Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ПРАЗДНИК ТОПОРА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ



Глава тринадцатая. Идеальный праздник (часть первая).
Корабль любви стокрылый...

Ясным субботним августовским утром у Дворца Бракосочетаний на улице Петра Лаврова, как всегда, было довольно оживлённо: желающие зарегистрироваться пары протискивались внутрь сквозь толпы взволнованных родственников, те, кому уже выдали заветное свидетельство, стремительно покидали храм Гименея, на ходу отбиваясь от букетов цветов, которые им протягивали со всех сторон, время от времени у подъезда возникали запоздавшие гости, не знающие точно, куда теперь идти и в отчаянье преследующие первую попавшуюся пару до тех пор, пока жених или невеста не разворачивались к ним лицом и ошибка не становилась слишком уж очевидной.

Однако в это утро проникнуть внутрь Дворца или выйти из него оказывалось делом даже более затруднительным, чем обычно, так как уже на протяжении получаса парадный подъезд загораживала довольно внушительная и к тому же постоянно разрастающаяся группа приглашённых, прибывших сюда ради одной-единственной свадьбы и в силу своего количества довольно неохотно и непоследовательно откликавшихся на просьбы расступиться перед другими процессиями и дать очередным молодожёном возможность сфотографироваться на фоне входной двери.

Группа эта, в свою очередь, отчётливо делилась на две подгруппы, державшиеся на определённой дистанции друг от друга и коммуницирующие между собой за редким исключением лишь с помощью коротких приветствий. В одну подгруппу входили коллеги и старинные знакомые Петра Петровича Лужина, люди в большинстве случаев уже немолодые, солидные, многие из которых прибыли на свадьбу вместе со своими супругами, а то и детьми. Чинно прохаживаясь взад и вперёд, они обменивались фразами о погоде и сухими рукопожатиями, время от времени поглядывая на часы и сокрушаясь, что "молодые" ещё не едут.

Другую компанию составляли приглашённые Дуней студенты. В их рядах царило откровенное оживление, связанное прежде всего с тем, что многие из них впервые присутствовали на университетской свадьбе и теперь с любопытством разглядывали своих сокурсников в строгих костюмах и блузках с рюшами. Всем было немного неудобно за этот официально-парадный вид, но каждый утешал себя тем, что другие находятся в точно таком же положении, а значит, переживать и стесняться тут особенно нечего.

Разумихин стоял немного в стороне от остальных студентов. Видимо, он в отличии от многих не очень постарался в это утро, наряжаясь к празднику. Казалось, он одевался сегодня, ни разу не взглянув в зеркало: пиджак был застёгнут на две пуговицы вместо трёх, как попало завязанный галстук съехал куда-то набок, край рубашки вылез из-под брюк. Низко наклонив голову, Разумихин задумчиво смахивал пылинки со своих ботинок букетом ещё не до конца распустившихся гладиолусов.

- Страдает! - заметил кто-то из студентов.

На него зашикали, беспокойно оглядываясь на успевшего уже прибыть к месту бракосочетания Лужина, который теперь с озабоченным лицом всматривался в перспективу улицы, ожидая машину с невестой. Но вместо невесты перед Дворцом Бракосочетаний появился Костя, одетый в прекрасно сидящий на нём серый костюм с аккуратно завязанным заботливыми руками Марфы Петровны галстуком.

- Костя! - удивлённо и почти капризно воскликнул завидевший его ещё издали Пётр Петрович. - Где же твоя мама с Дуней? И вообще, разве ты не должен был приехать вместе с ними?

- Должен был, - равнодушно подтвердил Костя. - Но они ещё хотели взять с собой маму Авдотьи Романовны и испугались, что если в машине будет слишком много народу, Авдотья, то есть Дуня, сомнёт своё платье.

- Что за ерунда? - недовольно пробурчал Лужин. - Марфа Петровна с этим платьем прямо как с писаной торбой. Да когда они выехали-то?

- Не знаю, - Костя пожал плечами. - Я, по крайней мере, поехал вперёд.

- Да ты ведь на метро, а они на машине! Им ехать минут двадцать от силы! - возмутился Лужин Костиной непонятливости. - Куда ж они пропали?

- Вы так говорите, Пётр Петрович, будто я виноват, - упрекнул его Костя и отошёл в сторонку.

- Да не волнуйтесь вы, дядя Петя!

Последняя реплика принадлежала Олегу, двоюродному племяннику Лужина, прибывшему специально на свадьбу из далёкого Челябинска и исполняющему теперь роль "почётного свидетеля", о чём напоминала надпись на голубой шёлковой ленте, закреплённой поверх его ярко-бордового костюма. За этот костюм, который, по мнению прочих гостей, окончательно изобличал в нём провинциала и говорил о крайнем безвкусии владельца, он уже удостоился многих критических взглядов, а также презрительных смешков. Но Олег ничего не замечал, ему было не до того: за свои двадцать пять лет он до сих пор ещё ни разу не бывал в Ленинграде и теперь не переставал радоваться представившейся возможности посетить "северную столицу", а также почти незнакомого дядю, который по такому случаю предложил даже оплатить ему недельное пребывание в гостинице. Гостиница, правда, была не самая шикарная, с тараканами и прочими неудобствами, но добродушный Олег не жаловался, а наоборот - считал своим долгом оказывать Петру Петровичу по мере своих сил всяческую помощь в проведении свадебных торжеств.

- Не волнуйтесь, дядя Петя, - повторил он ещё раз, обнажив в широкой улыбке желтоватые зубы, чередующиеся с зияющими чернотой пробелами. - Никуда не денется ваша невеста. Вот у нас в Челябинске сосед женился, так там тоже похожий случай был. У него невеста в загс опаздывала, не могли понять, в чём дело, а потом оказалось, что у неё кошка как раз разродилась. Представляете? Только и всего.

- Ну у них там, надеюсь, никто не разродился, - заметил Лужин, вытирая пот со лба. - Хотя я не уверен: шутка ли сказать - на пятнадцать минут уже опоздали.

Между тем две девушки из числа студенток обратили особое внимание на Костю.

- Посмотри, какой хорошенький мальчик, - шепнула одна другой.

- Да, действительно, - подтвердила её подруга. - Только он, думаю, помладше нас будет.

- Нет, совсем нет, - запротестовала другая. - А даже если и так, то не всё ли равно? У него вид такой загадочный, будто он художник или что-то в этом роде. На лице просто читается вдохновение...

- Ой, - воскликнула вторая, - а он, пожалуй, и вправду художник: я его, по-моему, где-то в центре видела, даже не один раз, как он рисунки свои продавал.

- Да какой он вам художник? - вмешался в разговор один из стоявших поблизости студентов. - Это же сынок Свидригайлова, директора "Галины". Ему, конечно, больше делать нечего, как картинками на улице торговать.

- А вот мы его сейчас сами спросим, художник он или нет, - решили заинтересовавшиеся Костей девушки.

Однако им так и не суждено было исполнить своё намеренье, ибо в эту минуту к подъезду подкатила специально взятая напрокат белоснежная "Чайка" с двумя обручальными кольцами на крыше, украшенная спереди и сзади разноцветными ленточками. Гости взволнованно притихли и вытянули шеи, чтобы лучше следить за происходящим, так как всем стало ясно - в этой машине приехала долгожданная невеста.

Как бы там ни было, первым делом из "Чайки" вышла Марфа Петровна в усеянном блёстками голубом платье и с лентой "почётного свидетеля", обвивающей её полную фигуру. За ней гостям показалась и Дунина мама, Полина Александровна, стройная моложавая женщина с очень миловидным лицом. Одета она была намного скромнее Марфы Петровны и заметно смущалась перед таким количеством устремлённых на неё глаз.

- Ну что же ты стоишь? - Марфа Петровна полуукоризненно-полушутливо кивнула Лужину. - Иди, встречай невесту.

Пётр Петрович в ответ на эту реплику как-то даже уж слишком поспешно сорвался с места и двинулся открывать дверцу машины. Подобная поспешность, весьма, впрочем, простительная для жениха в данной ситуации, абсолютно, однако, не подходила к Лужину и к его обычной, крайне солидной манере себя держать. Может быть, поэтому никому из приглашённых не пришло в голову приписать этот несколько неуклюжий рывок вперёд внезапно прорвавшимся наружу чувствам по отношению к невесте. Напротив: все ясно увидели в непривычной, даже несколько неприличной для такого человека как Лужин торопливости единственно признак того, что его нервы находятся в настоящую минуту на пределе, и вместо радости за жениха гости единодушно почувствовали жалость к Петру Петровичу, а также беспокойство за его больное сердце, которому в этот день, по всей видимости, предстояло пережить ещё некоторые треволнения, превышающие по рангу Дунино опоздание. Какого именно рода треволнения ожидали Лужина, никто пока конкретно сказать не мог, но то, что они обязательно должны будут наступить, в этом почему-то каждый из гостей в глубине души был почти уверен.

Так или иначе, дверь "Чайки" отворилась, и гости в один голос ахнули: никогда они ещё не видели такой невесты. Уже одно платье было способно поразить чьё угодно воображение: оно вполне заслуживало названия произведения искусства и радикально отличалось от тех бесформенных нарядов, словно скроенных из тюлевых занавесок или больничных простынь, в которые вынуждены обычно облачаться девушки, желающие вступить в брак. На его изготовление пошёл, очевидно, самый изысканный и тонко выработанный материал, какой только возможно достать. Нежно отсвечивающая на солнце ткань цвета взбитых сливок заставляла наблюдателя почти облизываться от сладострастного желания попробовать её на вкус. Покрой также отличался безукоризненным изяществом. Мягкие складки легко и равномерно, как струйки фонтана, падали вниз, обрамляя со всех сторон стройную талию. Декольте, весьма, впрочем целомудренное и не открывающее ни одного лишнего миллиметра, окружали кремовые атласные розочки, причудливые орнаменты из серебряных ниток, напоминающие сотканные морозом узоры на зимних стёклах, подчёркивали точёную форму груди. Дунины волосы, из которых уже почти полностью исчезли смелые оттенки, приобретённые некогда в парикмахерской под руководством Разумихина, были с таким мастерством заколоты наверх, что человек непосвящённый едва ли мог догадаться, что они недавно пережили довольно основательную стрижку. Фаты на Дуне совсем никакой не было. Вместо неё лишь несколько пластиковых цветков самой искусной выработки украшали её причёску таким образом, что при каждом шаге белоснежные невесомые пестики вздрагивали, как капельки росы на ветру.

Но какой бы сверхъестественной изысканностью ни отличался Дунин наряд, как бы ловко ни поработали руки парикмахера над её причёской, как бы ни переливался на солнце одолженный Марфой Петровной жемчужный браслет, всё это однозначно отступало в тень перед самой невестой, которая сама по себе, независимо от дополнительных атрибутов, была просто пугающе, почти сверхъестественно прекрасна. Всем почему-то даже показалось, что никогда больше Дунечкина красота не предстанет уже в таком поразительном блеске, ибо после этого дня непременно должен начаться естественный процесс увядания, неизменно следующий за каждым чрезмерно бурным цветением, и, несмотря на Дунин ещё чрезвычайно юный возраст, эта навязчивая и достаточно иррациональная мысль никак не хотела выветриваться и на протяжении всей свадьбы продолжала невидимо витать в воздухе, образовывая неприятный осадок в головах приглашённых.

- Давайте скорее вовнутрь! - потребовал Лужин. - И так уже опоздали!

Однако Дуня не позволила заразить себя нервозной суетливостью. Гордо закинув назад голову, она внимательно обвела взглядом гостей, но, так и не остановившись ни на ком определённом, подала руку Лужину и медленной грациозной походкой последовала за ним к дверям загса, никак не реагируя на недовольное бормотание озабоченного опозданием жениха.

Едва они оказались в нарядном вестибюле, у находившихся там невест мгновенно испортилось настроение. Многие из них, завидев Дуню, в отчаянье опустили руки, желая в этот момент скорее испариться, чем подвергнуть себя в глазах других сравнению с такой сказочной красавицей. Одна особенно впечатлительная девушка даже тут же расплакалась, прикрывая лицо фатой.

Между тем, сотрудница загса уже отважно спускалась по лестнице в самый центр событий. Профессионально поставленным голосом, почти перекрывающим хронически царящий в вестибюле гул, она объявила:

- Гражданин Лужин и гражданка Раскольникова, прошу внимания! Сдавайте мне сюда документы и идите за мной вместе со свидетелями. Гости ждут внизу, а потом по команде проходят в зал регистрации.

- Дунечка, - Полина Александровна осторожно тронула дочку за локоть, - как же я одна среди гостей останусь? Я и не знаю тут никого...

- Как же никого? - возразила Дуня. - А Дима Разумихин, через которого ты вещи Родиону передавала? Вон он там стоит, - Дуня, не глядя, кивнула в ту сторону, где действительно стоял Разумихин. - Иди к нему.

- Давай-давай, Дунечка, скорее, - Марфа Петровна подтолкнула её вперёд.

Жених с невестой и оба свидетеля поднялись вверх по лестнице в комнату ожидания, отделанную зеркалами и шёлковыми драпировками. Сопровождавшая их женщина тут же убежала куда-то с документами, плотно прикрыв за собой дверь. Воцарилось неприятное молчание. Олег вынул из кармана миниатюрную расчёсочку и начал тщательно причёсываться перед одним из зеркал, напевая "Миллион алых роз". Лужин, заложив руки за спину, шагал взад и вперёд по мягкому, потускневшему от времени ковру. Дуня, не проявляя ни малейшего признака волнения, остановилась у окна и задумчиво наблюдала за мухой, с монотонным жужжанием карабкавшейся вверх по стеклу.

- Ну подойди к Пете, успокой его, - шепнула ей на ухо Марфа Петровна, кивнув на Лужина.

- Сам успокоится, - проговорила Дуня таким голосом, что Марфа Петровна поняла, что её лучше не трогать.

- Какая тут духота! - пожаловался Лужин, слегка ослабляя узел галстука. - Прямо русская баня... А что, Марфа Петровна, твой Аркадий разве не придёт сегодня?

- Придёт-придёт, куда он денется, - заверила Марфа Петровна и в её глазах появился какой-то неожиданный хищный блеск. - Такие свадьбы ведь не каждый день случаются... Только у него утром дела, так что он к нам прямо в ресторан подойдёт, - пояснила она, окидывая Дуню особенно внимательным взглядом, будто желая ещё раз убедиться, что невеста в полном порядке. - Да, отпразднуем сегодня на славу, - прибавила Марфа Петровна, многозначительно поднимая брови.

Дверь в комнату ожидания отворилась и сотрудница Дворца Бракосочетаний, энергично проследовав вовнутрь, обеспокоенно ахнула:

- Так вы ещё даже не построились?!

- Что значит "не построились"? - нахмурился Лужин.

Но женщина не дала сбить себя с толку и деловито скомандовала:

- Так, встаём: жених с невестой вперёд парочкой, за ними свидетели, затылочек в затылочек.

- На первый-второй рассчитай-сь, - весело сострил Олег.

Однако никто почему-то не разделил его веселья. Сотрудница загса дала последние наставления по поводу того, как вести себя во время церемонии, и снова удалилась, призвав всех стоять смирно, пока перед ними не откроются двери в зал торжественной регистрации.

- Прямо как в детском саду, - снова разнервничался Лужин. - Я с пятилетнего возраста уже парами не ходил.

- Да что вы, дядя Петя, - подбодрил его племянник. - Вы же женитесь. Вам теперь, вроде как, положено в паре...

- И вправду, Петя, прекрати капризничать, - вмешалась Марфа Петровна. - Смотри, Дунечка спокойно стоит. Бери с неё пример.

Действительно, Дуня стояла рядом с Лужиным абсолютно спокойно: ни одной эмоции не отражалось на её лице. Даже когда двустворчатая лакированная дверь растворилась и под звуки свадебного марша жених с невестой в сопровождении свидетелей вошли в зал торжественной регистрации, глядя на Дуню, можно было подумать, что это восковая кукла, которую чьи-то руки переносят из одного помещения в другое.

В зале их ждали покинутые в вестибюле гости: некоторые сидели на стульчиках, но большинство стояло, выстроившись плотными рядами вдоль стенок. Те, кого вытеснили назад, вытягивали шеи и даже подпрыгивали, чтобы получше разглядеть всё происходящее. Свидетели, согласно полученным ранее указаниям, присели к столику в уголке, а жених с невестой остановились в центре зала перед женщиной с развёрнутой папкой в руках и с таким торжественно-одухотворённым лицом, что, казалось, она вот-вот затянет какую-нибудь чрезвычайно трогательную песню, от которой сама же и расплачется. Её волосы слегка шевелились, вероятно, приводимые в движение спрятанным где-то вентилятором, что придавало всей сцене ещё больший эффект.

Женщина с шевелящимися волосами слегка прикрыла глаза, будто готовясь чихнуть, и, заглянув на секунду в свою папку, проговорила грудным, чувственно вибрирующим голосом, выделяя особо важные места многозначительными паузами:

- Авдотья Романовна... Пётр Петрович... Этот день вы будете... помнить всю свою жизнь...

По мере того, как женщина вела свою речь, лицо Дуни постепенно оживлялось. Более того, на нём появлялось выражение какой-то отчаянной радости, совсем неподходящее к благостному характеру церемонии, в которой она участвовала. Так улыбаются люди, решившиеся прыгнуть с парашютом, перед тем, как до прыжка осталась секунда или две.

- Авдотья Романовна, согласны ли вы вступить в брак с Петром Петровичем, - женщина с папкой умилённо склонила голову набок и приготовилась слушать ответ.

- Да, - громко произнесла Дуня и, будто опасаясь, что её могли не расслышать или неправильно понять, ещё громче прибавила: - Да, согласна.

Женщина обратилась с соответствующим вопросом к Лужину. Тот хмуро пробормотал своё согласие. Было видно, что вся процедура кажется ему ужасной глупостью и бессмысленным ребячеством, несоответствующим его годам и служебному положению.

Жениха с невестой попросили расписаться и обменяться кольцами.

- А теперь поцелуйтесь, - не то лукаво, не то скептически прищурив глаза, попросила женщина с шевелящимися волосами.

Лужин, покачав головой и издав глубокий вздох, говоривший "Ну что ж, ничего не поделаешь - придётся до конца изображать из себя идиота", чмокнул Дуню куда-то в подбородок.

- Объявляю вас мужем и женой, - сказала женщина с особенно сладострастным придыханием.

- Давно уж пора, - проворчал Лужин себе под нос.

- Родственники, свидетели, друзья, - произнесла женщина, делая ударение на каждом слоге, - теперь вы можете подойти и поздравить молодожёнов.

И тут всё завертелось у Дуни перед глазами: знакомые и незнакомые люди подходили к ней, целовали её, пожимали ей руки, вкладывали в них тяжёлые букеты. Вскоре она уже почти ничего не видела из-за вороха цветов, которыми завалили её поздравляющие.

"Так, наверняка, ощущают себя мёртвые в гробу под бесчисленными венками", - подумала Дуня с содроганием.

- Да что вы делаете? - воскликнула Марфа Петровна. - Ей же не удержать столько!

- А куда нам их ещё девать? - спросил один из студентов.

- Ничего, подЕржите пока, а потом в машину закинете, - объяснила Марфа Петровна, освобождая Дунечку от излишних букетов и отдавая их по возможности назад дарителям.

Пришёл фотограф и начал строить всех на парадной лестнице для группового портрета.

- Боже, - зароптали шёпотом некоторые студенты, - ещё и фотографироваться полчаса! Да мы на этой свадьбе от скуки окоченеем.

- Эх, не надо было на эту дурацкую регистрацию ходить! - вздохнул кто-то. - Все нормальные люди только к вечеру в "Корюшке" соберутся.

- Ой, да кому надо? - засомневалась одна из девушек. - Там, наверняка, то же самое будет, если не хуже!

- Не скажи, - возразили ей. - Там по кайфу должно быть. Знаешь, какая у них музыкальная программа ожидается?

- Хор советской армии? - предположил кто-то. - Лужин просто затащится.

- Так вы не в курсе, что ли? В "Корюшке" же "Солнечный удар" будет выступать! Ради него ещё куча народа набежит. Я знаю, ребята даже без приглашений собираются пролезть, чтоб только этот концертик послушать.

- А что такое "Солнечный удар"? - спросила румяная девушка с косой.

- Эх ты, знать надо, - ответили ей. - Это ж сейчас самая крутая группа, понятно?

- Самая крутая группа - это "Кино", - обиженно возразила девушка с косой.

Её тут же высмеяли:

- Ага, "Кино"! Скажи ещё "Машина времени"! Нет, это всё попсня. А "Солнечный удар" - это андеграунд, его тебе по телеку так просто не покажут и по радио не передадут. Концертов тоже практически не бывает, только квартирники.

- Они ещё иногда у Казанского играют, - похвастался кто-то своей эрудицией.

- Они там не играют, а репетируют, - поправили его. - Но не советую тебе туда ходить и слушать: как только больше двух человек возле них собираются, то менты сразу же делают облаву. Несанкционированное мероприятие, сам понимаешь. Мой друг уже так попался.

Все почтительно притихли.

- Да как же Лужин-то до жизни такой дошёл, что "Солнечный удар" к себе приглашает? - робко поинтересовался один из студентов.

- О, это ужасно смешная история, - зашептали ему в ответ. - Лужин сначала наш университетский вокально-инструментальный ансамбль заказать хотел, ну чтоб они ему там "Естедей", "Феличита" и прочую галиматью сыграли. Ну, те пообещали - жалко что ли? - а потом у них барабанщик как-то скоропостижно выбыл, а без барабанщика, сами понимаете, никуда. Ну, Лужин в предбрачной панике потребовал от них срочно порекомендовать ему равноценный творческий коллектив в качестве замены. А наши ребята на свой страх и риск приколоться решили - всё-таки пятый курс уже: терять им особенно нечего - пригласили для него "Солнечный удар" со стандартной панковской программой. Ну Лужину, что "Солнечный удар", что "Земляне" - один хрен. Он согласился, пребывая в блаженном неведении, что за концерт ожидает его на свадьбе.

Студенты так и покатились со смеху.

- О, в задних рядах отличное настроение! - восхитился фотограф. - Прекрасно! Так и снимаем!

После того, как групповой портрет был успешно зафиксирован на плёнку, жениха с невестой отвели в сторону и стали фотографировать отдельно. Воспользовавшись тем, что на пару минут они оказались на некоторой дистанции от гостей и свидетелей, Дуня придвинулась поближе к Лужину решилась-таки задать ему вопрос, который не переставал тревожить её с того самого момента, когда она вышла из белоснежной "Чайки" у подъезда Дворца Бракосочетаний:

- Скажи, МК здесь? Ты его видел?

Лужин удивлённо вскинул на неё глаза:

- А чего он тебе вдруг понадобился?

- Нет, я просто спрашиваю, - Дуня кашлянула, чтоб не выдать волнения в голосе. - Ты ведь его, вроде, пригласил? Или нет?

- Ну пригласил, - признался Лужин. - Только он мне не точно обещал прийти. У него дела какие-то сегодня были. Значит, не смог. Переживём и без него: меньше народу - больше кислороду.

"Ага, не смог, - промелькнуло в голове у Дуни. - Трус..."

В её глазах вспыхнули злорадные огоньки, а на губах постепенно расцвела самодовольно-торжествующая улыбка.

- Отлично! - обрадовался фотограф. - Держите улыбочку! Снимаю!

Наконец молодожёнов освободили от необходимости позировать и даже, в лице одной из сотрудниц, призвали поскорее покинуть дворец вместе со всеми гостями во избежание столкновений со следующей свадьбой, которая тоже хотела фотографироваться на лестнице.

Дуня была рада снова очутиться на свежем воздухе. Ветерок, хлеставший её по лицу, будто сразу придал ей дополнительную порцию сил и уверенности в себе. Бесстрашно развернулась она лицом к гостям, в любой момент готовым снова кинуться в атаку с лохматыми, как дикобразы, букетами, и даже одарила их улыбкой, которая должна была получиться благосклонной, но вышла почему-то презрительно-высокомерной.

- Ах, Дунечка, как я за тебя рада! - услышала она голос Полины Александровны, протискивающейся к дочке между чьими-то плотно прижатыми друг к другу плечами. - Давай-ка я тебя наконец расцелую! И вас тоже, Пётр Петрович! - она немного застенчиво чмокнула в щёку своего новоиспечённого зятя.

"Хорошая женщина, - невольно подумал Лужин. - Искренняя и душевная, не то что эта Дуня. Вот бы мне такую..."

- Спасибо вам, Пётр Петрович, - продолжала между тем Полина Александровна со слезами умиления на глазах. - Спасибо.

- Да за что же? - участливо спросил Лужин.

- За Дунечку, за то, что она в ваши надёжные руки теперь переходит.

- Ну это пустяки, - добродушно отмахнулся Лужин. - Не стоит и благодарить.

- А свадьба-то свадьба у вас какая! - не переставала восхищаться Полина Александровна. - Я в своё время о такой только мечтала! Как в сказке! Жаль, Дунечка, что твой папа приехать не смог, а то бы тоже за тебя порадовался. И Родион вот не пришёл... - нерешительно прибавила она, слегка понизив голос, будто произнося это имя, нарушала какое-то табу.

- Да что ему делать на регистрации?! - нетерпеливо воскликнула Дуня. - Он такие официальные церемонии терпеть не может, ты же знаешь!

- О Боже, Дунечка! - испугалась Полина Александровна. - Что ты такое говоришь? Что Пётр Петрович подумает?

- Я тоже думаю, - вмешался Лужин, - что Родиона на регистрацию... не следовало. Он у вас такой... независимый и... непредсказуемый, - ему не хотелось обижать добрую женщину, поэтому Пётр Петрович старался выражаться как можно мягче.

Но Полина Александровна всё-таки расстроилась:

- Как же так? Вы и не пригласили его что ли?..

- Ну конечно пригласили, мама, я же тебе говорила! - в голосе Дуни чувствовалось раздражение. - Открытку мы ему, разумеется, не посылали, но он знает, что мы вечером в "Корюшке" празднуем, я ему ещё давно сказала. Так вот, захочет - придёт, не захочет - не надо!

Полина Александровна печально вздохнула.

- Всё, Дунечка, Петя, - подбежала к ним Марфа Петровна, -пора ехать. Прощайтесь с гостями до вечера и залезайте в машину.

Размещение в машине заняло довольно много времени: Марфа Петровна сильно беспокоилась за Дунино платье и пыталась разложить его в салоне таким образом, чтобы на нём не возникло при перевозке ни одной лишней складочки. Однако пришлось столкнуться с неразрешимой дилеммой: либо на заднее сиденье помещалась она сама с Дуней и Лужиным, либо только они вдвоём с Дуней, но зато с полностью расправленным платьем. Марфа Петровна даже хотела уже было попросить сидящего впереди Олега совсем выйти за его очевидной полной ненадобностью и, заняв его место, гарантировать молодожёнам и платью надёжные условия транспортировки, но, в конце концов, смилостивилась над свидетелем Петра Петровича и, кое-как расправив Дунину юбку на своих и Лужинских коленях, дала шофёру знак ехать.

Остающиеся до вечернего банкета на произвол судьбы гости дружно замахали на прощание руками, особо резвые студенты даже застучали ладонями по багажнику. Полина Александровна, наклонившись к окошку, посылала вдохновенные воздушные поцелуи Дунечке и её мужу. Наконец машина тронулась с места. Когда они проехали несколько десятков метров, Дуня покосилась на окно и заметила Разумихина. Он, видимо, отправился в путь ещё прежде машины с молодожёнами и шёл теперь, низко опустив голову и волоча за собой букет гладиолусов, от которого так и не нашёл случая избавиться во время церемонии. Машина затормозила у светофора. Дуня вытянула шею, пытаясь поверх лысины сидевшего у окна Петра Петровича поймать взгляд своего возлюбленного, но тот, казалось, был погружён в такую глубокую задумчивость, что не смотрел не то что по сторонам, но даже себе под ноги. Проходя мимо слегка покосившейся набок цилиндрической урны, Разумихин, не останавливаясь, опустил в неё свой букет. Нежные, полураспустившиеся бутоны гладиолусов выглядывали теперь наружу словно из неподходящих размеров металлической вазы. Какой-то прохожий кинул на них окурок. Но Разумихин не мог этого видеть: засунув руки в карманы, он уже удалялся вглубь ближайшего переулка.

- Поехали скорее! - нетерпеливо потребовала Дуня у шофёра.

- Надо же! - захохотал Олег. - Невесте прям не терпится. Какая она у вас темпераментная, дядя Петя!

- Куда, кстати, едем? - спросил шофёр, выруливая на проспект. - Памятники посещать?

- Куда же ещё? - отозвалась Марфа Петровна. - Надо уже поскорее от этого цветника избавляться, - она кивнула на букеты, сложенные друг на друга за задним сиденьем и потёрла шею, только что поцарапанную шипами одной из многочисленных роз. - Будем возлагать Медному Всаднику.

- Медному Всаднику? - удивился Лужин. - Кто это такое придумал?

- Да тут фантазии особой не надо, - отпарировала Марфа Петровна. - Все новобрачные после регистрации туда ездят, чтоб почтить память основателя города.

- А тебе не кажется, что логичнее было бы у памятника Ленину цветы возложить? - сказал Лужин каким-то поучительным тоном. - Его память, я думаю, не менее важна, чем память Петра I.

- Да ты что? - изумилась Марфа Петровна. - Серьёзно, что ли?

- Какие тут могут быть шутки? - гордо ответил Лужин.

- Да нет, - поддержал Марфу Петровну Олег. - Ленин теперь не в моде, дядя Петя. Чего к нему ездить?

- Что значит не в моде? - Лужин даже покраснел от волнения. - Это твой костюм, может быть, не в моде, а Ленин всегда в моде. И чем дальше, тем больше.

- Да, действительно, - неожиданно согласился Олег, немного подумав. - Вот иностранцы, говорят, на рынке за бешеные деньги октябрятские звёздочки с Ильичём скупают. "Красная волна" это у них называется или что-то вроде того. Наша молодёжь теперь тоже с них пример брать стала: обвешиваются всякими там советскими значками и ходят - металлисты они, видите ли. Но я, если честно, до такого авангардизма не охотник, я уж лучше в своём костюме похожу...

Марфа Петровна толкнула Олега в спину, чтобы он наконец замолчал. Произошло это как раз своевременно, ибо Лужин уже схватился рукой за больное сердце и часто задышал.

- Приоткройте окна! - скомандовала Марфа Петровна водителю. - И поехали к Ленину на Финляндский вокзал.

- Ну к Ленину, так к Ленину, - поспешно закивал Олег, испугавшись за здоровье дяди. - О! - вдруг воскликнул он. - Мы же забыли шампанское.

- Шампанское будет в ресторане, - напомнил Лужин.

- Ну в ресторане само собой, - отмахнулся Олег. - А я говорю про сейчас: надо будет у памятника хотя бы бутылочку распить.

- Этого ещё не хватало! - запротестовал Лужин. - Про антиалкогольный указ слышал? На улице пить не разрешается.

- Да разве это питьё, дядя Петя? Я же про шампанское говорю, а не про технический спирт. Такого запретить никто не может. Тем более, если свадьба! Гулять так гулять! Знаете, как у нас в Челябинске узнают, куда жених с невестой после свадьбы ездили?

- Как? - нерешительно спросил Лужин.

- По осколкам! Молодожёны выпьют на свежем воздухе, а потом бокалы и бутылки бьют на счастье. Вот это праздник! Это я понимаю!

Лужин снова схватился за сердце, и идея с шампанским тут же была отброшена, не без некоторого, впрочем, сожаления со стороны Олега. На этот раз Лужину потребовалось уже намного больше времени, чтобы прийти в себя.

- Можно поехать к врачу, если хотите, - осторожно предложил водитель.

Позже Марфа Петровна очень раскаивалась, что сразу же не убедила всех последовать этому мудрому совету. Но в тот момент она была слишком уж увлечена идеей образцовой свадьбы, которая, как ей казалось, должна была с её помощью вот-вот воплотиться в жизнь. И так как визит в поликлинику абсолютно не вписывался в представления Марфы Петровны об идеальном празднике, она, не долго думая, ответила на предложение водителя коротким и авторитетным "нет", исключающим возможность дальнейшего обсуждения этой темы.

Надо сказать, что Лужину, который, безусловно понимая, как неуместны теперь его сердечные приступы, каким-то неестественным усилием воли удавалось на протяжении всей дальнейшей свадебной прогулки сдерживать подкатывающуюся к груди боль. А если она порой и одолевала Петра Петровича, то он старался справиться с ней по возможности незаметно. Таким образом молодожёнам в этот день удалось посетить не только памятник Ленину у Финляндского вокзала, но и Марсово поле, а также проехаться по Невскому в специально заказанной для этой цели карете. В заключении программы маленький частный катер даже прокатил их по каналу Грибоедова.

К шести часам новобрачные вместе со свидетелями снова погрузились в машину и отправились в ресторан "Корюшка", где праздник должен был увенчаться грандиозным банкетом. Ресторан этот имел совершенно особый статус уже хотя бы потому, что находился не на твёрдой почве, как все нормальные заведения общественного питания, а на воде, то есть размещался внутри двухэтажной баржи, приговорённой в связи с этим обстоятельством к вечной стоянке на Неве у гранитного берега Васильевского острова. Кроме того, еду там подавали тоже самую отменную, благодаря чему корабль-ресторан пользовался среди ленинградцев неизменной популярностью.

У причала "молодых" уже встречала толпа гостей. Как и ожидалось, народу здесь собралось намного больше, чем утром во Дворце Бракосочетаний. Особенно возросло число студентов. Дуня могла поручиться, что половину из них она не только не приглашала к себе на свадьбу, но даже никогда и не видела. Не без ужаса заметила Дуня ещё из окна машины среди приглашённых или, по крайней мере, желающих выдать себя за таковых, совсем уже странных молодых людей с всклокоченными волосами и в тельняшках. По всей видимости, они не имели абсолютно никакого отношения к университету и смахивали, скорее, на хулиганов из подворотни. Нахмурившись, Дуня толкнула в бок Марфу Петровну:

- Откуда они здесь взялись?

- Шпана какая-то, - обеспокоенно подёрнула плечами Марфа Петровна. - Не волнуйся, сейчас мы с ними разберёмся.

Однако разбираться со "шпаной" ей оказалось некогда, так как в следующую секунду Марфа Петровна вынуждена была посвятить всю свою энергию тому, чтобы разобраться с Олегом. Дело в том, что свидетель жениха всё-таки успел во время праздничной прогулки раздобыть где-то бутылку шампанского и даже почти полностью осушить её из горлышка, в связи с чем находился теперь в опасно возбуждённом состоянии. Увидев толпу ожидающих, он почему-то особенно развеселился и, выскочив первым из "Чайки", закричал, замахнувшись пустой бутылкой:

- Ложись, народ! Свадьба идёт!

Вокруг раздались презрительно-брезгливые смешки, и чтобы не дать повода скандалу, Марфе Петровне пришлось приложить весь свой дипломатический талант, извлекая опасную бутылку из рук Олега и уговаривая его оставить свои эмоции хотя бы на время при себе.

Между тем новобрачные уже выбрались из машины и народ, сопровождая пару приветственными возгласами, повалил в полном составе по трапу на борт ресторана. Марфа Петровна в отчаянье поняла, что воспрепятствовать проникновению "шпаны" на "Корюшку" ей не удалось. Однако молодые люди в тельняшках всё-таки проявили некоторый такт, не проследовав за прочими гостями в банкетный зал, а остались снаружи на верхней палубе в ожидании выступления любимой панк-группы, ради которой они сюда и прибыли, и развлекая себя до поры до времени соревнованием по плевкам в бурные невские воды.

В самом просторном зале "Корюшки" всё уже было готово к празднику: на составленных в одну огромную букву "П" столах красовались самые отменные закуски и изысканные холодные напитки. Деловые и немного надменные официанты в последний раз пересчитывали количество посадочных мест и поправляли салфетки, установленные перед каждой тарелкой в виде причудливых вееров.

За одним из крайних столов к некоторому удивлению прибывших уже сидел Свидригайлов собственной персоной в величественно-задумчивой позе. Такой человек, разумеется, мог себе позволить пренебречь некоторыми условностями, обязывающими приглашённых встречать молодожёнов перед рестораном, и, уж конечно, никто из обслуживающего персонала не осмелился бы задержать Аркадия Ивановича в дверях, даже если его появление и было явно преждевременным. Несмотря на всю естественность, с какой объяснялось присутствие Свидригайлова за девственно-нетронутым столом, в первую минуту все неожиданно для себя как-то смутились и даже испугались, заметив его. Но спустя несколько мгновений обстановка сама собой разрядилась, кто-то даже вспомнил одну забытую народную примету: большое начальство на свадьбе - к семейному счастью, и гости, не видя на своём пути уже абсолютно никаких препятствий, с энергичными восклицаниями ринулись к столу, пытаясь из какого-то чисто спортивного интереса опередить друг друга, будто речь шла об игре, где тот, кто не успел вовремя занять свободный стул, выбывает из круга играющих.

Однако, несмотря на то, что гостей пришло намного больше, чем запланировано, мест, благодаря предусмотрительности Марфы Петровны, заказавшей угощение и приборы со значительным излишком, было достаточно не только для всех присутствующих, но также и для тех, кто ещё потенциально мог присоединиться к празднику в течении вечера. Впрочем, всем, конечно, хотелось усесться по возможности подальше от новобрачных, чтобы иметь возможность спокойно праздновать в узком кругу собственных друзей на надёжном расстоянии от профессора Лужина, не пользующегося популярностью ни у студентов, ни у преподавателей. Особого желания пообщаться с Дуней ни у кого также не возникало: слишком уж неприступно и надменно держала она себя с самого утра и слишком уж щекотливой и проблематичной была для её сокурсников тема столь откровенно меркантильного замужества, которую, вероятно, едва ли удалось бы обойти в этот вечер в разговоре с невестой. Так что гости в основном сосредоточились на обоих флангах составленной из столов буквы "П", в то время как за центральным столом, где устроились молодожёны со свидетелями, было подозрительно пусто. Лишь два человека согласились добровольно занять места вблизи новобрачных: Дунина мама Полина Александровна и какой-то очень сознательный коллега Петра Петровича, уже давно ожидающий от него повышения по службе.

Марфу Петровну такое непропорциональное распределение центров тяжести за столом сильно озадачило и даже немного обидело.

- Аркадий! - крикнула она своему мужу. - Ты чего это там в углу пристроился? Иди сюда!

Но Свидригайлов уже и сам поднимался с места, медленной и полной какого-то особенного достоинства походкой направляясь к молодожёнам.

- Поздравляю! - сказал он так серьёзно и весомо, будто речь шла об успешно выполненном боевом задании.

Обменявшись рукопожатиями с Лужиным, Свидригайлов протянул руку Дунечке. Его ладонь, как показалось Дуне, излучала тепло и силу, поэтому она даже слегка огорчилась, когда он убрал свою руку назад, но тут же, устыдившись своих чувств, невеста надменно закинула голову назад и отвернулась от Аркадия Ивановича.

- Пересаживайся к нам сюда! - почти капризно потребовала Марфа Петровна.

- Я бы рад, - спокойно ответил Свидригайлов, обращаясь не только к жене, но и к новобрачным. - Но, сами понимаете, мне и так по долгу службы чересчур часто на виду бывать приходится, поэтому в выходные и праздники не хочется ставить себя в центр внимания. На меня и без того уже, к сожалению, все как на артиста какого-то глазеют, так что я лучше в уголке посижу - и мне спокойнее и людям, - Свидригайлов отправился на своё прежнее место.

Марфа Петровна обескураженно всплеснула руками и, обиженно нахмурившись, проводила глазами своего мужа, но вдруг складки у неё на лбу разгладились, во взгляде вспыхнула злорадная искорка, а уголки рта приподнялись в недоброй торжествующей улыбке.

"Ну что ж, мой дружок, - усмехнулась она про себя, - сиди, где сидишь, тебе оттуда даже лучше видно будет. Всё увидишь, всё, до мельчайших подробностей. Для кого же я, в конце концов, это шоу устраиваю с Дунечкой в главной роли? Любишь Дуню? Ну так получай! Мучайся теперь, сгорай на медленном огне, как я сгорала в тот день под твоим ремнём, как сгораю до сих пор под тяжестью этой обиды..."

Однако Марфа Петровна быстро опомнилась от своих мстительных мыслей и вернулась к реалиям организованного её стараниями торжества. Заставить гостей пересесть за центральный стол было, очевидно, делом чересчур трудоёмким и неблагодарным, поэтому Марфа Петровна решила закрыть эту проблему и заняться наконец культурной программой, без которой не может обойтись ни один цивилизованный праздник.

- Где же тамада? - задала она риторический вопрос сидевшей с ней рядом Полине Александровне. - Мы ведь его на шесть часов заказали! Как можно так подводить людей?

Полина Александровна лишь рассеянно кивнула ей в ответ, не в силах подавить при этом счастливой улыбки, которая не сходила с её губ с тех пор, как она уселась за праздничный стол, преисполненная радости за дочку-невесту и не замечающая или не желающая замечать маленьких неприятностей, уже с самых первых минут начинавших назойливо клеиться к свадебному банкету. Впрочем, приглашённых очевидно мало интересовало отсутствие тамады, они уже вдохновенно принялись за щедро расставленные на столах закуски и успешно развлекали себя сами непринуждёнными разговорами и остроумными замечаниями по тому или иному забавному поводу. Только Олег всем своим видом выражал откровенное огорчение и крайнее разочарование:

- Что же это такое, дядя Петя? - обратился он к Лужину, рядом с которым сидел, исполняя долг "почётного свидетеля". - У вас безалкогольная свадьбы что ли? Посмотрите: всего по одной бутылке водки на двоих, - он развёл руками. - Так нельзя! И гостей обидите и праздник не удастся.

Но Лужин не слушал своего уже и без того взбодрённого выпитым во время прогулки шампанским племянника. Поднявшись с места, он коротко бросил Дуне и Марфе Петровне "Я сейчас приду" и удалился в уборную.

Дуня взяла в руки вилку и задумчиво покрутила ею в воздухе. Вдруг ей показалось, что сидевшие за боковыми столами студенты как-то радостно заволновались и замахали руками, развернувшись в её сторону. Дуня удивлённо нахмурила брови и инстинктивно оглянулась. В ту же секунду ей пришлось испуганно вздрогнуть, потому что справа от неё, там, где временно пустовало место Петра Петровича, сидел теперь МК собственной персоной. Одет он был по-парадному - в чёрный костюм с белой рубашкой и бабочкой у накрахмаленного воротничка. Со снисходительной улыбкой наблюдал он за обращёнными к нему приветственными жестами и, казалось, ничуть не смущался тем, что расселся на месте, для него явно не предназначенном. Но не успела Дуня хорошенько ужаснуться, а Марфа Петровна возмутиться и пресечь откровенное безобразие, как у них за спиной возник запоздавший тамада - невысокий краснощёкий мужчина с гвоздикой в петлице и микрофоном в руках.

- Прошу внимания! - добродушно произнёс он в микрофон и, видимо не желая растрачивать больше ни одной минуты и так уже потерянного по его вине времени, поспешно продолжал: - Мы собрались здесь, чтобы поздравить молодожёнов! А ну-ка встаньте! - он повелительно тронул за плечи Дуню и сидящего рядом с ней МК.

МК тут же с готовностью вскочил с места, чем вызвал безудержный хохот остальных студентов.

- Невеста, и вы тоже вставайте! - потребовал тамада.

- Я? - переспросила Дуня, не совсем понимая, как вести себя в подобной ситуации.

- Ну конечно! Не стесняйтесь! Гости ждут! - тамада почти вытряхнул её со стула. - Горько! - провозгласил он в микрофон, подвигая Дуню и МК друг к другу.

- Горько! - поддержали его обрадованные намечающимся скандалом студенты, едва удерживаясь на стульях от смеха.

МК, очевидно, играя на публику, развернулся к Дуне и театрально раскрыл руки, будто готовясь заключить её в объятия. Дуня, не помня себя от злости, изо всех сил стукнула его кулаком в грудь, вызвав этим поступком приступ абсолютно гомерического хохота у жаждущих зрелищ студентов. Тамада потерял дар речи и лишь беспомощно сопел в микрофон. Что касается МК, то Дунин отчаянный удар не заставил его отступить ни на шаг. Однако он опустил руки и теперь улыбался сквозь зубы, беззастенчиво продолжая глядеть при этом Дуне в глаза.

"Какая, однако, наглость", - шептались между собой коллеги Петра Петровича, не в силах, впрочем, подавить улыбок.

Олег, приведённый в состояние полнейшего изумления сценой, разыгрывающейся в непосредственной от него близости, залпом выпил рюмку водки и стал ждать, что произойдёт дальше. А дальше произошло следующее: опомнившаяся от первого шока Марфа Петровна вскочила с места и, встав между Дуней и МК, взволнованно закричала на возмутителя спокойствия:

- Вы с ума сошли, что ли? Идите ищите себе другое место, если, конечно, не хотите, чтоб вас совсем выставили с праздника!

- С праздника? - наивно переспросил МК, не переставая нагло улыбаться.

- Да, представьте - у нас праздник! - строго отпарировала Марфа Петровна, раскрасневшись от гнева. - И прекратите свои дурацкие шутки!

- Ну, если действительно праздник, - МК развёл руками, - то ничего, конечно, не поделаешь. Это дело серьёзное, тут уж никак не до шуток. Спасибо, кстати, за праздничное гостеприимство.

В этот момент глаза всех присутствующих устремились на Лужина, который, не подозревая ничего особенно худого, как раз возвращался в зал после своего кратковременного отсутствия. Гости притихли и напряжённо ожидали дальнейшего развития событий, не решаясь в открытую проинформировать жениха о только что произошедшем инциденте. Впрочем, всё самое страшное было уже всё равно позади, Дуня теперь снова сидела за столом, только МК почему-то продолжал стоять во главе стола, с каждой секундой неосторожно уменьшая свои шансы незаметно ускользнуть с места происшествия.

- Да убирайтесь вы наконец! - почти взвизгнула на него Марфа Петровна, в отчаянье косясь на пробирающегося к своему законному месту Лужина.

Но МК явно не собирался никуда убираться, а, напротив, смело смотрел в лицо приближающейся опасности в виде жениха-профессора.

- Здравствуйте, Пётр Петрович! - проговорил он, как ни в чём не бывало, протягивая ему руку. - Поздравляю вас с бракосочетанием!

- Здравствуй! Молодец, что пришёл, - отозвался Лужин, сдержанно отвечая на рукопожатие. - Что у вас тут случилось? - обратился он к раскрасневшейся как рак Марфе Петровне.

Та только беспомощно всплеснула руками.

- Ну что ж, садись, - предложил Лужин МК, указывая ему на стул возле Олега.

- Спасибо, Пётр Петрович, - поблагодарил МК самым беззаботным тоном, усаживаясь рядом со свидетелем из Челябинска.

- Что же это вы натворили? - зашипела между тем Марфа Петровна на до крайности растерянного тамаду, увлекая его в сторону. - Сначала опаздываете, а потом ещё такие накладки себе позволяете! Мы с вами всё обговорили заранее! Разве вы не записали, сколько лет жениху?

- Да записал, вроде, - пристыженный тамада полистал свой блокнотик.

- Раз записали, значит надо свои записи иногда и просматривать, - назидательно проговорила Марфа Петровна и, бросив на него на всякий случай ещё один особенно строгий взгляд, ушла на своё место.

Совладав со своим смущением, тамада откашлялся и объявил какой-то тост, чтобы окончательно разрядить обстановку. Постепенно свадебный банкет входил в более-менее налаженную колею. Всё потекло размеренно и без особых эксцессов, за исключением, пожалуй, одного эпизода, замеченного, правда, далеко не всеми присутствующими, но всё же бросившего дополнительную тень на праздничное торжество: когда снова зазвучали крики "Горько!" и молодожёны - на этот раз настоящие - поднялись с мест для поцелуя, кое-кто из сидевших за дальними столами шутников-студентов демонстративно отвернулся в сторону, изображая на лицах брезгливые гримасы и делая вид, что их вот-вот стошнит от предстоящего зрелища. Не в меру расшалившихся гостей, конечно, сразу же одёрнули, но неприятный осадок от этой шутки всё же остался, а тамада старался впредь как можно реже призывать новобрачных к поцелуям.

Когда блюда с закусками постепенно начали пустеть, тамада, полистав свой блокнотик, торжественно объявил:

- А сейчас, Пётр Петрович, прошу внимания! Ваши ученики приготовили вам сюрприз!

Все присутствующие слегка притихли и стали ждать сюрприза, посматривая кто на дверь, кто в центр зала. Но сюрприз почему-то ниоткуда не появился. И когда тамада снова напряжённо заглянул в блокнот посмотреть, не напутал ли он опять чего-нибудь, из-за одного из столов поднялась крайне испуганная девушка в розовой блузке и шерстяной рыжей юбке.

- Прямо сейчас, что ли? - жалобно спросила она, глядя куда-то в пол.

- Да, конечно, - обрадовался тамада тому, что сюрприз наконец объявился. - Вот, пожалуйста, выходите на середину...

- А можно я с места? - пролепетала девушка умоляющим голосом.

- Ну можно и с места, - благосклонно согласился тамада.

- Давай вставай - девушка в розовой блузке дёрнула за руку соседку по столу, одетую в голубое ситцевое платье.

Та тут же вскочила со стула, как приговорённая к экзекуции, от которой уже нельзя уклониться, и застыла на месте с широко раскрытыми от страха глазами.

- Мы, - начала девушка в розовом дрожащим голосом, обращаясь к стоявшему перед ней салатнику, - по поручению нашей группы подготовили вам стихи, - она поспешно развернула перед собой исписанный мелким почерком тетрадный листок и, низко склонившись над ним, начала отрывисто декламировать:

Мы вам восторженно внимали,
Когда в весёлый майский день
Вы с кафедры своей читали,
И пахла за окном сирень.

- Громче! Громче! - потребовал кто-то.

Проворный тамада сделал знак, что всё находится у него под контролем, и, подоспев к девушке в розовом, подставил ей микрофон. Сделав глубокий вдох, она продолжала, сама, казалось, вздрагивая от своего усиленного техникой голоса:

Вы нам подробно объясняли,
Чем так сильна КПСС,
Как коммунисты умирали,
И как пытали их в СС...

Рифма КПСС-СС показалась всем несколько рискованной, да и тот факт, что сила партии определялась почему-то умирающими под пытками коммунистами, вызвал среди слушателей небольшое недоумение, которое, впрочем, уступило место большому, как только прозвучала третья строфа:

Как не сломились бурным духом
Отряды доблестных бойцов.
Их светлый путь другим наука,
У их потомков нет концов.

Тут уж в зале раздался явственный ропот.

"Как так нет концов?" - шёпотом спрашивали гости у соседей по столу.

Те только пожимали плечами.

"Она хотела сказать: потомкам нет конца", - догадался кто-то.

"А-а-а", - по залу прошёл облегчённый вздох.

Тем временем девушка в розовом передала листок своей подруге в голубом. Та шмыгнула носом в микрофон и продолжала зачитывать поздравительную оду:

Так проникали в наше сердце
Рассказы ваши глубоко.
И красным факелом зардеться
Нам всем хотелось высоко.

Девушка и вправду зарделась, если и не красным факелом, то, по крайней мере, первомайским флажком, и, жалобно всхлипнув, прочитала две последние строфы, впоследствии особенно глубоко запавшие в память всех присутствующих, которые узрели в них позже даже своего рода пророчество:

Но вот сегодня день счастливый
Настал для вас, и близок час,
Когда корабль любви стокрылый
Вас в небо унесёт от нас.
Но вы вернётесь к нам на землю,
Чтоб вновь на кафедру взойти
И не позволить сгрызть забвенью
Следы партийного пути.

Несколько секунд все напряжённо молчали, видимо переваривая только что услышанное. Наконец кто-то хлопнул в ладоши, его поспешно поддержали. До крайности смущённые девушки опустились на свои места, низко наклонив головы, чтобы не встречаться глазами с аудиторией.

- Пушкин тут близко не стоял, - сострил кто-то из студентов, обращаясь к товарищам по столу.

- "В голове моей опилки - да-да-да. Я бредилки и сопилки сочиняю иногда", - протараторил кто-то ему в поддержку на манер Винни-Пуха из известного мультфильма.

- Подхалимки несчастные! - почти с ненавистью заметила одна из студенток. - Кто их просил эти вирши плести? Больше всех надо что ли?

- Да ведь они же от имени группы, - попытался кто-то защитить несчастных ораторов.

- Кстати о группах, - включился в разговор один из студентов. - Нам сегодня "Солнечный удар" покажут или нет?

- Пусть попробуют не показать! - воскликнули с соседнего стола. - Мы тогда сами такое покажем!

- А ты не знаешь, они сегодня в электричестве выступают или в акустике?

- Какая акустика? Конечно, в электричестве! Да ещё, я слышал, с новым солистом...

Обстановка в банкетном зале становилась всё более непринуждённой: гости уже не стеснялись брать с блюд самые большие куски и поглощать их с расслабленным чавканьем, многие мужчины скидывали пиджаки и, заглушая голос тамады, который рассказывал в микрофон какие-то шутки, громко объясняли что-то свои соседям, энергично жестикулируя в воздухе полуобглоданными куриными косточками. Настроение поднималось с каждой секундой.

Внезапно всех поразил неестественно резкий скрип, похожий на звук от торможения огромного самосвала. Кто-то из гостей испуганно вскрикнул, у кого-то селёдка соскользнула с вилки прямо в бокал с красным вином. Однако всё оказалось совсем не так страшно: зверский скрип исходил из выставленных в зале гигантских колонок и свидетельствовал о том, что их наконец включили. Тамада объявил вальс и предложил молодым сделать первый круг. Но Лужин, у которого после произнесённой в его честь оды немного покалывало в сердце, отказался. Тогда тамада попробовал было призвать к показательному танцу обоих свидетелей, но, бросив взгляд на Олега, клевавшего носом над очередной рюмкой, отказался от этой идеи и вообще от дальнейших попыток уговорить кого-нибудь открыть танцевальную программу. А по своей воле вальс никто танцевать не согласился. Таким образом первый свадебный танец оказался номером чисто акустическим, без каких бы то ни было визуальных эффектов. Зато следующая мелодия в ритмичном диско-стиле нашла более тёплый отклик в сердцах приглашённых: гости потихонечку начали подёргиваться на своих местах, а когда в зале погасили свет и оставили только светомузыкальную иллюминацию, некоторые расслабились настолько, что вышли на середину зала для того, чтобы отдаться более-менее экзальтированным танцевальным движениям. Их пример оказался вполне заразительным, и вскоре уже половина гостей деловито переминалась с ноги на ногу под очередной сладкозвучный хит.

За главным столом все, впрочем, остались на своих местах. Исключение составлял разве что явно переборщивший с водкой Олег, которого отодвинули прямо на стуле слегка в сторону, чтобы ему было удобнее дремать. Теперь рядом с Лужиным сидел МК с сигаретой в руках и с самым беззаботным видом обсуждал с ним какие-то, интересные, видимо, только им обоим вещи. Дуня пребывала в каком-то скучающем оцепенении и лишь очень неохотно и односложно отвечала на подбадривающие реплики Марфы Петровны, которая и сама-то чувствовала себя не совсем вольготно, несмотря на то, что праздник протекал до сих пор без непоправимых катастроф и гости наконец-то искренне развеселились. Ей почему-то казалось, что организованное ею торжество откровенно и бесповоротно не удалось, хотя бОльшая и, как следовало ожидать, интереснейшая его часть была ещё впереди.

Полина Александровна поднялась со своего места и, приблизившись к дочери, застенчиво тронула её за локоть.

- Мне надо с тобой поговорить, Дунечка, - сказала она, смущённо улыбаясь. - Давай отойдём в сторонку.

Дуня удивлённо вскинула на неё глаза, но всё-таки, заручившись согласным кивком Марфы Петровны, позволила увлечь себя в смежное с банкетным залом помещение для отдыха. Здесь было почти тихо, раскатистые музыкальные аккорды доходили сюда лишь в приглушённом виде. И поговорить в этой комнате можно было вполне спокойно: кроме официантов, которые изредка забредали сюда с подносами в руках при переходе из одного зала в другой, никто тут больше не появлялся. Дуня опустилась на низкий жёлтый диван и, расправив платье, стала ждать, что же такое собирается сообщить ей усевшаяся рядом с крайне таинственным видом Полина Александровна.

- Доченька, - сказала та, торжественно касаясь её руки, - Есть такие вещи, которые каждая девушка должна знать, выходя замуж. Я имею в виду... - Полина Александровна замялась, - лучше об этом узнать заранее, а то потом можно удивиться в очень неприятном смысле.

- О чём ты, мама? - Дуня почти испуганно посмотрела на неё.

- Я о... так называемом сексе, - призналась Полина Александровна. - Знаешь, в первый раз это совсем не так легко, как может показаться.

- Ага, - несколько нерешительно кивнула Дуня.

- Так что я тебе лучше заранее расскажу, что тебя в первую брачную ночь ожидает и как себя при этом вести, - добавила Полина Александровна.

Дуня покраснела от досады и опустила глаза, чтобы мать не заметила её раздражения. Но Полина Александровна растолковала это как знак Дунечкиной крайней стыдливости в том, что касалось столь щекотливой темы, и потому продолжала ещё более воодушевлённо:

- Самое главное ничего не бояться и предоставить мужу, так сказать, полную свободу действий. Он сам тебе всё покажет.

Дуня нахмурила брови и прикусила нижнюю губу.

- Ну ты, конечно, не на все прихоти должна соглашаться, - Полина Александровна доверительно понизила голос. - У мужчины ведь иногда такие желания бывают, - она широко раскрыла глаза, изображая леденящий душу ужас. - Они ведь все любят эти самые, как их..., позы, - её лицо омрачилось выражением крайней брезгливости. - У них с этими позами просто какая-то навязчивая идея. Им наплевать, что они женщине таким образом моральную травму наносят. Но я тебя научу, Дуняша, как этого избежать.

- Чего избежать? - мрачно спросила Дуня.

- Как чего? Поз, конечно, - простодушно ответила Полина Александровна.

- Да ведь нельзя же совсем без поз, - заметила Дуня с иронией. - Надо же как-то... Где секс, там, вроде, и позы быть должны.

- Ах, Дунечка, - удивилась Полина Александровна её непонятливости. - Позы-то разные бывают. Есть нормальные. Вернее - нет: есть только одна нормальная. Против неё никто ничего не имеет: она и естественная, и удобная, и - что самое главное - эстетичная. Но ведь мужчинам другого надо, они ведь женщину всё... это... задом поставить хотят. Ты меня понимаешь?

- Понимаю, - нервно усмехнулась Дуня.

- Ну вот, соглашаться на такое никогда нельзя. А чтобы мужчина не обижался, можно сказать, что тебе эта поза физиологически не подходит.

- Как же так? - озадаченно спросила Дуня.

- А так, - пояснила находчивая Полина Александровна. - Скажи, например, что у тебя в этой позе голова затекает... Да, а что ты думаешь? - она поймала на себе изумлённый Дунечкин взгляд. - Это вредно - головой вниз стоять: кровообращение нарушается и всё такое...

В этот момент их уединение нарушила заглянувшая в комнату отдыха Марфа Петровна. Вид у неё был слегка растерянный, хоть она изо всех сил и старалась держать себя в руках.

- Пойдёмте! Там музыканты пришли, сейчас играть будут, - сообщила она Дуне с Полиной Александровной.

Дуня была рада предоставившейся возможности досрочно улизнуть с начинавшей уже действовать ей на нервы лекции по "этике и психологии семейной жизни". Она резко поднялась с диванчика и проследовала назад в зал вслед за Марфой Петровной, сопровождаемая Полиной Александровной, пребывавшей теперь в успокаивающей уверенности, что ей хотя бы отчасти удалось выполнить свой материнский долг по отношению к предположительно неопытной в сексуальном отношении дочке.

Когда Дуня вернулась в банкетный зал, она тут же поняла, почему у Марфы Петровны, позвавшей их послушать музыкантов, было такое растерянно-испуганное лицо. В зале и впрямь творилось нечто непонятное: свет почти совсем погасили, среди гостей снова появились торчавшие до сих пор на палубе молодые люди в тельняшках и расслабленно расположились на полу перед небольшим возвышением эстрады, на которое как раз поднималось несколько человек в кожаных куртках с гитарами через плечо и папиросками в зубах.

- Странный немного ансамбль, - проговорила Марфа Петровна, с брезгливой опаской косясь на одного из музыкантов, который, поставив ногу на один из предоставленных рестораном динамиков принялся тщательно завязывать шнурки на заляпанных грязью кедах.

Впрочем, большинство гостей не разделяло её беспокойства: те, что постарше, были настолько увлечены спиртными напитками и задушевными разговорами, что музыкантов они зарегистрировали разве что краем глаза, а молодёжь и вовсе выражала восторженное одобрение по поводу появления группы.

Когда с подключением инструментов было покончено, солист - высокий худой парень в чёрных очках - подошёл к микрофону и вдруг обхватил его как свою возлюбленную, затем наклонил слегка в сторону и зарычал в него самым зверским образом. К нему присоединился гитарный гвалт, несущийся из динамиков наперегонки со стрекотанием драм-машины. Гости вздрогнули, включая даже переполненных энтузиазмом студентов, которым не терпелось услышать "Солнечный удар" живьём и в электричестве. Впрочем, те очень быстро оправились, и испуг на их лицах сменился какой-то блаженной истомой, свидетельствующей о том, что в этом шумовом хаосе они находили для себя особое рафинированное наслаждение.

Солист тем временем перешёл к более членораздельным звукам, но разобрать, что именно он поёт, а вернее кричит, было всё-таки довольно трудно. Кому-то послышалось, что речь идёт о КГБ, после чего все с ещё бОльшим интересом навострили уши.

- Что они такое поют? - выдавил из себя Лужин почти со стоном, обращаясь к сидевшему рядом с ним МК. - Ты понимаешь?

- Да так, не очень, - ответил тот самым беззаботным тоном. - Хотя, постойте... Ага, понятно: "КГБ - это слово на б". По-моему, в своём роде очень забавно.

Лужин судорожно вдохнул воздух и схватился рукой за сердце.

- В принципе, конечно, безобразие, - кивнул МК, сделав озабоченное выражение лица и подавляя усмешку. - Кто их вообще пригласил?

- Да я не знаю, - промямлил Лужин. - Мне посоветовали...

- Если хотите, я пойду выясню, - сочувственно предложил МК и прогулочным шагом направился к группе студентов, восторженными возгласами сопровождающих выступление любимого коллектива.

Музыканты продолжали терзать гитары, в то время как солист, скорчившись, будто от желудочных колик, судорожно орал в микрофон: "Кто про это, кто про то, а я пою про хуй в пальто". Как ни странно, все, даже самые пожилые гости, постепенно начали привыкать к столь своеобразной музыкальной программе, и, поскольку тексты песен всё равно процентов на девяносто тонули в шумовых эффектах, первые, слегка одурманенные алкоголем пары вскоре уже кружились посреди зала, не заботясь о том, попадают они в такт аккомпанемента или нет.

Так что, невзирая ни на какие помехи и препятствия, праздник продолжался, и каждый из гостей, казалось, развлекался на этой свадьбе согласно своему индивидуальному вкусу. Впрочем, были, конечно, и исключения из общего правила: например, Костя, который всё это время неотлучно присутствовал на банкете, так и не смог от всей души приобщиться к всеобщему веселью. Из молодёжи он тут никого не знал, а общаться с родителями или их друзьями ему не хотелось, да и им было не до Кости. Выступление "Солнечного удара" его тоже не увлекало, поэтому вскоре после начала концерта он удалился на палубу и теперь задумчиво наблюдал за трепещущей за бортом водяной гладью. Внезапно Костя услышал у себя за спиной взволнованное перешёптывание, он обернулся и увидел двух девушек-первокурсниц, тех самых, что ещё перед Дворцом Бракосочетания обратили на него повышенное вниманием. Об этом последнем обстоятельстве Костя, правда, не знал и теперь очень удивился тому, что две покрасневшие от смущения особы женского пола стоят перед ним, подталкивая друг друга локтями и, очевидно, пытаясь ему что-то высказать.

- Вы... то есть ты - художник? - спросила наконец, набравшись смелости, одна из них.

- Да, - не задумываясь ответил Костя.

Девушки переглянулись и почему-то захихикали.

- А ты не мог бы наши портреты нарисовать? - поинтересовались они почти наперебой.

- Мог бы, но предупреждаю - выйдет непохоже, - сказал Костя.

Девушки опять возбуждённо захихикали:

- А почему, почему непохоже-то?

- Потому что я не умею похоже рисовать, - объяснил Костя.

Девушки просто замлели от восхищения перед такой концептуально-загадочной художественной позицией.

- У нас завтра время есть, - сказала одна. - А у тебя?

- У меня... не знаю... - задумался Костя.

- Ну тогда послезавтра, - предложила вторая, потупив взгляд.

- Хорошо, - Костя пожал плечами.

Девушки вынули откуда-то бумажку и карандаш, и, записав Костин телефон, тут же поспешно ретировались в зал, посылая ему на ходу смущённо-восторженные взгляды.

Костя постоял ещё пару минут на том же самом месте, потом вдруг чему-то усмехнулся и не спеша пошёл вдоль палубы. Дойдя до противоположного конца, он остановился, так как услышал где-то вблизи приглушённые голоса, мужской и женский. Мужской голос внезапно затих, а женский так же неожиданно громко расхохотался. Костя осторожно заглянул за угол и увидел Разумихина и Дуню. В то время, как Дуня заливалась смехом, лицо Разумихина казалось печальным и до крайности напряжённым.

- Прекрати, - сказал он. - Тебя услышат, сюда придут - мало ли что подумают.

- Пусть думают! - воскликнула Дуня. - Не всё ли равно! А скажи, - она опять захохотала, - если б я сейчас в воду прыгнула, ты бы меня спас?

- Конечно, спас бы, - ответил Разумихин нахмурившись.

- Да зачем же, зачем? - не унималась Дуня. - Я ведь сама виновата, раз прыгаю! И в этом платье я очень быстро на дно пойду, да и ты вместе со мной, если меня и вправду спасать вздумаешь!

- Всё равно бы спас, - сказал Разумихин, опустив голову.

- Ну а если б я тебя попросила меня ни в коем случае не спасать? Ни в коем случае! И тогда бы за мной прыгнул?

Разумихин молчал, кусая губы от досады на Дуню, мучавшую его такими вопросами.

- Знаешь что? - вскричала она, вдруг прекратив смеяться. - Не вздумай за мной прыгать! Слышишь? Никогда! - она подобрала юбку своего роскошного платья и быстрым шагом направилась к находившейся на противоположной палубе двери, ведущей назад в банкетный зал, - Никогда! - крикнула она уже издали, в последний раз оборачиваясь к нему.




Глава четырнадцатая. Идеальный праздник (часть вторая).
В поле ягода навсегда

К Спортивно-концертному комплексу имени Ленина, находившемуся за Московским парком Победы, со всех сторон стекался народ. Уже у станции метро прибывающих на концерт группы "Аквариум" встречали умоляющие взгляды желающих в последний момент приобрести лишний билетик. Соня и Родион шли через парк, взявшись за руки и машинально мыча себе по нос одну из песен Бориса Гребенщикова. Постепенно они стали внимательнее прислушиваться друг к другу и стараться попадать в унисон, но вскоре обнаружилось, что напевали они с самого начала две совершенно разные песни. Это ужасно рассмешило Сонечку. Раскольников тоже слегка улыбнулся, но по всему было видно, что он не может полностью разделить беззаботного настроения своей подружки.

- Ты из-за Насти, что ли, такой хмурый? - поинтересовалась Соня. - Как она, кстати, отреагировала на то, что ты теперь ко мне ушёл?

- Да никак, - пожал плечами Родион. - То есть, я не знаю. Я все вещи заранее собрал, пока она на кухне своей диссертацией занималась, а потом просто сказал, что ухожу и сразу же вышел из квартиры. Она ничего и сказать не успела.

- Нельзя так, - покачала головой Соня. - Надо было с ней поговорить, утешить как следует...

Но Раскольников уже снова погрузился в свои прежние размышления, не имевшие, по всей видимости, никакого отношения к его бывшей подруге.

Они пересекли парк и оказались на просторной заасфальтированной площади, в глубине которой возвышалось массивное здание спортивно-концертного комплекса, напоминавшее некий футуристический храм, магически притягивающий к себе паломников-зрителей. Вокруг носились подростки на своих размалёванных скейтбордах, летя прямо на прохожих и всё же искусно объезжая их в последнюю секунду.

- Ой, у меня коленки дрожат, - призналась Соня, когда они, пройдя через контрольные посты, поднимались по бетонным ступеням к застеклённым многостворчатым дверям, ведущим в спорткомплекс.

Раскольников бросил на неё непонимающий взгляд.

- У меня всегда так, когда себе представлю, что БГ скоро увижу, - объяснила Соня. - Теперь я, конечно, намного спокойнее к нему отношусь, но всё равно руки и ноги трясутся. Наверное, это ещё какой-то условный рефлекс сохранился со старых времён, когда я от него совсем без ума была.

Раскольников к своему удивлению заметил, что и у него руки и ноги слегка трясутся. Неужели и он настолько разволновался перед встречей с любимым музыкантом? Или просто за последнее время слишком много всего произошло, и его нервы начали уже окончательно сдавать, не выдерживая ежедневного, то есть, точнее говоря, ежесекундного напряжения?

В фойе толпилось уже довольно много народу, в воздух поднимался густой табачный дым и гвалт возбуждённых голосов.

- Мне срочно надо в туалет, - объявила Соня. - Это всё от волнения, - прибавила она немного виновато.

- Ну ладно, пошли искать, - согласился Раскольников.

Из женского туалета высовывался хвост довольно длинной очереди.

- Ну вот видишь, - развёл руками Раскольников. - Придётся потерпеть.

- Как это "потерпеть"? - обиделась Соня. - Я не могу.

- Тогда первую половину концерта мы наверняка пропустим, - заметил Родион. - Скоро ведь начнётся.

- Да ничего не пропустим, очередь не такая уж большая, быстро подойдёт, - успокоила его Соня, пристраиваясь последней. - Ты только подожди меня тут, - кивнула она своему спутнику.

За Соней никто не занимал. Наоборот: несколько девушек, стоявших впереди неё, вскоре покинули очередь, видимо решив, что до начала концерта им не справиться со своими делами. Таким образом Соня довольно быстро продвинулась внутрь уборной и стала терпеливо ждать, пока и до неё дойдёт очередь занять освободившуюся кабинку.

Перед зеркалом в предбаннике крутились две девушки, по возрасту лет на пять постарше Сони

- Если б ты знала, - призналась одна из них своей подруге, - как я хочу от него ребёнка!

- Хотеть не вредно, - скептически поморщилась вторая. - Если бы он стал оплодотворять каждого, кому этого хочется, то у него бы ни на какие концерты времени не осталось.

"Неужели они про БГ говорят?" - ахнула про себя Соня.

- Ничего, - возразила первая девушка, - обошлись бы и без концертов. Всё можно было бы очень хорошо организовать. Вот представь, - она мечтательно закатила глаза, - в театральных кассах продаются билеты, но только для женщин. Да, прийти может каждый, то есть каждая, кто отстоит в очереди и заплатит определённую - не слишком большую - сумму. Ну вот, а потом эти женщины собираются на концерт, хотя это уже, конечно, по-другому надо будет назвать, потому что петь там совсем никто не будет. Просто в положенное время БГ выйдет на сцену и начнёт вызывать к себе зрительниц одну за другой, сама понимаешь зачем, пока все у него за сценой не перебывают. Вот было бы здорово!

Её подруга захихикала.

- Ну уж и все, - засомневалась она. - На всех его, пожалуй, и не хватит.

- Да, - со вздохом согласилась первая, - поэтому он, наверное, и с песнями выступает, а не так, как я придумала. Хотя все понимают, что так намного лучше и удобнее было бы.

- Ой, бежим! - подруга дёрнула её за рукав. - Смотри, уже через минуту начнётся!

И обе девушки стремглав выскочили из уборной.

Случайно услышанный разговор ввёл Соню в задумчиво-сосредоточенное состояние, в котором она и пребывала до тех пор, пока перед ней наконец не освободилась кабинка. Однако, завершив свои дела, и окончательно покинув туалет, Соня всё ещё была так занята своими мыслями, что даже не сразу обратила внимание на ожидавшего её в опустевшем фойе Раскольникова.

- Я думал, ты оттуда никогда не выйдешь! - воскликнул он, хватая Сонечку за руку. - Пошли скорее, а то там уже началось!

Из зала действительно раздавалась теперь нежная бархатная мелодия, пропущенная через невероятной мощности динамики и оттого звучащая неправдоподобно торжественно, почти как сакральный марш. Раскольников толкнул перед Соней железные двери, ведущие вовнутрь, и тут же окунулся вместе со своей спутницей в засасывающую темноту, пронизанную лучами установленных на сцене прожекторов.

- Не стойте в проходе, - буркнул им милиционер, повертев в руках дубинкой.

Раскольников потянул Соню вверх на трибуны. Она шла покорно, как сомнамбула, только немного пригибалась под пронзительными аккордами, будто боясь не выдержать эмоций, которые выплёскиваются на неё вместе с музыкой.

Наверху было довольно много свободных мест: большинство купивших билеты предпочитали стоять в толпе у сцены, поближе к своему кумиру. Раскольников с Соней уселись на скамеечку и молча погрузились в музыку. С высоты трибун арена спортивно-концертного комплекса выглядела как уменьшенная модель Вселенной, усеянная вспыхивающими то тут, то там звёздочками бенгальских огней. Виновник торжества, Борис Гребенщиков, был едва виден со сцены, его фигура казалась удивительно хрупкой, почти бесплотной в сиянии режущих непривычный глаз световых эффектов.

Через несколько минут Раскольников понял, что концерт ему абсолютно не нравится. Каждый аккорд отдавал приступом тошноты в его организме и заставлял Родиона беспокойно крутиться на месте.

"Слишком уж сладкая мелодия, - попытался он объяснить себе своё состояние, - так, что даже приторно становится. Много сахара вредит здоровью!"

Однако вскоре он понял, что дело не только в этом: что-то другое, совсем не связанное с музыкой, досаждало ему уже давно, словно заноза в пальце, а музыка лишь дёргала его за эту занозу и бередила старую, никак не заживавшую рану.

"Да, я убийца, убийца, - думал он. - Ну и что? Это-то здесь при чём? Разве убийцы не имеют права иногда сходить на концерт и послушать хорошую музыку?"

Сонечка наклонилась к его уху:

- Скажи, Родион, как ты думаешь, было бы лучше, если бы он не пел, а просто так всех зрителей по очереди к себе за сцену вызывал?

- И что бы он там с ними делал? - удивился Раскольников.

- Ну... - задумалась Соня, - говорил бы с ними, давал бы разные советы...

- Да, так было был лучше, - согласился Раскольников, немного подумав. - Мне сейчас как раз позарез совет нужен.

- Я знаю, - Соня сжала его руку. - Я всё понимаю: тебе тяжело. Но ты слушай его, слушай, и ответ на все вопросы придёт сам собой.

Ещё несколько минут они молча прислушивались к музыке. Раскольников чувствовал, что у него начинает кружиться голова, ему хотелось запретить ей это, но никакие усилия воли не помогали.

- Послушай, - вдруг воскликнула Соня. - пойдём к нему поближе.

- Зачем? - удивился Раскольников.

- Так интереснее. Я обычно никогда на концертах не сижу, а всегда к самой сцене протискиваюсь. Это ж совсем другое впечатление! Вот увидишь!

- Да ну, в такую толпу... - отмахнулся Раскольников.

- Так это ж самый кайф и есть, - весело воскликнула Соня, вскакивая с места. - Знаешь, как хорошо, когда вместе со всеми! Пойдём! Тебе обязательно понравится!

На лице у Сонечки заблестели слёзы вдохновенной надежды. Она крепко сжала своей горячей ладошкой руку Родиона и потянула его вниз. Раскольников хотел было заупрямиться, но вдруг почувствовал, что волнующаяся в такт музыке толпа неопределённо манит его к себе. Так морская пучина зазывает в свои объятия отчаявшегося самоубийцу.

"Забыться! - думал он. - Раствориться! Может, и вправду поможет."

Сонечка ловко развела в стороны два чьих-то примкнувших друг к другу локтя и нырнула внутрь людской массы, объединённой в восторженном порыве. Раскольников попытался последовать за ней, но его не пропустили, он сделал новый рывок и был с силой отброшен в сторону, противоположную той, в которую только что прошмыгнула Сонечка. Некоторое время Родион напряжённо оглядывался по сторонам, надеясь определить примерное местоположение своей спутницы, но вскоре убедился, что Сонечка уже потеряна безвозвратно, по крайней мере до конца концерта.

Кто-то надавил на Родиона справа и заставил его качнуться в сторону, затем последовал толчок слева, и Родион как неваляшка отшатнулся всем корпусом в обратном направлении. Процедура повторилась вновь и вновь, и вот уже Раскольников, несмотря на головокружение, тошноту и некоторую слабость во всём теле, бодро раскачивался туда-сюда в такт песни вместе с остальными увлечёнными зрителями.

"В поле ягода навсегда! В поле ягода навсегда!" - пел БГ в успокаивающе-завораживающем ритме регги.

"Навсегда! Навсегда! - лихорадочно повторял Раскольников про себя. - Раз и навсегда покончить со всем этим! Вот он ответ на все вопросы! Да, пусть всё летит к чёрту! То есть всё и так уже летит к чёрту, но пусть оно летит туда теперь ещё скорее и как можно эффектнее!"

Эта мысль придала ему сил. Он решительно отпихнул соседей сбоку и целеустремлённо начал пробивать себе путь сквозь толпу по направлению к выходу. На него сыпались ругательства и возмущённые взгляды, но всё же перед ним расступались, и вскоре он уже облегчённо вздохнул, очутившись у одной из железных дверей, ведущих в фойе. Раскольников со злостью пнул её ногой и покинул зал.

У застеклённого выхода из спортивно-концертного комплекса прогуливалось несколько суровых милиционеров.

- Ну чё? - сказал один из них, глядя на Родиона исподлобья. - Наслушался? Тольк предупреждаю: если ща выйдешь, то уже не войдёшь. Считай тогда, что закончился для тебя концерт. Понял?

Раскольников только презрительно сверкнул на него глазами и решительно вышел за порог спорткомплекса.

"Нет, не надо мне тут возникать! - подумал он, сбегая вниз по бетонными ступеням. - Не закончился ещё для меня концерт! Даже пока и не начался как следует! Главный номер впереди! И какой это будет номер!.. Но потом-то уж точно всё закончится, окончательно и бесповоротно... Только ягода останется в поле, такая спелая и такая сладкая: "В поле ягода навсегда! В поле ягода навсегда!" А больше ничего и не надо!"

Родион быстро шёл через парк и каждый шаг, казалось, приносил ему заметное облегчение. Он будто наконец решился изорвать на себе путы, сдавливавшие ему грудь и перекрывавшие дыхание.

"Ещё немного, ещё чуть-чуть, - подбадривал он себя, - и станет совсем легко. Главное не забыть, куда я еду. Да, ресторан "Корюшка". "Корюшка", "Корюшка", - повторял он без конца из страха забыть заветное слово и потерять последний ориентир в этом мире.

- Вы на следующей выходите? - услышал Раскольников у себя за спиной чей-то голос, когда он уже ехал в вагоне метро.

- Корюшка, - ответил он не задумываясь, но тут же спохватился и отодвинулся в сторонку, пропуская мимо себя озадаченного пассажира.

"Да чего я так смущаюсь-то? - разозлился Родион сам на себя. - Теперь-то уж всё равно. Когда ещё душу-то отвести, как не сейчас!"

Рядом стоял длинноволосый парень, одной рукой держась за поручни, а другой обнимая хрупкую девушку, льнущую к его плечу.

- Вот увидишь, тебе понравится, - проговорил он на ухо своей подружке.

- Нет, не понравится! - дерзко бросил Раскольников, уловивший не предназначавшиеся для его слуха слова. - Врёт он всё!

Парень нахмурился, но Родион продолжал с вызовом глядеть ему в глаза, и тому ничего не оставалось, как отодвинуться со своей девушкой подальше от странного незнакомца. А Раскольников почувствовал себя после этого маленького происшествия как нельзя лучше и улыбнулся, предвкушая те великие дела, которые были запланированы у него на сегодняшний вечер.

"Это ведь всё цветочки, - думал он. - Ягодки потом будут! В поле ягода навсегда! Навсегда!"

Когда Раскольников наконец добрался до ресторана "Корюшка", в котором в этот вечер справлялась свадьба его сестры, праздник был уже в полном разгаре. В окнах банкетного зала мелькали фигуры танцующих, наружу вырывался рёв динамиков, по палубе с хохотом перемещались подвыпившие гости. Родион решительно шагнул на борт корабля-ресторана и поднялся по трапу наверх.

"Сейчас я им устрою поздравительно-развлекательную программу", - подумал он со злостью.

У входа в зал его внимание привлёк стенд, на котором были вывешены предметы, которые, как гласила надпись, следовало применять "При пожаре". Противопожарный набор состоял из огнетушителя, ярко-красного ведра и такого же красного топорика.

"Интересно, что делают с топориком во время пожара, - мелькнуло в голове у Родиона. - Зарубают друг друга, чтобы долго не мучаться?"

Он задумчиво снял красный топорик со стенда и, спрятав его за пазуху куртки-ветровки, шагнул в банкетный зал. Праздничная атмосфера тут же захлестнула его: лёгкие заполнились табачным дымом, виски содрогнулись от бешеного стона электрогитар выступавшей на эстраде рок-группы, глаза были мгновенно изнасилованы мельканием светомузыкальной установки. Солист с прилипшими к лицу потными прядями волос мрачно рычал в микрофон не совсем подходящую к свадебному торжеству песенку: "Спасибо партия, наш рулевой, мы в пизду зарулили вместе с тобой..."

Впрочем, такой откровенный социально-критический пафос абсолютно не мешал большинству гостей расслабляться. Вероятно, они уже впитали в себя определённую дозу алкоголя, после которой ноги сами просятся в пляс, не обращая внимания на характер музыкального сопровождения. Пожалуй, они вполне могли бы вытанцовывать и под стрёкот станков на ткацкой фабрике.

Некоторое время Раскольников топтался на месте. Его решимость шокировать собравшуюся на свадьбу общественность эффектным и прилюдным признанием своей вины за кровавое преступление была явно поколеблена: как он мог надеяться шокировать кого-то из присутствующих, если сам был порядком шокирован тем, что происходило в этот момент в банкетном зале?

- Родион! - услышал он голос Разумихина. - Пришёл всё-таки?

Раскольников обернулся и действительно увидел перед собой своего бывшего приятеля. Тот будто даже обрадовался ему, забыв все обиды и недоразумения последнего времени. Впрочем, когда Раскольников внимательнее пригляделся, он заметил, что Разумихин вовсе и не рад, то есть радовался он обычно совсем по-другому, заразительно и энергично. Теперь же ни о какой такой радости не могло быть и речи: глаза Разумихина смотрели устало и равнодушно, голова как-то непривычно вжалась в плечи, голос звучал надтреснуто и слабо.

- Дуня будет тебе рада, - сказал он Родиону, - и мама твоя тоже.

Раскольников ничего не ответил, а лишь надменно закинул вверх подбородок и не спеша, но стараясь при этом ступать точно посередине зала, направился к главному столу, за которым сидели, среди прочих, жених с невестой и обоими свидетелями. Впрочем, свидетель жениха уже не сидел, а скорее лежал, навалившись всем корпусом на стол и не обращая внимания на лужицу красного вина, в которой покоился теперь его подбородок.

Увидев брата, Дуня вскрикнула, то ли радостно, то ли испуганно и, нагнувшись к Полине Александровне, дёрнула её за рукав. Лужин тоже заметил своего бывшего студента и теперь с каким-то опасливым вниманием следил за его приближением. Внезапно Раскольников остановился.

"Что же я туда иду-то? - подумал он. - Я же не с ними, в конце концов, говорить хочу, а с народом".

После нескольких секунд колебания он резко свернул в сторону и пошёл по направлению к эстраде. Группа как раз доиграла очередную песню и теперь настраивала (или, быть может, расстраивала) инструменты для следующего номера. Раскольников остановился перед гитарным усилителем и, недолго думая, толкнул его ногой. Он и сам удивился, как легко усилитель перевернулся, словно картонный. Затем Родион шагнул на эстрадное возвышение и, распинав ботинком мешавшиеся на дороге проводки, проследовал к микрофону.

Впоследствии, вспоминая этот вечер, гости недоумевали, почему в тот момент никто и не подумал остановить разбушевавшегося брата невесты. Многие клялись, что поначалу приняли его за шоу-мэна, выступающего в одном комплекте с панк-группой. Другие утверждали, что хоть и сразу распознали его хулиганские намеренья, но благоразумно решили промолчать, чтобы, как они потом выражались, не связываться с помешанным. Так или иначе, Раскольникову не было оказано совершенно никакого сопротивления. Музыканты поспешно отключили гитары от усилителей и покорно ретировались с эстрады, радуясь, что им удалось спасти хотя бы личные инструменты от посягательств опасного бандита, не жалеющего принадлежащих ресторану кабелей и динамиков. Их поклонники на полу возле сцены, равно как и студенты, до сих пор с напряжённым вниманием следившие за концертом, также ни на что не роптали: видимо, какой-то инстинкт подсказывал им, что то, что сейчас должно произойти, будет покруче любого панк-сейшена.

Встав посреди эстрады и убедившись, что внимание всех присутствующих обращено на него, Раскольников первым делом проверил исправность микрофона:

- Раз, раз, раз.

Убедившись, что микрофон в полном порядке, Родион набрал в лёгкие побольше воздуха и начал свою импровизированную речь:

- Дорогие друзья! Я вижу, что у вас праздник и вам очень весело. Это прекрасно! Но вам всем тут очевидно чего-то не хватает! И я даже знаю чего! - он вынул из-за пазухи красный топорик со стенда противопожарной безопасности.

Половина гостей испуганно ахнула, но другая половина восторженно захохотала и захлопала в ладоши.

- Это почище Петросяна! - восхитился кто-то. - Где они его заказали?

Раскольников откашлялся и вдохновенно продолжал своё ставшее впоследствии легендарным выступление:

- Этот топор - красный, как знамя нашей партии, историю который мы все так хорошо знаем, благодаря нашему Петру Петровичу. Он, - Родион снова значительно потряс в воздухе топориком, - красный, как кровь невинных невест, которая должна пролиться в первую брачную ночь. Но она не прольётся. О нет! Всё пройдёт бескровно, потому что Дуне нечего больше терять.

Даже самые благожелательно настроенные гости не могли избавиться от чувства некоторой неловкости при этих словах.

- По-моему, это немного пошлая шутка, - заметил кто-то полушёпотом, покачав головой. - Он заходит как-то уж слишком далеко.

Но Раскольников, видимо, собирался идти ещё дальше.

- Знаешь, Дунечка, - обратился он вдруг через весь зал прямо к сестре, - есть люди, которым вообще всё удаётся без малейшей потери крови: ложь, предательство, лицемерие. Любая подлость проходит безболезненно, как под наркозом. Впрочем, всё не так уж просто: в то время, как эти счастливчики выходят повсюду сухими из воды, другие, менее удачливые, стоят по локоть в крови, искупая их вину. Думаете, это трагично? Нет, это смешно!

- Ничего и не смешно, - скептически прищурился один из гостей, опрокидывая в рот рюмку водки. - Начало было намного смешнее.

- Да, кстати, - Раскольников подчёркнуто расслабленно покрутил в руках топорик, - если кто ещё не понял: я и есть тот самый маньяк, который двух женщин на Грибоедова топором зарубил. Ну вот, теперь смейтесь!

Все словно по команде действительно захохотали пуще прежнего, оценив наконец по достоинству остроумие выступающего на эстраде массовика-затейника. Раскольников тоже несколько раз усмехнулся сквозь зубы и, когда все снова немного притихли, продолжал:

- Но знаете, что самое смешное? Что убийца-то всё-таки не я! Да, я зарубил их обеих: сначала старуху, потом её сестру. Много было крови, много, - он утвердительно покачал головой, будто желая придать своим словам ещё больше весомости. - И тем не менее, настоящим убийцей назвать себя не могу. К чему присваивать чужие лавры? Ведь всё свыше идёт, и хорошее и плохое. Вот и я хотел бы сегодня от своего имени, от имени моих жертв, Алёны Ивановны и Лизаветы, от имени семьи Мармеладовых и от имени тысяч и тысяч таких же семей поблагодарить человека, которому мы обязаны не только сегодняшним торжеством, но и всеми замечательными праздниками последнего времени, и вручить ему в качестве символического подарка этот очаровательный топорик.

Гости сдержанно захихикали: с одной стороны, им было любопытно, что именно задумал теперь новоявленный юморист, но с другой стороны, все почему-то сочли благоразумным отступить на безопасное расстояние, когда он, легко спрыгнув с эстрады, двинулся вдоль зала. Одна не в меру впечатлительная девушка пронзительно взвизгнула.

- Да что ты? - успокоили её шёпотом. - Вот увидишь, ничего такого не будет. Да и топор этот наверняка из резины. Этот тип просто подойдёт к кому-нибудь, трахнет по голове и эта штуковина издаст какой-нибудь звук типа "пип-пип".

Тем временем Раскольников не спеша приблизился к столу, за которым со спокойным достоинством человека, знающего себе цену, восседал Аркадий Иванович Свидригайлов. Когда Родион остановился прямо перед ним, Свидригайлов, казалось, ничуть не удивился такому выбору, ни один мускул не дрогнул на его лице, будто он только того и ждал.

- К сожалению, лично не был вам представлен, - начал Раскольников, глядя ему прямо в глаза, - но пару раз видел ваш портрет в газетах. Ну и от сестры про вас слышал, - он, не глядя, кивнул на Дуню. - Впрочем, разрешите без долгих предисловий. Когда ещё доведётся свидиться? Я завтра уже буду в тюрьме, да и вы человек крайне занятой: вряд ли когда-нибудь в ближайшем будущем время для меня найдёте. Так что разрешите вручить вам ваш топорик, не теряя ни минуты. От убийцы - убийце! - он взял топорик обеими руками и церемонно положи его перед Свидригайловым на продолговатое блюдо, в котором ещё до сих пор покоились остатки фаршированной щуки. - С праздником топора вас, товарищи! - громко провозгласил он, обращаясь ко всем присутствующим. - И не спрашивайте меня, что всё это значит. Я и сам не знаю! Купите завтрашнюю газету, там всё будет написано, - он с усмешкой посмотрел в сторону МК и, развернувшись, пошёл к выходу.

- Ах, Родя, Родя! - воскликнула в испуге Полина Александровна, простирая руки к удаляющемуся к дверям сыну. - Остановите его, что же вы смотрите? Он же сошёл с ума!

- Прекрати, мама! - вмешалась побледневшая Дуня, из последних сил стараясь не терять самообладания. - Он просто пошутил! Разве ты не видишь?

- Он не пошутил, - простонала Полина Александровна со слезами на глазах. - Он болен, он серьёзно болен.

- Замолчи! - крикнула на неё Дуня. - Дай ему уйти!

Но прежде чем окончательно покинуть банкетный зал, Родион ещё раз обернулся к публике и, театрально приподняв вверх правую руку, торжественно провозгласил:

- Будьте счастливы, мои дорогие! Развлекайтесь дальше в своё удовольствие. Только я покидаю ваш праздник. Да, мне пора идти, туда, где не так весело. Но там спокойнее и тише. И вы тоже туда отправитесь, только попозже. Но это не конец, нет, это ещё не может быть конец. Да здравствует вечная жизнь и вечное блаженство! В поле ягода навсегда!

С этими словами он вышел за порог зала, бросив на произвол судьбы свою изумлённую аудиторию.

- Кто же это всё-таки был? - пронеслось между непосвящёнными гостями, едва Родион исчез из виду. - Вроде, и не пьяный, но... как бы и не трезвый...

Однако в следующую секунду произошло нечто уже абсолютно шокирующее, чего даже на столь нетрадиционно протекающей свадьбе никто не мог ожидать: Лужин поднялся со своего места и, придерживаясь рукой за левый карман пиджака, попытался сделать шаг в сторону, но вдруг в одну секунду осел на пол всем своим тучным телом, ничем не объяснив столь странное поведение. Сидевшая рядом с ним Дуня как-то брезгливо отодвинулась на стуле от оказавшегося теперь под столом супруга.

- Он же, вроде, почти и не пил ничего! - воскликнула испуганная Полина Александровна.

- Какое там пил? - вскочила со своего места Марфа Петровна. - У него же сердце больное! Ужас! Ужас!

Тут только до всех дошло, в чём собственно дело. Гости растерянно притихли. Кое-где раздавались приглушённые нервные смешки.

- Слишком много потрясений за сегодняшний день, - заметил кто-то.

- "Когда корабль любви стокрылый вас в небо унесёт от нас..." - многозначительно процитировал кто-то из студентов строчку из зачитанной за праздничным столом поздравительной оды.

- Дядя Петя, вы ещё живы? - с любопытством спросил Олег, каким-то образом очнувшийся от своей пьяной дремоты и участливо наклонившийся теперь к жениху.

Неизвестно, насколько плохо пришлось бы Лужину, если бы с противоположного конца зала к нему не подоспел МК:

- Где ваши таблетки? - спросил он, опустившись на корточки перед скорчившимся от сердечной боли профессором. - Не взяли? Эх, чёрт!.. Что же вы стоите? - прикрикнул он на близкую к истерике Марфу Петровну. - Вызывайте скорую! Не видите что ли, у него инфаркт!

Но Марфа Петровна уже не могла никого вызывать. С рыданиями кинулась она на шею подоспевшему к месту происшествия Свидригайлову. Однако, идея МК по поводу скорой показалась всем присутствующим весьма благоразумной, и кто-то уже бежал со всех ног к администратору, чтобы как можно скорее набрать 03.

- Скажи спасибо братцу! - бросил МК Дуне, помогая Лужину поудобнее улечься на полу.

- Что же теперь делать? Что же теперь делать? - лепетала Полина Александровна, умоляюще цепляясь за руку своей дочери.

- А я откуда знаю? - сухо ответила Дуня.

Скорая прибыла к "Корюшке" довольно быстро.

- Кто-нибудь поедет с больным? - спросил врач, когда Лужина погружали на носилки.

- Я поеду, - сказал МК. - У всех остальных, как я вижу, слишком слабые нервы. А тебе, - обратился он к Дуне, - нельзя здесь оставаться, если не хочешь ещё большего скандала. Пойдём, я посажу тебя в машину, поедешь домой, то есть на вашу с Петром Петровичем квартиру. Если ему что-то будет надо, я тебе позвоню.

- И я с ней поеду! И я! - вскричала Полина Александровна.

- А вот это совсем лишнее, - авторитетно возразил МК. - Посмотрите, в каком вы сейчас состоянии! Дуне нужен покой, а вы только панику распространяете. Езжайте лучше к себе. Пошли!

Дуне не хотелось следовать за МК, но она не могла не признать, что он был единственным из присутствующих, кто хоть как-то ещё владел собой и сохранял контроль над ситуацией. К тому же предложенный им план действий показался ей весьма подходящим, так как вполне отвечал её желанию как можно быстрее покинуть злополучный праздник и хотя бы некоторое время побыть совершенно одной. Решив не тратить времени на дальнейшие размышления, она заспешила к выходу из банкетного зала.

Через несколько минут собравшиеся на палубе "Корюшки" гости могли наблюдать, как от причала ресторана отъезжают сразу две белоснежные машины: одна - украшенный красным крестом фургончик скорой помощи - увозил жениха в больничную палату, другая - свадебная "Чайка" - мчала невесту в одинокую супружескую спальню.



Окончание
Оглавление



© Екатерина Васильева-Островская, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.





Словесность