Я гость в этом доме, где редкие смены
обоев не тронули старые стены.
Рассохся паркет. Как на шатких мостках,
качается мебель на прежних местах.
Хранит монотонный мотив холодильник
и горсть сухофруктов лесных молодильных...
И, грушу сухую зажав в кулаке,
сбегаю к заросшей осокой реке.
Покамест удод проверяет дуду,
я илистым дном средь кувшинок бреду
туда, где сквозь пальцы уходит плотва,
и солнце весло переломит на два
куска, и согреет уключин ключицы,
и лодка на обе лопатки ложится,
и цапля застынет речною корягой,
пока рассчитается с ветром отвагой
мальчишечья кровь пополам с молоком,
но бабочка вздрогнет засохшим крылом,
и время опять заскользит налегке,
а груша сухая размокнет в руке.
Я - гость в этом доме. Он, вместо преданий,
сгущенкою потчует воспоминаний.
Георгием меня ты назвала.
Георгия среди зимы рожала,
когда еще болезненно лежала
в остуженных подглазиях зола.
Зола войны... Нечаянно коснись -
взлетала и на черный хлеб садилась.
И, плесенью цепляясь за карниз,
как остриём пронизывала сырость...
Сердечной болью отзывался брат.
Спартак - он звал себя, дом ощущая пленом,
и предстоящих подвигов набат
по юношеским растекался венам.
А ты, придав полуночи штрихи
от лампы керосиновой, украдкой
влюблялась в дневники его, в стихи...
Заложенные в памяти закладкой
войны, они еще откликнутся в безвестье,
когда молчат холмы и города...
На снимке только желтое предместье
осталось довоенным навсегда.
Ты - девочка в панаме средь мальчишек,
грызущих яблоки веселою гурьбой.
И брат, у брошенных на землю книжек,
фасонит стойкой книзу головой.
Пройдет немало, и, обняв колени,
в любимой позе сядешь на кровать,
а этот снимок теплый день осенний
вернет из юности в альбомную тетрадь.
И всех, грызущих яблоки со вкусом,
коснется холод каменных перил...
И защемит печаль по ним - безусым,
кто души в гимнастерки нарядил.
Метель метет по сумрачной дороге,
ни дома отчего, ни сада, ни кола...
Как уберечь рожденного в тревоге?
...Георгием меня ты назвала.
Мне танцевали девочки в саду,
как будто чай китайский подавали,
и вышивали золотом звезду -
мою звезду на неба покрывале.
И утро за далекою рекой,
где звонким песням не угомониться,
цветною было венчано дугой,
и ранние выпархивали птицы
у самых ног, и девичья рука
владела всем теплом материка....
И осенней порою предстанет нагой
наша улица, узкой поднявшись дугой,
над озябшим районом, стволы-молодцы
поредевших деревьев, её за концы
непременно удержат, так в детстве вдвоем
мы вертели скакалку. В разбуженный дом
шкодный ветер запрыгнет, и даст стрекача
по ступеням наш пес, но сверкнет сгоряча,
ограждая, строка, и закружит у люстр,
поднимая тебя пятерней моих чувств.
Еловые ветви склонились под тяжестью снега.
Во власти узора морозного блещет стекло.
Героя настигла в подушках беспечная нега
воскресного утра. Дороги вокруг замело.
Проснувшись, оставленный миром читатель,
усы поправляя, изящный монокль достает
и видит, как будто подзорной трубы обладатель,
что женщина берегом южного моря идет.
В соломенной шляпке. Летучее схвачено платье
у пояса, шелковый бант с пояском.
Ах, жаркое солнце! Ах, женщины милой объятье,
и шепот прибоя с нагретым на солнце песком...
Что может быть слаще - ронять кожуру мандарина,
забыть о прогулке, оставив в шкафу галифе,
подняться с кровати, чтоб сесть и читать у камина,
и свечи зажечь, как для встречи в приморском кафе?
Я скажу тебе, мон-шер,
С прямотой,
Нализавшись некошерным,
Как портной,
Я бы Лизу по Лендлизу
Заказал.
Чтоб в Черкизово
С базара - на вокзал.
Что нам бредни, Мона Лиза,
Про заём.
Шаг с оконного карниза -
Водоём.
Брень-брень-бренди, шерри-бренди,
Асти-страсти...
Греки сбондили Елену.
Ах, еврейские напасти...
Буря мглою небо кроет.
А пиит пером скрипит.
Кошка от подножки воет -
в марте всякий материт.
Как Кащей, без щей зачахнет
русский дух, где Русью пахнет.
То ломая палисадник
с берегов, родной, не Вы
а, надменный, словно всадник,
гость пришел без головы,
и, как рыжая каурка,
Нюрка стала брызнув хной.
Выпью горя...
-Где же бурка?
Ходит с голою спиной.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]