ЛЕСНЫЕ СНЫ
"Где стол был яств,
там гроб стоит".
Стола не было - сказано для красивости. Да и гроб - литературная фигура, не более. Не гроб, а совсем даже наоборот, современный торговый центр - с бутиками, ресторанчиками, игровыми автоматами, эскалатором, кондиционерами. Место встреч, вечернего променада, молодёжных тусовок. Гордая реклама Макдональдса вознесена выше иных прочих, пламенеет в ночном небе, завлекает голодных путников на дорогих машинах. Удобная парковка, площадки залиты бетоном, ступеньки облицованы мрамором, двери магазинчиков распахнуты, из каждого несётся своя музыка.
А была там тишина. Лес рос, как настоящий. То есть он жил так давно, что забыл, как его планированно сажали на лысом холме в Ту-би-шват*, тонкие саженцы ставили в пробитые в мягком песчаннике лунки, присыпали завезённой землей. К январю восемьдесят восьмого года, когда мы, ошарашенные перелётом Москва - Бухарест - Тель-Авив, поселились в центре абсорбции Мевассерета, пригорода Иерусалима, итальянские сосны вздымались надменно, где-то на большой высоте сцеплялись иглами, допуская до земли лишь прореженные пятна солнца. В этой благодатной тени нарос подлесок: трава, кустарник, разные вьюнки. Валежник местами перегораживал крутые тропинки. В траве шмыгала всякая мелочь - ежи, ящерицы, мыши-полёвки, в густых кронах шла своя птичья суета.
Мы ходили туда гулять. Несколько шагов вовнутрь, и жара, асфальт, шум машин - исчезали. Мы брали с собой воду, бутерброды и уходили "в путешествие" - спускались вниз, по тропам и без троп, пробирались сквозь цепкий кустарник, перелезали через гряды камней, пока трёхлетний Данька не уставал, и тогда мы выбирали какое-нибудь красивое место, усаживались на поваленную сосну и устраивали привал.
Наши прогулки были полны подарков. Несколько раз мимо пролетали косули - они вспархивали на высокую каменную гряду так легко, будто их за ниточки вздёргивал невидимый кукольник. На открытых местах встречались удоды, бесконечно смешные и обаятельные. Как-то мы подсмотрели, как удод давал урок младшим. Четверо неподвижно стояли рядком, как солдаты-новобранцы, а пятый перед ними кривым клювом демонстративно долбил землю, пока не вытащил что-то, вероятно, немыслимо вкусное, подкинул это, заглотил, и его рыжий хохолок развернулся в гордый веер.
Один раз мы с восхищением наблюдали крохотного важного динозавра, застывшего на камушке как памятник самому себе. Иногда на дорогу из леса выбирались потерявшие ориентир дикобразы. Большие, неуклюжие и совершенно безвредные, они вызывали ярость местных мальчишек, которые забивали их камнями. Раз нам удалось отогнать камнеметателей, и дикобраз, с поломанными иглами, убежал в чащу, но дважды мы наталкивались на их мёртвые тела.
Внизу лощины лес менялся. Деревья становились ниже, сосны перемежались мелкими дубами, трава и кустарник густели. Мы нашли там родничок чистой воды, который пересыхал только в июле-августе, а всё остальное время поил фауну, флору и нас. На кустах шиповника паслись колибри, их пугливые чёрные силуэты неожиданно вспыхивали синим или зелёным металлическим блеском. К августу поспевал дикий виноград, жёлтый и сладкий, вроде укороченных "дамских пальчиков". Мы лакомились им на месте и уносили с собой полные пакеты. В сентябре красные ягоды на кустах ежевики разбухали и чернели, и мы отважно до них добирались сквозь все злые колючки.
Когда начинались дожди, лес мгновенно менял облик, будто надевал иной наряд. Мягкая трава пробивалась сквозь ломкие сухие стебли, пёстрые полевые цветы, с незнакомыми именами, радовали глаз своим недолгим цветением. Одними из первых появлялись колониёты - ярко-алые, горящие на фоне тусклых камней. Предание считает, что это капли крови солдат, погибших за свободу страны. Колониёты нельзя срывать, мы старались на них не наступать, обходить их яркие полянки.
В декабре начинался грибной сезон. Из каких-то американских подарочных мешков, которые тогда чуть ли не каждую неделю завозили в центр абсорбции, нам достались замечательные резиновые сапоги - красные и зелёные, и жёлтые клеёнчатые плащи с капюшонами. Вот такими светофорами мы, не боясь непогоды, отправлялись за грибной добычей. Данька, глазастый и азартный, лучше всех выглядывал спрятавшиеся под камнями и листьями серо-жёлтые то ли моховики, то ли маслята. На жарку всегда хватало, а в урожайные годы приходилось по возвращении чистить грибы часами, а потом полночи мариновать и солить.
С этим лесом ещё связана драматическая история с крысой. Она поселилась у нас в доме, вела себя по-хозяйски раскованно, была по натуре эстеткой и аристократкой. Прыгала по рамам висящих картин, раз пробежалась по клавиатуре открытого пианино. Когда я позже нашла её логово, там были запасы исключительно шоколада и кураги. Крыс я боюсь до паралича - когда эта наглая тварь устраивала у меня на глазах свои акробатические этюды, я от ужаса даже не могла в неё ничем швырнуть. Купила я крысоловку, поставила на кухне, оттянула тугую дверцу, положила внутрь кусок сыра.
Крыса попалась в первую же ночь. Дверца ловушки захлопнулась, я выскочила на кухню и увидела, как крысоловка со скрежетом ездит по каменному полу. И тут я поняла, что не знаю, что делать дальше. Открыть дверцу и пристукнуть крысу я не в состоянии, ждать, пока она там сдохнет с голоду - тоже. Я взяла жестяную тюрьму в руки и вышла на улицу. Тиха израильская ночь, прозрачно небо, звёзды блещут, своей дремоты превозмочь не хочет воздух. Через спящий Мевассерет я несла крысоловку, которая грохотала, как африканский оркестр. Я шла, трясясь от страха, что сейчас выскочат разбуженные жители, а ещё больше, что обезумевшая крыса выбьет крышку и выпрыгнет на меня. Потом дома закончились, закончились улицы, пустыри, я вошла в ночной лес. Зашла поглубже, поставила крысоловку на землю, ногой нажала на рычаг, оттягивающий дверцу, и отскочила. Крыса шмыгнула в камни. После получасового грохота на меня снизошла благословенная тишина, гордость от совершенного подвига и радость, что всё уже позади.
На другой день на работе я похвасталась своей победой. "Ты крысу отпустила?" - спросила меня коллега. - "Отпустила..." - "Ну, так она вернётся. И притом, знай, крысы - очень умны и никогда не попадутся два раза в одну и ту же ловушку". Крыса вернулась через три дня, и как мы с ней справились, это уже совсем другая история, с лесом не связанная.
Однажды я сознательно нарушила израильское законодательство. Перед Новым Годом спрятала под канареечный плащ пилу и воровским шагом, оглядываясь, пошла в лес. Забралась подальше и отпилила от живого дерева две прекрасные сосновые лапы. Под плащом принесла их домой, поставила в кувшин и несколько часов оборачивала длинные иголки серебряной фольгой. Получилось сказочное зимнее деревце, под которым утром мы все нашли кучу подарков.
...Мы давно уже не живём в Мевассерете. Все сосны и дубы нашего леса повырубили, кусты повыкорчевали, землю счистили, неровности почвы сравняли. Залили всё асфальтом и построили большой и красивый торговый центр.
ПРИМЕЧАНИЕ
* Ту-би-шват - праздник деревьев, приходится примерно на середину января. В древние времена с этого дня начинался новый цикл полевых работ, высаживались масличные деревья, а в современном Израиле в Ту-би-шват дети и взрослые сажают леса.
© Татьяна Разумовская, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
