| Сетевая Словесность |  |
|
|
|
|
О чём бы ни шла речь, Бару умело создает абсолютно достоверный, уютный образ русской провинции.* * *
К середине весны небо наливается золотистой синевой до самых краев и птицы пьют эту синеву взахлеб, летая с открытыми клювами. Птицам теперь хорошо, а охотникам плохо. Весной какая охота... Но и весной настоящий охотник времени даром не теряет.
Весной самое время сочинять охотничьи истории. Летом или осенью или зимой, когда охотники рассядутся у костра, нарежут толстыми неаккуратными ломтями ветчину, откроют, острыми, как бритва, охотничьими ножами банки с тушенкой, разольют водку в свои складные стопки... Вот тут некогда будет запинаясь придумывать, как ты открыл ногой дверь в
мышинуюмедвежью берлогу, как медведь на коленях умолял, как ты из обоих стволов в глаз, чтоб шкуру не попортить, какотстирывалвосемь километров тащил трехпудовые лосиные рога жене на шубу... И не дай Бог рассказать прошлогоднюю историю, начало которой уже торчит изо рта твоего соседа!Загодя репетируются мизансцены вроде "дележа шкуры неубитого медведя" или "попирания ногой
свиньидикого кабана" или "первый десяток убитыхкроликовзайцев". Что касается последней, то она загодя еще и фотографируется для того, чтобы в краткий промежуток между первой и второй, не начинать с каких-то там зайцев, а, мимоходом показав снимок, сразу перейти к рассказу о том, как медведь на коленях умолял.Охотничьи собаки тоже времени зря не теряют. Они учатся не закрывать уши лапами при звуке выстрела, приносить хозяину после этого выстрела... на худой конец хоть шишку и, самое главное, не смеяться посреди рассказа о том, как медведь на коленях умолял.
* * *
От талой воды воробьи пьянеют и так смотрят на воробьих, что даже галкам становится не по себе. Мухи между рамами еще спят, но уже потирают друг о друга затекшие за зиму лапки. На подоконниках стоят укрытые пленкой ящики и ящички с рассадой, на которых приклеены этикетки "Петуния одномужняя", помидор "Бычье это вам не заячье", зеленый горошек "Симфонический" и трава, у которой можно курить даже название - "Зайцехвостник яйцевидный". Из черной земли появились ростки, которые только под микроскопом и можно рассмотреть. Дачнику никакой микроскоп не нужен - зрение и слух у него в эти дни так обостряются, что он видит даже то, как на самых кончиках этих ростков без устали делятся молодые клетки и как прыщет во все стороны молодая, хмельная цитоплазма, в каплях которой с оглушительным треском разрываются упругие клеточные ядра и неутомимо снуют митохондрии, то и дело стукаясь о туго натянутые клеточные стенки. Теперь по вечерам дачники мечтают. Вот как мечтает будущий отец, приставив ухо к округлившемуся животу своей жены, о том, как они пойдут с сыном на рыбалку или станут вместе выпиливать лобзиком маме фанерную подставку под горячую кастрюлю, а будущая мать в то же самое время мечтает о том, как ее красавица дочь выйдет удачно замуж за богатого мужчину, красавца и сироту, и даже самое слово свекровь... Вот так и дачник представляет себе будущий помидор - размером с арбуз или тыкву. Такой и солить можно будет только в бочках - в банки он не пролезет. Или взять огурец - у него даже пупырышки на кожуре будут такие огромные, которые и не у всех-то моржей бывают, когда они выныривают из полыньи не в том месте, где ныряли. Или болгарский перец, при предъявлении которого в болгарском посольстве немедля выписывают вид на жительство, а то и болгарское гражданство. Или кабачок, который к осени вырастает до размеров настоящего кабака с живой музыкой и эротическим шоу. Но всё это еще впереди - и посадка в грунт, и теплицы, раскрываемые и закрываемые по десять раз на дню, и, непрерываемая даже на еду и сон, прополка, и битва за урожай, и ходьба в штыковую и в совковую на грядки с картошкой, и крики "Меня придавило тыквой!", "Рубите морковь на куски не больше метра и складывайте в штабеля!", "Мама! Коля завернулся в капустный лист и говорит, что он слизняк, а меня тошнит!"...
* * *
Снег в поле тает, и аккуратные изящные следы лисиц расплываются до собачьих. Вода в реке такая черная, что удивительно как в ней днем не заводятся звезды. Солнце выглядывает из-за черных облаков хитро - будто замышляет если и не полное, то частичное затмение. Задевая колокольню, по краю неба конницей Батыя или Мамая стремительно несутся рваные облака, низко нагнув белые косматые головы. Сквозь свист ветра слышно, как покрикивают всадники, подгоняя своих неутомимых кривоногих лошадок, и как звенит, натягиваемая на полном скаку, тетива. Вот сейчас, сейчас ударит набатный колокол, зайдутся хриплым лаем деревенские собаки, закричат заполошно бабы, скликая ребятишек, вмиг протрезвевшие мужики, приставив заскорузлые ладони ко лбу, станут тревожно всматриваться в заснеженные холмы на горизонте, ... а пока все тихо. На всю деревню орет, настроенный на милицейскую волну, приемник Пашки Грачева. Сосед Селезнев пытается гальванизировать ржавый труп своей "Нивы" и надрывно жужжит стартером, точно пчела нашедшая трехлитровую банку с медом. "Нива" содрогается капотом, плюется сизым дымом, но оживать не хочет. Ее можно понять - лучше заржаветь до смерти, чем снова ездить по этим дорогам. К бабке Нине привезли из города внучка-трехлетку. Он стоит возле калитки, наряженный в нестерпимо фиолетовый комбинезон и белую вязаную шапку с огромным помпоном и дует губы так, что они, не ровен час, лопнут. Деревенские его не берут к себе играть. Бабка Нина на всякий случай грозит им всем из окошка распухшим от полиартрита пальцем. В сельскую библиотеку на воскресную службу вот-вот привезут батюшку из соседнего Зиновьева. Уже видно как его уазик буксует на повороте с асфальта на ведущую в деревню грунтовку, совершенно раскисшую от снега с дождем. На льду большой лужи у дверей библиотеки стоит скучающая ворона и от нечего делать долбит и долбит по нему клювом. Сейчас провалится.
* * *
Чайные чашки на даче должны быть большими, яркими, с золотыми, вытертыми губами от долгого пользования, каемками по краям, и красными маками на пузатых фаянсовых боках. Чайные ложки должны быть старыми, серебряными, в крайнем случае мельхиоровыми, доставшимися от бабушки. Лучше, если на черенках ложек будет выгравирован неразбираемый даже под лупой вензель, на вопросы о котором можно отвечать каждый раз разное, вроде моя бабушка Прасковья Федотовна, урожденная Пузырева... или мой дедушка из индийского похода набор этих ложек пешком через всю Филевскую линию ...или в комиссионном магазине по случаю мой папа, столбовой бухгалтер... Начищенный самовар должен светиться даже в темноте и по части медалей не уступать генерал-майору, а то и генерал-полковнику. Варенье должно быть царское изумрудное крыжовенное без семечек, темное как шаль, вишневое без косточек, янтарное золотистое абрикосовое и черное, с кровавым подбоем, черничное. Вазочки для варенья должны быть из советского прессованного хрусталя с выпуклыми листиками и ягодками. Перед подачей на стол в каждую вазочку с вареньем следует положить слипшуюся до состояния клинической смерти осу или пчелу. Муха прилетит сама. Губы от варенья нужно облизывать долго и от уха до уха. Чай должен быть черный, байховый с лимоном, мятой, смородиновым листом, мелко нарезанными дольками душистого яблока или десятком ягод собранной рано утром земляники, клубники или малины. Пить его следует в саду, в беседке*, еще не проснувшись от дневного сна. Разговор должен быть неспешным, ленивым, долгим и стремиться к бесконечности. Предложениями пользоваться не нужно. Достаточно слов или простейших словосочетаний вроде огурцы, навоз, тракторист, алкаш, уродились, соседский кобель, алкаш, комары, хорошо бы дождь, все сгнило уже от сырости. Между словами и словосочетаниями нужно судорожно зевать, прикрывая рот рукой, чтобы в него не залетела оса или пчела или муха, которая из последних сил вытащит все шесть ног из варенья и будет бесконечно ползать по бесконечному краю вазочки. Через час снова пойти вздремнуть перед ужином. Тарелки для ужина должны быть...
* Беседка должна быть с ржавой жестяной крышей, выкрашенной в незапамятные времена суриком или берлинской лазурью, с деревянными, в мелких трещинках, колоннах, увитых клематисом или каприфолью. Скамейка должна быть потемневшей от времени и дождей, с вырезанными на сиденье или спинке буквами, стрелами и сердечками. Пол беседки должен быть усыпан опавшими листьями. В углу, на полу, должен стоять старый цветочный горшок с серой от пыли землей и торчащими из неё засохшим стеблем и несколькими окурками. На круглом рассохшемся колченогом столе в центре должна лежать открытая книга. Томик должен быть потрепанным, толстым, в кожаном переплете с вытертым золотым или серебряным тиснением. Между страницами должен лежать цветок засохший безуханный или такой же засохший счастливый трамвайный билет. Стихи в книге должны быть все равно какими, поскольку читать их необязательно. Курить нужно задумчиво, выпуская дым ноздрями. Вспоминать нужно долго, в сладких и мучительных подробностях о том, как еще позапрошлым летом в пруду, на берегу которого стоит беседка, купались и хохотали* крестьянские девки и бабы, как летели во все стороны сверкающие брызги, как играла кровь с молоком и самогоном на смородиновых почках, как без устали до самого утра шевелились кусты, как пришел кузнец, как распух, как покраснел, как посинел, как позеленел, как следующей весной какой-то аист... или это был дятел... принес к самому крыльцу... да еще и с запиской, а потом и осенью, в капусте нашли... Спаниелю Прошке, прибежавшему сказать, что барыня зовет перекапывать грядки с навозом, крикнуть: "Пошел вон, дурак!", тут же передумать, почесать его за вислым мохнатым ухом и попросить принести тихонько чекушку водки из сапога под кроватью и кусок черного хлеба с солью из кухни. Водка должна быть...
*Смех должен быть заразительным, спелым, как наливное яблоко, клубничным, румяным, хрустальным, изумрудным, сапфировым, бархатным, беззаботным, охлаждать в жару, утолять жажду, вызывать жажду, с шампанскими пузырьками, серебряными колокольчиками и разноцветными искрами, манящим, щекочущим, волнующим, грудным... Грудь должна быть.
* * *
Что ни говори, а русские щи и украинский борщ - два блюда о разном. Щи - это о жизни вообще, а борщ - это о том, что жизнь удалась. Летом жизнь удается лучше всего*, а потому и борщ лучше всего летний, но не тот, который варится в городе из продуктов, купленных в супермаркете, а тот, который на даче, потому что только на даче можно с гордостью сказать "у нас в борще всё свое", включая тарелки, в который он налит, и тотчас потащить гостя в огород, в новенькую теплицу из поликарбоната, посмотреть на крошечные, молочной спелости тарелки, на которых только-только показалась голубая каемочка и гроздья деревянных ложек, усыпавших развесистые, как у клюквы, кусты.
Впрочем, до борща еще, как говорится, семь верст лесом, а перед лесом бульон, который еще надо переплыть. К примеру, в бульон для полтавского борща кладут петуха или гуся или даже копченого гуся или утку, но тут надо не забывать, что после борща с копченым гусем надо петь "Чому я не сокiл" или "Ніч яка місячна", а мы, кроме "По диким степям Забайкалья" или вовсе частушек... Поэтому просто берем кусок говядины с сахарной костью и варим до готовности. Можно свинину, а можно и вовсе привезти из города копченых куриных окорочков в вакуумной упаковке и варить их как гусиные. Хорошо в бульон бросить горсточку сушеных белых или подберезовиков для запаха. Тех самых, которых насобирал в промышленных количествах прошлой осенью, сушил нанизанными на суровых нитках у печки и бережно хранил в ситцевых цветастых полотняных мешочках с веревочками.
Пока бульон варится, надо надеть галоши, в которых обычно ходят по двору дачные и сельские жители, и пойти нарвать на грядках укропа, петрушки, морковки, болгарских перцев, капусты, свеклы, картошки, помидоров... В этом году помидоры не удались. Их жрет фитофтора. Их так мало, что у каждого есть имя, отчество и история болезни, в которую дачник каждое утро заносит температуру и данные анализов. Можно, конечно, обойтись томатной пастой, но это уже будет зимний городской борщ не с болгарскими перцами, а с перцами из Болгарии, картошкой из Израиля и укропом из Абхазии. Поэтому перед тем, как рвать помидоры говорим с каждым и объясняем почему не могли поступить иначе.
Свеклу для борща можно запекать, можно тушить, можно поджигать, можно делать с ней все, что угодно - главное здесь не в способе приготовления, а в том, чтобы ее, как и морковку, никогда не натирать на терке, а нарезать остро наточенным ножом на кубики или прямоугольные параллелепипеды. Конечно, если вы женщина, которой надоело варить борщи до смерти, то можно и натереть свеклу и морковь на терке. Ничего ужасного не случится. И не ужасного тоже. Просто скажут, что моя мама варит борщ лучше. Или не мама.
- А кто? Говори, гад, кто?!
- Да ты ее не знаешь. Так, одна из бухгалтерии...
Поэтому нарезаем свеклу кубиками или прямоугольными параллелепипедами и тушим ее на медленном огне до готовности.
Некоторые, для того, чтобы свекла сохранила свой цвет, добавляют в борщ уксусную кислоту или лимонную... Добавляли бы уж сразу силикон и ботокс, если им так нравится химия. Тем, кому уксуса хватает и в жизни, я бы рекомендовал перед самым концом приготовления борща добавить в него несколько долек крепкого антоновского яблока. Приятная кислинка в антоновском яблоке происходит не от уксусной, а от аскорбиновой кислоты, которая, в отличие от первой, витамин, а не продукт основного органического синтеза по три копейки за тонну.
Несколько слов о нарезании капусты. Одни ее нарезают шашками, а другие длинной соломкой. Я люблю шашками, но не потому, что вкус соломки хуже, а потому, ее длинно и некрасиво есть, если смотреть со стороны. Изо рта висит и капает. Точно морж ест. Приходится с шумом втягивать в себя капусту. От этого могут быть брызги. А если у вас накрахмаленная белая скатерть и обед романтический? "Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста!" О ком, спрашивается, это сказано? Понятное дело, о человеке, который ел капусту нарезанную соломкой, а не шашками.
Нет нужды говорить о пассеровании овощей, добавлении пряностей, о том, что молодая капуста варится быстрее картошки... Это все скучные технические подробности, которые можно вычитать в сотнях и тысячах рецептов как лучше и правильнее варить борщ. Надо только не забывать о том, что чем правильнее вы варите борщ - тем он скучнее. Каждый раз, особенно, если вы женщина, надо что-то менять - то ли положить больше перца, то ли меньше лаврового листа, то ли пересолить, чтобы он думал, что вы влюблены, то ли подавать борщ к столу в красном шелковом, с кружевами, то ли, если кружева не произвели должного эффекта, сварить его без мяса, чтобы он, бесчувственная скотина, задумался... ну, хоть о чем-нибудь, но задумался. Кстати, о мясе. Тот кусок, который после разделки на порции окажется с сахарной косточкой и хрящиком, надо положить в мужскую, а не в женскую тарелку**. Мужчина будет грызть косточку и весь перепачкается, как свинья. Вот тут можно достать накрахмаленную салфетку или красиво вышитое полотенце (в крайнем случае, если у вас дача без удобств, бумажное) и сказать:
- Дай я тебя оботру, мурзик! Выпей еще водочки.
К водке, настоянной смородине, землянике, малине, клюкве, можжевельнике, корне хрена, или жгучем перце с медом от собственных пчел, надо подать малосольный огурчик, разрезанный вдоль напополам и уложенный на кусок черного хлеба. Рюмка должна быть достаточно большой, чтобы подняв ее на уровень глаз, и посмотрев на вас сквозь золотистое бордовое фиолетовое медовое и малиновое, он подумал бы (не мог не подумать) - жизнь удалась!
* По крайней мере, летом за пышной зеленой листвой, не так, как зимой или осенью среди голых ветвей, заметно, что она не удается.
** Правильная тарелка для борща не должна иметь краев.
* * *
Если лето выкопать, сорвать, нарезать на кубики, колечки, полоски, обжарить на большой чугунной сковороде в кипящем подсолнечном или оливковом масле, выложить в большую глиняную миску с желтыми и красными полосками по краю или фаянсовую салатницу с цветочками или хрустальную вазу без цветов и полосок, посыпать мелко нарезанными укропом, чесноком, петрушкой или кинзой, то получится баклажанная икра.
КИНЕШМА
В Кинешме, в плавучей гостинице "Мирная пристань", по утрам в комнату набивается множество водяных солнечных зайчиков. Водяные солнечные зайчики не в пример подвижнее сухопутных увальней, которые еле ползают точно черепахи или улитки. Водяные ни минуты не сидят на месте - только что он щекотал тебе кончик носа и грел щеку и вот уже греет другую и не тебе. Или вовсе не щеку. И при этом не перестает щекотать. Начнешь его ловить и где только не поймаешь...
* * *
В августе бывают такие вечера в саду с настроением вечерний звон вечерний звон как много... еще не осень, нет, но она просит принести ей из дому шаль с такими огромными цветами, которые бывают только в букетах, подаренных артистам. Она в нее не закутается, но накинет на одно плечо, а вторым станет зябко поводить и белеть в сумраке беседки. На столе будет остывать самовар, с выглядывающей из блестящего латунного носа большой каплей, а по половинке арбуза ползти с трудом размыкая слипшиеся от сладкого сока лапки, муха. Об урожае кабачков, колорадских жуках, пожравших в этом году не только картошку, но даже и баклажаны в теплице, о компоте из черной смородины с апельсиновыми дольками, о варенье из ягод кизила и о перетертой с сахаром чернике будет сказано все и в воздухе повиснет такая тишина, которая, если упадет, то непременно разобьет вдребезги большую вазу с плюшками..., но пока не разбила лучше всего встать и пойти гулять к реке. Бродить по колено в тонком и молочном, точно дыхание трехнедельного теленка, тумане, задумчиво смотреть на стеклянную воду с полусонными кувшинками, бормотать, как бы размышляя вслух, о том, что нынче ветрено и волны с перехлестом, что костер в тумане светит, что искры гаснут на лету, что отцвели уж давно хризантемы, что по аллее олуненной в шумном платье муаровом, а дорожка песочная..., не забывая в конце каждой строфы поправлять шаль на ее плечах. Перед самым закатом, когда цветы на шали станут пахнуть сильнее, вернуться в беседку. Беспрестанно шутить, хохотать, греть нисколько не озябшие руки у вконец остывшего самовара, прислоняться пылающими щеками к его бокам, пить чуть теплый чай и долго слизывать каплю клубничного варенья, непонятно как упавшую в теплую и душистую ямку под ее ключицей. Утром, часов в шесть или даже в пять, встать, нарезать огромный букет георгинов, сесть в машину и, по холодку, пока нет пробок, домчаться до Москвы, чтобы успеть к поезду из Мариуполя, на котором возвращаются жена и дети из двухнедельного отпуска на Азовском море.
