены внутренним телескопом охватить весь космос. Но вряд ли им дано услышать "как кричит пустота".

А что там, в пустоте? Нечто, растворенное и говорящее с тобой на птичьем языке. Слетают в стихи сороки, вороны, ястребы, жаворонки, соловьи, бестолковые воробьи и державинские снегири. Усаживаются на грудь, клюют сердце, "разрывают клетку тесную, / как рубаху на груди". Или это ангелы, до боли рвущие душу? Сквозь грудное отверстие течет жизнь, хлещут дожди, со скоростью света проносится ветер...

И выпускает поэт из мрака, поселившегося в груди, на волю птицу - раствориться в небе, детстве, речке Пине, покинутой Москве. Окрыленного посланца никто никогда не назовет "птючем". Это редкая птица - легкокрылая, чистоголосая птаха чечик.



*Даниил Андреев. Симфония городского дня.



Приложение: Феликс Чечик в "Сетевой Словесности".