и тогда, доставая соломинку: словно соринку,
удивленно застрявшую меж параллельных миров,
я себя выдуваю в один из возможных и призма
ослепленного солнцем окна ретуширует кровь
из обычного красного в огненно-желтый.
в перевернутых снова песочных часах за стеклом
оживает песок так похожий на вкрадчивый шепот
(то ли Твой, то ли утра): пора - рассвело.
2.
Вошедший сверхточно в темечко, стержень жары
Ноет где-то в седьмом позвонке, в пояснице:
Желание по скорпионьи жалить и грызть
Собственный позвоночник - намордник, граница,
В которых удерживаешь пит-булей и такс
Личных страстишек - ведь, ах, как хочется, нежно
За шкирку двумя пальцами приподняв, придать
Роже умильное выраженье: "Что, нежить?
Трясешься, дрожишь? Бедный, хочется укусить?
На, вцепись! Хочется лаять, выть, нарываться?" -
Немыслимо ярок, самозабвенно красив,
Остр, эпатажен в угаре самооваций -
Хмельной, упиваясь своей свободой, блажишь
И, юродствуя, заглядываешь прохожим
В глаза - наблюдая, как рушатся этажи
В небоскребах иллюзий - не хочешь, не можешь
Простить себя и принять - будущее легко
Пе-ре-но-си-мо, хотя прекрааасно-ужасно:
Познавший тщету абсолютной свободы, горд
Островом собственных одиночеств, пижамным
Уютом - но циркуль дня завершил оборот -
Тссссс - уснул Робинзон двадцать первого века,
Заброшенный в вечность, мелькнувший в ночном метро,
Спрятав зрачок, как конфету, в обертку века.
Октябрьская мгла пересекает гавань
Уснувших площадей и, вваливаясь в дом,
Таращится на нас. И начинает гавкать
Соседский старый пес с визгливой ноты "до".
Нет громче тишины, чем ожиданье снега -
Пока мы ищем чем и как себя казнить,
И на любой вопрос предпочитаем некать,
Из стиснутых зубов не выпуская нить.
Мне зябко в шерстяном тепле домашнем - разность
Молчаний наших - крен на дрогнувших весах -
Так, жизнь перебежав как улицу на "красный",
Мы молимся за нас на разных полюсах.
и будет осень медоносить
и говорить со мной дождем -
пока, рожденный альбиносом,
я не уйду за декабрем:
где время, словно кровь, свернется
в остывшем зимнем молоке
и смерти мотылек на солнце
таким ручным, земным в руке
покажется - когда я сбудусь,
прорвусь, начнусь, как жизнь, как звук -
где каждый день зачтется Судным -
и, как младенец, разревусь.
Это - ощущение совсем уж на кончиках пальцев -
дактилоскопия наших сердец и спален,
кардиограмма, схема, лемма, либретто - это -
как будто играешь (не наиграешься)
на огромном, черном, небесном рояле
ту мелодию, что застряла в тебе еще в детстве.
Вот какую сейчас нажму клавишу?
Да б-г тебя знает, одна западает, как иногда сердце:
раньше, в детстве - не смейся - я тоже, тоже
чувствовал себя одиноким; и позже
(еще недавно совсем), ну, может,
лет восемь назад, нет, много, пожалуй, семь.
Но все же - не так безнадежно:
а как-то иначе, как-то особенно, очень по-своему -
я все-таки не был таким растерянным и никчемным.
Ну, а теперь я, теперь? -
я одинок, КАК ВСЕ.
Если ты понимаешь, о чем я.
Потому что - пойми - это мы, это мы
каждый день, возвращаясь с работы,
как солдаты домой со столетней войны,
бродим, рыщем по комнатам, ищем брод ли,
щелку, дверку, лазейку какую, норку,
оговорку по Фрейду, Фредерико Гарсия Лорку -
здесь тик-таки часов разгоняются, тикают в глотке,
словно, бомба - но где? - непонятно - звонок анонимный, наводка -
потому что они разгоняются: Тик мой и Так -
всенетак-всенетак-всенетак, все привычно не так -
потому мы и курим на кухне, так долго, так долго,
мгновенно осыпаемся пеплом, молчанием, золотом, оловом, тленом.
Засыпаем в садах (неэдемских) обойных цветов:
"ма, почему папа не разговаривает?", -
но зато
мы хотя бы (пусть временно) чувствуем "я" защищенным.
Потому что мы ранены, сбиты, но как бы не в счет,
не смертельно, допустим, в плечо -
так, что, в общем-то, мы операбельны.
Потому и считаем, считаем так истово вслух:
раз) тополиный пух;
два) облака - тетрис для дурака;
три)-четыре) забыл -
то ли дым из трубы, то ли просто пожарища дым;
от пяти) и до ста) только чувство вины -
видишь-видишь, каким
нам уютным убежищем стали наши обычные сны -
все, что мы помним, забыли, чем были -
только шорохи, всполохи, блики:
шоколадная плитка да треснувший кафель -
в нашем возрасте искренность перестает отдавать порнографией -
или вафельное мороженое:
помнишь, как слизывал сливочно-сладкую нить?
Что ж, на вашем месте я тоже -
я бы тоже не смог ничего (ни-че-го) изменить.
Только наши, прости, разговоры уже неизбежны -
это только стерильная вежливость, странная нежность;
это только записка посмертная, живопись псевдо- наскальная -
способ вырубить внутренний на... телевизор -
потому что вокруг слишком много вокруг настоящего, спи, и реального:
мы -
такие красивые и такие пьяные,
мы - такие пьяные и такие красивые -
ини и яни, яни и ини -
я скажу тебе вот что -
набожность нашей иронии - просто пошлость
(я не помню, когда мы такими стали) -
способность, простите, любить,
выродившаяся в сентиментальность.
...подожди не ори ты послушай ты только послушай -
ты успеешь потом окрестить это бредом и чушью
при бессоннице при смерти сбыть обронить ненароком
как от рая ключи от которых ни толку ни проку:
мы давно прижились в небоскребе на самом краю
ойкумены в квартире с повадкой дрейфующей льдины -
вот бы жили прижавшись спиною к стене - да боюсь
оглянуться назад - там ведь нет ни черта что в пустыне
в этой странной квартире где в дверь никогда не звонят
просто входят и ждут что хозяева выйдут навстречу
мы давно превратили тоску в непременный обряд
ожидания вечности (проще) в обычную вечность
и когда по ночам потолок опускается так
что рука если вытянуть входит в него точно в воду -
мы висим неподвижно: сканируя собственный страх
раздражающе цельны пронзительно смертны свободны
охренительно тонко молчим про пошло-бы-всё-нах...
только дышим во сне тяжело словно дуем на воду...
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
