Привезли это существо с утра, затем как я подумал: "А почему это мне не пишет сюда Симмонс, мой хороший знакомый и, некоторое время, друг детства?" - и эти два внезапных откровения: непреданность Симмонса и наличие в мире необыкновенного существа - тесно сплелись у меня в мозгу, изменив мое мировосприятие таким образом, что я несколько по-иному осознал свое место в жизни различных людей, да и всю жизнь вообще представил себе как нечто "левое", что ли, так как ее, эту "жизнь вообще", деформировало появление существа, что привезли утром того дня, когда я вспомнил о Симмонсе.
Спустя три года после моего заключения, ранним утром того дня, когда привезли существо, я вдруг вспомнил о Симмонсе: забыл он меня, брезгует ли? В любом случае - значит не друг, в любом случае - "а так"...
... А потом еще это существо... Я лежал на нарах и размышлял: неужели Симмонс не переживает за меня, не ощущает вакуума моего отсутствия в своей жизни и не пытается заполнить его суррогатом - моим призрачным двойником, извлеченным, подобно джинну, из сосуда нашей переписки? Ведь мне писала и мама и, отдельно от нее, папа; сестра, что живет в столице, сожительствуя там с евреем - тоже писала (писал даже этот самый ее сожитель, но я им не ответил, так как не одобряю международных половых симбиозов); писала и вторая сестра, проживающая в Гвадалахаре, за пределами нашей родины - и это особенно приятно, хотя, следует заметить, стиль ее писем надолго меня раздражает, - например: "...Вот и до нас, аж на край земли, донеслась сокрушительная весть о твоем осуждении...", - и так далее... Кроме того, невыносимо знать, что всему миру известно о моем позорном несчастье - меня это гнетет и возмущает, хотя, само собой, и тщеславит (если можно так сказать); но исходя из этого ее письма я делаю вывод, что Симмонс никак не мог не знать о моем заключении, так как живет он не то, что на краю света, за рубежами нашей родины, а вон он, - даже из-за решетки мне видна его рыжечерепичная крыша, с неприлично торчащей (словно жест в мой адрес) трубой дымохода.
Итак, тем утром я думал, преимущественно, о Симмонсе, вот почему [густо зачеркнуто] и [вымарано] зашел надзиратель и сообщил нам, что вот, мол, и завершился наш триумвират и отныне нам жить квартетом, отчего К.К., который спал внизу, забеспокоился, ибо опасался, что приведут более авторитетного заключенного и его перебросят наверх, на второй ярус, где он, по причине каких-то расстройств в организме, не умел уснуть. М. же, спавший надо мной, спросил [неразборчиво] и вышел, звеня ключами, пообещав М. разобраться.
Через полчаса он вернулся с существом и мы, каждый, подумали: "Ну-уууу! Эт-тово нам еще не хватало!"
Вы, наверное, подумаете: " Ну что ж это он пытается убедить нас в такой глупости - в такой странной сообщности мышления трех совершенно разных людей!" А я вам скажу думать не так, а вот как: "Ага! Стало быть тому есть причина! Ну-ка, ну-ка, любопытно?!" И я отвечаю вам на ваше разумеющееся любопытство: "Да, у меня есть веское обоснование отроюдного возникновения данной мысли". "Позвольте!- воскликнете вы. - Ведь уже наверняка установлено, что реакция любого нормального человека на это существо даже более индивидуальна, чем отпечатки пальцев, или структура ДНК, или вкусы!" А я вам скажу на это: "Поверьте моей убежденности, что именно так подумали мы все трое одновременно, и буквально точь-в-точь, ибо мышление каждого, ввиду продолжительного общежития, подверглось контаминации, спуталось с другими, переплелось так, что даже ассоциации у нас возникали абсолютно идентичные, что вовсе и не странно, ибо три года совместного сосуществования, превратили нас в некое триединое существо; и нечего говорить, что это хорошо, что многие к этому нарочно стремятся, а у нас случайно вышло, что это богоподобно, наконец! Заткнитесь и попробуйте представить, как мы коротаем время в тесной камере, где нас трое как один. Вы пробовали сами с собой играть в шахматы и, вдобавок, быть еще посторонним наблюдателем - любителем давать советы?"
Короче, как ввели к нам это существо, как мы подумали: "Эт-тово нам еще не хватало!!"- это я вам рассказал; да, первоначально мы его видели именно как существо. Но потом я вдруг присмотрелся и сообразил, что это Симмонс, изменившийся за эти три года, погрузневший и почти что напрочь плешивый. Я тогда еще подумал, что не смог сразу же воспринять Симмонса, а видел, мгновение, негуманоидную форму, потому что за эти три года у меня развилась невосприимчивость к различным явлениям и проявлениям здесь места не имеющим. Это как мой дед, проживший семьдесят семь с половиной лет в тайге и попавший в город: он видел все совсем не так, как мы, а правильно, природно, видел хаос, чего мы не умеем из-за врожденной настройки видеть все определенным образом и отсутствия способности свежевзглянуть из-под спуда стереотипов. Наш разум изгибается под давлением нови постепенно, а дед окунулся в цивилизацию вдруг, его разум так сразу изогнуться не мог и чтобы не сломаться - воспринимал все по-старому, первобытному, изначально в человека вложенному, поэтому, бывало, он кое-чего не воспринимал вовсе, отчего многие почему-то считали его колдуном и факиром.
Итак, мгновение я видел сущий дализм, а затем гляжу - Симмонс! Стоит, значит, смотрит на меня осуждающе и презрительно, а тут и М., что стоял и глядел на него, открыв рот, вдруг как воскликнет: "Дебора! А ты здесь что?..", да и К.К., широко открыв глаза, тихонько произнес: "Мама?" Один я, значит, и промолчал, так как понял уже, что это далеко не Симмонс и, тем более, никакая не Дебора, а существо, каковое мы все в первые мгновения и видели в его реальном облике, чего никак не удавалось, и не удается поныне, желающим этого людям и ученым-исследователям данной проблемы.
А после, нас и надзиратель предупредил, мол, это, мужики, уникальный гипнотизер, и я, к примеру, говорит, вижу в нем свою жену. А в зале суда-то что творилось! - говорит - то-то было-то там! Ого-го! Не то, что в кино показывают про детективы, говорит, а похлеще! Все видят этого, значит, гипнотизера по-своему, и каждый никак привыкнуть не может, что он - это некто чужой ему вовсе, так как и жесты, и образ, и голос, и знание действительных взаимоотношений миража и его наблюдателя, идеально соответствуют реальности! Вот так-то!
Такую речь, значит, произнеся, надзиратель удалился делиться новостью со всяким встречным, горя нетерпением рассказывать и рассказывать эту историю, словно славный анекдот, что и понятно, ведь факт этот потрясающий и неслыханный.
И вот, когда надзиратель затих вдали, я осторожно похлопал так-и-стоявшего М. по руке и сказал:
- Конечно же, и ты видел, что это никакой не гипнотизер, а некое неизвестное науке и людям существо.
К.К. подтвердил мои слова сдавленным звуком и М.подтвердил тоже, кивком.
И тут-то за дверью снова послышались спешные шаги и звон ключей, но мы не обращали на это внимание, ибо бессознательно понимали, что сейчас вот это существо заберут и, поэтому, следует безудержно впитывать в себя образы милых сердцу людей, пока есть такая случайная и необычная возможность.
Однако я опомнился раньше, так как Симмонс, которого я видел в этом существе, не был так уж мил моему сердцу, а предстал передо мной по недоразумению, и я, до сих пор, очень жалею, что мои мысли в то утро занимал именно он, а не мама, папа, или Феммочка, - любимую я не видел со дня похорон ее мужа, которого я убил каким-то деревянным изделием.
Но стоит передо мной Симмонс и помарщивает, презрительно, лицо (а я хоть понимал, что передо мной на самом деле не Симмонс, тем не менее, знал, что будь это он взаправду, его поведение ни на градус не отклонилось бы от заданного этому существу какими-то неизвестными силами. Я был уверен, что этот Симмонс не менее Симмонс, чем истинный Симмонс, исключая, разве что, память, накопленную существом, каковую тот не разделял, отдавая, тем не менее, свои мозговые и физические потери и новоприобретения этому вот существу ежесекундным процессом, регулируемым неизвестными нам силами).
А К.К. разговаривал с мамой, и я слышал его реплики.
А М., злобно шипя, сказал: "Я же говорил, я же говорил!.." - он увидел, что жена его, Дебора, беременна, хотя он сидит в тюрьме уже не первый год. М. замахнулся для удара лже-Деборы, но тут в камеру ворвался надзиратель и принялся за жестокое избиение М., что и понятно, ибо ему, вскруженному неожиданными свойствами существа, было несносно глядеть молча, как заключенный М. замахивается на его жену.
Опомнившись, он извинился перед М.,затем покраснел, стал неестественно груб в манерах, и увел существо.
А вскоре вернулся к нам, еще раз извинился перед М., подарил ему пачку крепких советских папирос и объяснил, что подобных существ сейчас ловят целыми ордами и даже ожидается нота протеста в адрес Великих Держав, ибо в происходящем винят их, хотя они также страдают от этого бедствия необоснованного современной наукой.
Сначала, рассказывал он, думали, что это специальные вражеские гипнотизеры, пока не показали одного такого шизофреническому населению желтого дома, где в существе и увидели, собственно, существо. Более того, рассказывал надзиратель, шизики эти, увидав сие создание, начисто излечились от своего недуга и принялись, как и все нормальные люди, вести себя подобно психам каким-то!
Тогда мы, наперебой, сообщили надзирателю о своем первоначальном наблюдении, на что он резко ответил, мол, враки это все, ведь он своими ушами слышал, вот так же, наперебой, имена и наименования близких нам людей.
Тогда я спросил, что, мол, и от меня что ли, слышал? Нет, ответил он и внимательно на меня посмотрел, а затем вышел и вернулся лишь час спустя с каким-то специалистом. Он-то и указал мне написать все, что я могу вспомнить касательно этого существа, что я и попытался сделать данным отчетом.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
