Любые совпадения с реальными именами и географическими названиями являются случайными.
Кстати, Пушкин хорошо писал.
Я его, правда, не перечитывал с семьдесят четвертого года, но помню.
Я вообще-то архитектор, немного - бизнесмен, но дело не в этом. Тогда, в семьдесят четвертом, я работал в конторе художником. Ну, ездили мы, конечно, в колхоз. Под Гатчину, на турнепс. Часто ездили, потому что это битва была, за урожай. Я молодой тогда был, но надоело, честное слово.
И вот вызывает меня начальник и говорит: "Поедешь завтра в другой колхоз".
А я ему: "Василий Федорович, опять я?"
А он: "Не понимаешь ты ничего. Ты ведь на весь мир прославиться можешь, в порядке шефской помощи".
Я решил, что он шутит. Приезжаю в колхоз, а меня председатель встречает, руку жмет.
"Что такое архитектура, - говорит, - знаешь немного?"
Я говорю, мол, Муху окончил. А он: "Должно хватить".
- В общем, - говорит, - через два месяца приезжает к нам прогрессивный император Эфиопии Хайе, если не ошибаюсь, Хелассио Первый. Этому событию придается большое значение, и в порядке культурного обмена императора поведут на могилу.
Я молчу.
- Тут ведь у нас прадед Пушкина жил, чистый эфиоп, не в обиду ему будь сказано. И похоронен тут же. Как ты думаешь, Хелассио будет приятно встретить земляка?! Представляешь, как много это ему расскажет о дружбе наших народов.
- Конечно, - говорю я и чувствую, что турнепс таскать сегодня не придется, ну и хорошо.
Под Гатчиной это было, надо же - уже название забыл. Тайцы, что ли? Нет, не Тайцы...
В общем, повел он меня на могилу Ганнибала. Со всех сторон турнепс неубранный... Деревья, холмик, постамент какой-то перекошенный, а вокруг - бутылки. Колхозники там обедали.
- И вот сюда приведут Хелассио Первого, - говорит председатель, - типа для знакомства. Памятник нужен, понял? Чтобы не стыдно было в глаза посмотреть. Через месяц должен быть готов проект, сделаешь?
Ну, я и стал работать как бешеный. Ни телевизор не смотрел, ни кино. А из книжек только Пушкина читал - вроде в образ входил. Тогда Пушкина многие неплохо знали. Тем более - император Эфиопии приезжает.
Прихожу я, значит, через месяц со своим проектом в Смольный, а мне говорят, мол, поздно, раньше, мол, что ли не мог...
- Не мог, - говорю, - я работал.
А мне: "Никого нету, я один только могу утвердить". И улыбается.
- Конечно, - говорю, - и опять молчу. Иногда лучше помолчать.
А он смотрит на часы: "Уже почти два часа, а обед у меня с двух до трех". И показывает, где магазин.
Я быстренько сбегал, купил за четыре - двенадцать. Надо же, название того городка - Тайцы, что ли - нет, не Тайцы - забыл совсем, а цену на коньяк двадцать пять лет помню, и уже не забуду никогда. Вообще, интересно, почему важные вещи забываются, а какие-то мелочи остаются. У инструктора, вот помню, костюм с бабочкой был. Ну, ладно. Хорошо мы с ним, кстати, посидели. В столовой у них все дешево, вкусно - за полтинник обед... ну, ладно. Поговорили о том, о сем. О Пушкине тоже поговорили, но о нем как-то мало.
- Вот что, - говорит инструктор, - завтра, значит, принесешь еще две таких, по четыре - двенадцать, и в конверте пятьдесят.
Пятьдесят рублей - это большие деньги тогда были. Позвонил я на всякий случай Василию Федоровичу, говорю, мол, возникли непредвиденные обстоятельства.
- Сколько? - сразу спросил начальник. - Если не больше пятидесяти, то мы тебе попробуем компенсировать.
Вот ведь какой молодец.
Пришел я на следующий день, принес чемоданчик, оставил его в кабинете. Сижу, жду в коридоре.
Секретарша приходит, приносит бумагу с подписью.
- Все в порядке, - говорит.
И вот на следующий день еду я, значит, в колхоз. Электричкой, до Тайц, что ли... Нет, не Тайцы. Красота такая вокруг - роняет лес багряный свой, значит, убор... От станции недалеко. Подхожу почти к правлению - меня черная "Волга" обгоняет. Выходит женщина - строгая, серьезная.
- А вот и он, - говорит председатель. - Ну, показывай.
А у меня такой проект: гранит черный - ведь Ганнибал из Африки, надпись скромная - мол, такой-то, прадед такого-то. А по краям тихие такие голубые ели.
Председатель говорит: "Вдумчивая работа", и на женщину смотрит.
А она вдруг как закричит: "Сто двадцать девять - семьдесят два", громко так, будто чем-то недовольна.
Я опять молчу. Если что-то непонятно, я всегда молчу. Сами объяснят.
- Что это такое вы себе позволяете? - говорит.
- Ганнибал, - объясняю, - прадед поэта Пушкина. И тоже умер.
А она: "Откуда вообще все это взялось? Почему я не видела? Я не могу такое пропустить. Сто двадцать девять - семьдесят два!"
А я говорю: "Почему не можете? Все же утверждено".
А она: "Как же я могу это пропустить, если вы не знаете инструкцию сто двадцать девять - семьдесят два... Голубые ели могут быть только у Героев Союза и генералов!"
- А Ганнибал , - говорю, - как раз генерал.
- Он царский генерал, а не советский. И вообще, не занимайтесь демагогией. Я еще разберусь, кто это вам позволил.
Короче говоря, того инструктора сняли, его начальнику - выговор, а мне ничего. Ну, послал меня начальник лишний раз на турнепс, и все. Пятьдесят рублей, правда, не вернули.
А Хайе Селассио не приехал. У них в Эфиопии революция произошла. Это бывает.
А я, когда здесь оказался, попробовал архитектором устроиться - сразу не вышло, а потом узнал: денег им очень мало платят. Жаль.
Теперь-то у меня свой бизнес - прачечная. Дачу в прошлом году купил, большую. Сразу посадил у себя на участке две елки, голубые. Красивое дерево! Я их много тогда видел, в том городке. Тайцы, что ли...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
