Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: "Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!", -
В Чите под перроном похмельный "боржом"
По-братски делить с привокзальным бомжом...
Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши.
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы... Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.
Иные галеры - иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером -
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.
Когда осенней кутерьмой
Прижмет тоска невольная,
И вновь покажется тюрьмой
Москва самодовольная,
Когда друзьям и кабакам
Не радуюсь особо я,
Айда к сибирским мужикам
Гонять по сопкам соболя!
Бурятский идол видит сон,
Где спутались поземками
И век джинсы, и век кальсон
С дурацкими тесемками.
Там на хребет Хамар-Дабан
Дождями небо сеется,
И по грибам шагает БАМ,
А грибники не селятся.
От можжевельников костру
Достался дух "Бифитера".
Теченье тянет Ангару,
Как ниточку из свитера.
Но отражая лики скал,
Гранит упрямых скул и щек,
Байкала каменный бокал
Не опустел пока еще.
В кармане нож, в стволе жакан,
Походочка особая...
Айда к сибирским мужикам
Гонять по сопкам соболя,
Где вьется тропка-пустельга
Распадками лиловыми,
И душу штопает тайга
Иголками еловыми.
Мы в Лето канули на дно -
В заросший сад, где тени веток,
Как лапы призрачных креветок,
Всю ночь царапают окно.
Среди созвездий и комет
Кочуем в дачной батисфере,
И в незадраенные двери
Течет зодиакальный свет.
То Рак, то Рыбы, то Луна
Являют любопытный профиль.
А полночь, как хороший кофе,
И ароматна и темна.
И с приземленного крыльца
Сквозь крону старенькой рябины
Приоткрываются глубины
Вселенских замыслов Творца.
Но ни тревожный трубный глас,
Ни звезд холодных отдаленность,
Ни злая предопределенность
Еще не поселились в нас.
И путь назначенный верша,
Но не желая ставить точку,
Мы эту ночку по глоточку
С тобой смакуем не спеша.
*22 декабря в "день зимнего солнцестояния" на землю приходит самая длинная ночь в году.
Оркеструя этюды Листа
Свистом ветра и хрустом наста,
Ночь, как Линда Эвангелиста,
Вызывающе голенаста -
Вероломно меняя облик,
В звездном шарфике от Армани,
То куражится в пасодобле,
То вальсирует над домами.
У красавицы взгляд тягучий -
Ритмы румбы и страсти самбы,
Нацепив пиджачок от Гуччи,
Я с такой станцевал и сам бы.
Но не держит небесный битум,
И от этого, право слово,
Ощущаю себя разбитым
Бонапартом под Ватерлоо.
Утром спросят друзья: "Ты с кем был?
Кожа мятая, цвет землистый..."
Что отвечу? С Наоми Кэмпбелл?
Или с Линдой Эвангелистой?
Долговяза, высокомерна...
Мне такая не пара? Бросьте!
Через месяц-другой, примерно,
Нас весна уравняет в росте.
На море все восходы превосходны,
Животворящ зари гемоглобин,
Когда под звук сирены пароходной
Всплывает солнце из немых глубин
И через шторм и злые крики чаек,
Сквозь скальпельный разрез восточных глаз
Тепло, по-матерински изучает
Пока еще не озаренных нас -
Невыбритых, усталых, невеликих -
Сочувствует и гладит по вихрам...
И мы лицом блаженно ловим блики,
Как неофиты на пороге в храм.
Пусть за бортом циклон пучину пучит,
Валы вздымая и бросая ниц,
Пусть контрабандный снег лихие тучи
В Россию тащат через сто границ -
Наш траулер (рыбацкая порода!),
Собрав в авоську трала весь минтай,
Царю морскому гордый подбородок
Нахально мылит пеной от винта.
А мы считаем светлые полоски
На тельниках и радуемся дню:
Восход с тарелкой макарон по-флотски -
Сам Бог не знает лучшего меню.
Офонарели города
От крымской ночи.
В ее рассоле Кара-Даг
Подошву мочит.
Душа готова пасть ничком,
Но вещий камень
Гостей встречает шашлычком,
А не стихами.
Лукавым временем прибой
Переполошен.
В него когда-то как в любовь
Входил Волошин.
Теперь здесь новый парапет,
И пристань сбоку,
И след на узенькой тропе,
Ведущей к Богу.
Высокий склон непроходим
От молочая.
И мы задумчиво сидим
За чашкой чая.
И теплой каплей молока
Напиток белим.
А молоко - как облака
Над Коктебелем.
...Друзья пришлют под Новый год
Привет с Тавриды.
И будет радоваться кот
Куску ставриды.
А нам достанется мускат
Воспоминаний -
Полоска теплого песка,
И свет над нами.
Ты помнишь, как туда-сюда
Сновал вдоль бухты
Буксир, который все суда
Прозвали "Ух, ты!"?
Он, громыхая как кимвал,
Кивал трубою,
Как будто волны рифмовал
Между собою.
Итожа день, сходил с горы
Закат лиловый.
И тоже плыл куда-то Крым
Быкоголовый...
Пусть память крутит колесо,
Грустить тебе ли,
Что жизнь навязчива, как сон
О Коктебеле.
У матросов нет вопросов. Я, наверно, не матрос...
Почему мы смотрим косо на того, кто в небо врос?
Печка в плитке изразцовой затмевает дымом свет.
Выпьем, братцы, за Рубцова - настоящий был поэт!
Был бы бездарью - и ладно. Их, родимых, пруд пруди.
Угораздило ж с талантом жить, как с лампою в груди -
Жгла она зимой и летом, так, что Господи спаси! -
А без этого поэтов не случалось на Руси.
Сколько пользы в папиросе? Много ль счастья от ума?
Поматросил жизнь и бросил. Или бросила сама?
Пусть он жил не образцово - кто безгрешен, покажись!
Выпьем, братцы, за Рубцова неприкаянную жизнь.
Злое слово бьет навылет, давит пальцы сапогом.
Эй, бубновые, не вы ли улюлюкали вдогон?
До сих пор не зарубцован след тернового венца.
Выпьем, братцы, за Рубцова поминального винца...
Тяжесть в области затылка, да свеча за упокой.
Непочатая бутылка, как кутенок под рукой.
Старый пес изводит лаем. Хмарь и копоть на душе.
Я бы выпил с Николаем. Жаль, что нет его уже.
Все березы окрест расчесав на пробор,
Ветер трется дворнягой о санки.
Проплывает над полем Успенский собор,
Пять веков не теряя осанки.
И такой воцаряется в сердце покой -
Не спугнуть его, не расплясать бы...
И смиренно стою я, касаясь рукой
Северянинской старой усадьбы.
Ну, казалось бы, крыша, четыре стены,
Но не скучною пылью карнизов -
Воздух таинством грамоток берестяных
И рифмованной дрожью пронизан.
Здесь проходят века сквозняком по ногам,
Время лапой еловою машет.
И играет скрипучих ступеней орган
Тишины королевские марши.
Потаенной зарубкою, птичьим пером,
Волчьим следом отмечено это
Заповедное место для белых ворон,
Неприкаянных душ и поэтов.
Ледяной горизонт лаконичен и строг -
Совершенством пугает и манит.
И звенит серебро северянинских строк
Талисманом в нагрудном кармане.
В белоснежной сорочке босая зима
Над Шексною гуляет, да Судой.
Вместе с нею построчно схожу я с ума.
Или вновь обретаю рассудок?
Уходя, хоть на миг на краю обернусь,
Залюбуюсь пронзительным небом...
Я вернусь, я еще непременно вернусь,
Пусть, хотя бы, и выпавшим снегом.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]