Сетевая
Словесность
КНИЖНАЯ
ПОЛКА
Ангел Росы и Мглы
Стихотворения
Санкт-Петербург
Геликон Плюс
2005
178 стр.
ISBN: 5-93682-218-4
Вздох иль подобье вздоха
В мокрых ветвях ветлы?
Это пришел под окна
Ангел Росы и Мглы,
Встал на краю надежды
И световой черты.
Влажны его одежды,
Стерты его черты...

* * *


В перечне надежд и заблуждений

На пути с работы до аптеки

Есть одно из чистых наслаждений -

Думать о хорошем человеке.


Позабыть упрямство и сиротство,

Не судить придирчиво и строго,

Веруя в чужое благородство,

Как в большого истинного Бога.


Кто-то есть - не мелочный, не скользкий,

Не хмельной, не подлый, не спесивый,

Он далек, но лямка жизни скотской,

Как ни странно, нынче выносима.


Хорошо наполнить неким смыслом

Бренный мир, Творца не обличая,

И под ветром гнуться коромыслом,

Непогоды все ж не замечая,


Кланяться заносчивой особе,

Чья улыбка постная - прелестна

Оттого, что кто-то неспособен

Поступить жестоко и бесчестно.


И пока на новом круге ада

Не найдешь причины для сомнений,

Кажется для счастья и не надо

Никаких возможных дополнений.




* * *


В нарисованной стране

Накануне карнавала

В те часы, покуда я

Тосковала о тебе,

Дама в стрельчатом окне

Вышивала покрывало,

На углу играл паяц

Кантилену на трубе.


И сквозил почти в крови,

Южным солнцем опаленный,

Словно терпкое вино,

Гордой меди чистый звук,

И цвета моей любви -

Ярко-алый да зеленый -

Проливались в полотно

Из прозрачных женских рук.


Но замешкалась игла,

И сверкая светлой сталью,

Ты проехал на коне

Мимо дрогнувших окон,

Весь из лета и тепла,

Славный рыцарь Зазеркалья,

Ты махнул рукою мне,

Но забыл про этот сон.


А сегодня визави

Ты, чужой и утомленный,

Недоверчивый, как стриж,

Неприветливый, как еж,

За цвета моей любви,

Ярко-алый да зеленый,

Ты ее благодаришь,

А меня не узнаешь!




* * *


Попутчик, вышедший из мрака,

Двойник ли твой,

Идет бродячая собака

По мостовой.

И, как смертельный вирус, нежность

Несет в крови,

Приговоренная к Надежде

И Нелюбви.


Ты бесприютности такой же

Несешь печать.

И проступает через кожу

Твоя печаль.

Рыдай, душа, и раны свежей

Не наживи,

Приговоренная к Надежде

И Нелюбви.


Мечты о счастии немногом

И чудесах,

И все пути известны Богу

На небесах.

Тому, в изорванной одежде,

Тому, в крови,

Приговоренному к Надежде

И Нелюбви.




* * *


Подвержен весенним томленьям,

бог леса верста за верстой

весь день, обернувшись оленем,

блуждает по чаще густой.


А ночью по сумрачной трассе

вдоль синих озер и степей

в нелепом больном тарантасе

он едет к подруге своей.


В кудрях его звездные блестки,

на шляпе - живой светлячок,

в букете кукушкины слезки

и красный цветок башмачок.


А поутру тянется с луга

белесый туман к ивняку.

и бога лесного подруга

идет за водой к роднику.


У ней золотые ресницы,

из глаз ее плещет любовь,

а в жилах девицы струится

чудная зеленая кровь.


Она к роднику приникает,

склоняется ниже травы,

и с рук ее тонких стекают

косули, медведи и львы,


и стаи щеглов и зарянок,

и коршуны - так, со щепоть,

и мир обретает порядок,

и смысл, и голос, и плоть.


И блещет под солнцем дорога,

и дети бегут в шапито,

и недруг влюбленного бога

проносится в черном авто.




* * *


Был слеплен Адам из грязи, был слеплен Адам из глины,

Из серой болотной жижи, несложен и невелик.

Сквозь алый платок фантазий, узорчатый, паутинный,

Просвечивает недвижный, холодный и черный лик.


И плачет по нем театр бесчестного кукловода -

Ни жизни-то нет в Адаме, ни совести, ни души.

А ты, о реаниматор, приникни к губам урода,

Залейся семью потами, но только - дыши, дыши!


И вспыхнет в чертах топорных нежнейшее из движений,

И чертик преобразится, и выйдет на Божий свет

Снегов на вершинах горных белее и совершенней,

И сердца его синица забьется тебе в ответ.


А после - метаморфоза к естественному порядку.

Не надолго хватит света. В карманах сочтя гроши,

Продаст он тебя тверезо, как водится, за тридцатку.

Но ты не гадай про это, а просто - дыши, дыши!




* * *


А лошадь разбила копыто

в лабиринтах, бескрайних, как море,

и уныло стоит в коридоре

на второй, невредимой ноге,

примостившая ту, что разбита,

на холодный пустой подоконник.

А под окнами едет покойник

в простынях, как волшебница Ге.


О знакомое чувство, с которым,

обнаружив в себе разрушенье,

замираешь в нелепом движенье,

обрываешь беспечный мотив,

чтоб пройтись по Господним конторам

и повсюду сквозь розы и злаки

принудительно считывать знаки

недалеких гнилых перспектив.


Эта помесь смешка и смущенья,

любопытства, наивной обиды,

слез утраты родимой орбиты -

оскорбительное ассорти!

Кратковременный плен ощущенья

бледных сумерек в комнате душной,

стука в двери и ямы воздушной -

бесполезного, как ни крути!


Так стоит она в недрах больницы,

как покинутая Перикола,

и глядит она в бездну раскола,

не на совесть глядит, а на страх,

а оттуда навстречу ей - птицы!

Барабаны, бинты и банкноты!

Мотыльки, и пчелиные соты,

и колхозники на тракторах!




* * *


По сравненью с нами - рано, а по данным школьной карты -

где-то возле Еревана жили древние урарты.

Жаркий хлеб пекли из проса, пряли шерсть, варили пиво,

на соседей глядя косо, деловито и строптиво.


Тяжелели, млели склоны от обилья винограда,

крепли стены и колонны ослепительного града,

ткались пологи и шали, длились плавные беседы,

боги щедро обещали и удачи, и победы.


Лгали боги, злились печки, пели вражеские стрелы.

Не осталось ни дощечки - все пропало! Все сгорело!

В доме красные обновы, вина красные в подвале,

в стойлах красные коровы - почернели, отпылали.


И пошли урарты с пылью, с дымом об руку по миру,

распевая песнь ковылью погорелому кумиру,

с мудрецами и царями, с невеселой детворою,

зябнут, жмутся под дверями, плачут в ивах под горою:


"Теста я не домесила! Не дошила покрывала!

я серег не износила и от солнца не устала!"

Причитают, словно ветры, гонят листья по дороге...

Впрочем, может, это венды, скифы или аллоброги.

Или русские к исходу подступающего века

на распутье в непогоду. Осень. Ночь. Фонарь. Аптека...


А покуда ты - живая, можешь ты побыть немного

и рабынею Мамая, и натурою Ван Гога,

выйти в красном за калитку к пикту, готу или хетту,

взяв прабабкину накидку, зная, что спасенья нету.




* * *


Мне, с оттянутыми сумками руками,

Вдруг подбросили Харуки Мураками,

В меру модного и в меру недурного,

Что с того, что серо всё и всё не ново.


Жизнь, как прежде, мясорубка, маслобойка,

И чего мне не подбрасывали только,

От лишайных кошенят до хроник Рима.

Большей частью все пролетывало мимо.


Что ни день, веду нелепое круженье,

Погруженная в родное окруженье,

В предвкушенье с ним мучительной разлуки,

В оскорбительные запахи и звуки,

В ожидание небесной пресной манны,

В простодушные и прочие обманы,

В непременные одышку и прорушку,

В превращенье в ритуальную старушку,

В бесконечное копанье в милом прахе,

В сновиденья, наваждения и страхи

(Я так боюсь остаться в старости без помощи,

ведь я и так уже последняя, вы знаете,

что будет некому сходить по хлеб, по овощи,

и за таблетками, и что не станет памяти,

и что на пятый - не залезть, а спички кончатся,

и выжать серую простынку не получится,

что старый кот в сердцах на тапочки помочится,

и что никто на нашем горе не поучится!!),

В задушевные беседы с дураками!


Почитаешь тут Харуки Мураками!


Вот ползу себе, считаю переулки,

И на две руки четыре полных сумки,

И когда их груз оттягивает руки,

Не добресть до просвещенного Харуки.


Вот и думаешь в бреду сумконесенья,

Может, в нём одном, в Харуки, и спасенье,

В глупой рифме, подвернувшейся под руки...

Как икается, наверное, Харуки...




* * *


Тропа лосиная, малина спелая,

Корзина полная, погода ясная.

Ворона синяя, ворона белая,

Ворона желтая, ворона красная.


Летят, конфеточки, цветные фантики,

Лесные франтики и карнавальщики,

На шейках - ленточки, на лапках - бантики,

И бриллиантики на каждом пальчике.


В зелёной заводи икринки вызрели,

Рыбак во френчике дивится молоди.

Лягуша в бархате, лягуша в бисере,

Лягуша в жемчуге, лягуша в золоте,


А головастики - ни в чём, нисколечко,

В консервной баночке, в тетрапакетике

Танцуют вальсики, танцуют полечки,

И сарабандочки, и менуэтики.


Ах, едем абы как, все - в декомпрессии,

кто посчастливее - видать на мордочках.

Лошадка в яблоках, лошадка в персиках,

Лошадка в лилиях, лошадка в розочках.


Пустые скверики, хмельные дворники,

И от хворобушек вкус аспириновый.

Полуднем сереньким на подоконнике

Орёт воробушек ультрамариновый.




* * *


Всем, кто мил, любим и дружен, ветер дует в паруса.

Тех, кто никому не нужен, Бог берет на небеса.

У Него хватает места для сирот и стариков,

для обманутых невест и безработных моряков.


Он им шлет в их тьме дремучей свет спасительных лучей -

мор, войну, несчастный случай, змей, убийц и палачей.

Прибирает, прибирает ближе к сердцу своему.

Сам им слезы вытирает - больше было некому.


Если хоть в каменоломне, в трюме, в плохонькой избе,

кто-то молится, и помнит, и горюет по тебе,

что за страстью ни пылаешь, ни единая беда,

коли сам не пожелаешь, не случится никогда.


Мчи на бешенном мустанге, лезь безрукий на рожон,

все под боком ходит ангел, меч незримый обнажен

против всяческой напасти, что таится на земли -

власти злой, звериной пасти, плети, пули и петли.


Плащ его шелками вышит, ярок свет его очей.

Тем прекрасней он и выше, чем молитва горячей.

- Вот пришел тебя беречь я, - говорит, - живи, живи,

если сердце человечье для тебя полно любви!


А когда над самой бездной бродишь в горе иль в гульбе,

и один лишь пес облезлый воздыхает по тебе...

И манеры сей холеры не новей, чем в неолит,

выйдешь в полночь из фатеры, он скребется и скулит.


Седины его блошивы, миска битая пуста,

он не ведает ни Шивы, ни Аллаха, ни Христа,

а ведь все кого-то просит, нервы портя, сон губя,

лает, падаль, ветер носит. За тебя, да, за тебя!


Чтоб не запил, не сорвался, чтобы в драку не залез,

чтобы ночью не нарвался ни на нож, ни на обрез!

И подлейшим смрадом дышит, и бесчинствует в дому.

Но Господь и это слышит и ответствует тому.


И ступает ангел рядом из притона да в шинок,

в волчьих шкурах с рысьим взглядом, коренаст и колченог,

и твердит: "Пребудь в покое и живи! Живи! Живи!

Если сердце - хоть какое - для тебя полно любви!"


Горы. Степи. Вьюги. Бури. Торги в храмах на крови.

Сколько ж в нас, однако, дури. И любви! Любви! Любви!

Не нирваны замогильной, не полета на Парнас...

Сохрани, Господь всесильный, всех, кто молится за нас!





 Искать книгу в книжных интернет-магазинах
Название (1-3 слова)
Автор (фамилия)
Доставка в регион



Сетевая
Словесность
КНИЖНАЯ
ПОЛКА