Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Колонка Читателя

   
П
О
И
С
К

Словесность




Коммунистическая  агиография
в  советской  литературе 1920-1940-х гг.


Доклад прочитан на международной конференции "Коды русской классики. Проблемы обнаружения, считывания и актуализации" (Самара, 8-9 декабря 2005 года).


В последние десятилетия в гуманитарной науке появилась и набрала силу тенденция изучения архаических истоков, древних корней искусства нового времени. Исследователи утверждают, что русская литература типологически сближается с мифологическими, фольклорными, религиозно-художественными образованиями, практиками. Данный подход предлагает взгляд на советскую литературу в рамках расширенной жанровой системы координат, позволяет говорить об актуализации здесь древних жанров, а также об их обновлении (Е. Добренко, К. Кларк, А. Глотов 1 ). Одним из таких востребованных и обновленных советской литературой древних жанров явился жанр агиографии.




I. Предпосылки появления

Как известно, христианская агиография успешно просуществовала на русской почве вплоть до XVII века. Постепенная секуляризация литературы и формирование ее светского облика в XVII-XVIII вв. ничуть не уничтожили житийные традиции. Так, в недрах русской христианской культуры продолжали создаваться по-настоящему агиографические тексты и в ХIХ и в ХХ веке. Светская литература ХIХ - начала ХХ века также не раз обращалась к канонам агиографии (вспомним повесть "Отец Сергий" Л. Толстого, главу о старце Зосиме в романе "Братья Карамазовы" Ф. Достоевского, повести 1860-1870-х годов Н. Лескова, "Жизнь Василия Фивейского" Л. Андреева и "Преподобный Сергий Радонежский" Б. Зайцева и т. д.). Агиография прочно вошла в фонд классических жанров русской литературы.

Постреволюционное советское искусство в силу господства общей атеистической идеологии напрямую не могло и не обращалось к жанру агиографии. Но актуализация житийного архетипа в это время все же происходила, и в первую очередь, - на уровне коллективного бессознательного. Оказалась важна исконная религиозная доминанта сознания русского народа. "Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию. И эта религиозная формация сохранилась и до нашего времени, до русских нигилистов и коммунистов" 2  - писал Н. Бердяев. Нехудожественная действительность ХIХ - начала ХХ вв. предложила литературе новый тип подвижника - подвижника от революции, искренне верящего в возможность социальной справедливости в "земном" мире и отдающего все свои жизненные силы на ее установление. Недаром М. Горький называл, например, судьбу Н. Чернышевского "житийной" и полагал, что можно написать "Житие преподобного Николая Чернышевского" 3 ... Уже во второй половине ХIХ века появился ряд "революционных" текстов по своему существу близких агиографии (см. "рахметовские" эпизоды в романе Н. Чернышевского "Что делать?", роман С. Степняка-Кравчинского "Андрей Кожухов", ряд популярных в 1900-е гг. биографий русских революционеров). Эти тексты запрограммировали появление коммунистической агиографии в последующей литературе.

Активизацию житийного архетипа в 1920-е годы обусловила также мощная установка коммунизма на сакрализацию "героической действительности" и ее героев. В становящейся советской культуре оказались востребованы мифотворческие практики. Для моделирования образа новой действительности и образов ее героев стали широко привлекаться христианские аналогии. Так, в постреволюционной риторике закрепилась параллель Ленина с Христом, а покушение 1918-го года невольно заставило "видеть в Ленине страстотерпца" наподобие святых Бориса и Глеба и князя Андрея Боголюбского 4 . Приведем, например, характерную цитату из "Правды". В статье "Отклики на покушение на тов. Ленина" находим слова уральских коммунистов: "Враги рабочего класса, отбросы человечества и предатели революции объединились для гнусного дела <...> они готовят Голгофу Российской и мировой революции... Они ошибаются: мировая революция с помощью путеводителя, с помощью великого вождя Владимира Ильича Ленина уже прошла свою Голгофу, и рабочий класс всего мира творит свое Воскресение" 5 . Подобные пассажи в разговоре о вожде и героях времени не редки 6 .

При этом очень важно, что механизмы сакрализации "героической действительности" и ее непосредственных героев на протяжении существования советской культуры работали по-разному. Если в 1920-1940-е гг. шла активная сакрализация современных исторических событий и героев современности, то после 1940-х ракурс сакрального переместился в прошлое: советская культура постепенно перестала воспринимать современность как нечто священное и производить героев соответствующего уровня. Таким образом, генезис и эволюция сакральных жанров советской литературы пришлись именно на 1920-1940-е гг.




II. Состав и структурные особенности

Очевидно, что житийный архетип задал типологическую общность ряду ключевых произведений литературы 1920-1940-х гг. и определил структурное своеобразие этой общности. Назовем только несколько наиболее показательных произведений, содержащих элементы агиографии. Это поэма "Владимир Ильич Ленин" В. Маяковского 7 , очерк "В. И. Ленин" М. Горького, роман "Как закалялась сталь" Н. Островского, "Педагогическая поэма" А. Макаренко, "Повесть о настоящем человеке" Б. Полевого, "Александр Матросов" П. Журбы, в меньшей степени - романы "Молодая гвардия" А. Фадеева и "Чайка" Н. Бирюкова, поэма М. Алигер "Зоя".

Вне зависимости от авторских установок на продолжение или игнорирование традиций религиозной литературы эти тексты объединяют следующие знаковые моменты.

  • Идеальный, по представлениям эпохи, герой (непременно - существовавший или существующий в реальной жизни), коммунистический подвижник, отдающий все свои помыслы и, нередко, жизнь коммунистической идее, которая, по его мнению, обладает несомненным метафизическим могуществом (В. И. Ленин, Островский-Корчагин, Маресьев-Мересьев, Александр Матросов, Олег Кошевой, Ульяна Громова, Елизавета Чайкина, Зоя Космодемьянская и т.д.).
  • Биографический принцип сюжетообразования и актуальность схемы поэтапного становления личности героя. Так, например, в поэме В. Маяковского есть все необходимые для жития этапы становления личности. Сначала - рассказ о рождении героя: "Коммунизма / призрак / по Европе рыскал, уходил / и вновь / маячил в отдаленьи. // По всему поэтому / в глуши Симбирска // Родился / обыкновенный мальчик / Ленин" 8 . Рождение героя, обусловленное исторической необходимостью, политической и даже мистической (призрак коммунизма, рыскающий по Европе, как прародитель мальчика) ситуацией современности, чудесно. Далее здесь имеется эпизод раннего крещения в революционеры (революционной инициации мальчика). В семнадцать лет, пережив казнь брата Александра, Володя Ульянов дает слово продолжить дело брата, взяв в старшие братья и наставники Карла Маркса. С этого момента, взвалив себе на плечи "чернорабочий ежедневный подвиг" подготовки и ведения революции в России, Ленин ведет подвижнический образ жизни. Данный сюжет заканчивается смертью коммунистического святого и описанием последующих чудес. "Нету чудес, и мечтать о них нечего" 9 , - пишет В. Маяковский, имея в виду материальную непреложность смерти вождя. Но в финале текста происходит главное чудо, ради которого, по большому счету, и написана поэма: Ленину даруется бессмертие: "С этого знамени, / с каждой складки / снова / живой / взывает Ленин" 10 .
  • Одновременное соединение стратегий идеализации героя и документализации его биографии (приведение достоверных исторических фактов, включение в ткань произведения документальных источников). Писатели, прежде чем приступить к созданию подобного текста, нередко тщательно работали с документами и архивами.
  • Пиитетное отношение автора к герою (за исключением автобиографических произведений), тактики панегирика, похвалы герою, сочетающиеся с тактиками самоуничижения. Так, М. Горький в очерке о Ленине пишет, что "... в мире есть только одна сила, способная освободить ее из плена хищников, - сила правды Ленина" 11  и далее кается в идеологической близорукости, признается в совершенных политических просчетах.
  • Проповедальная интенциональность, и при условии автобиографизма текста - проповедальная и исповедальная. Советские писатели были убеждены "в правде метода, в поучительности опыта" 12 , которым они делились с читателем. Они нередко занимали дидактическую позицию по отношению к читателю. Их герои и жизнь этих героев становились своего рода образцом для подражания, сакрализовалась.
  • Официальная канонизация текстов и утверждение их в статусе "учебников жизни".
  • Названные моменты свидетельствуют о соотносимости ряда ключевых для советской культуры текстов с агиографией (в ряде случаев - с автоагиографией) и позволяют говорить, что перед нами особое целостное явление - коммунистическая агиография. То есть квазиагиография или агиография "смещенная". И "смещенная", прежде всего, по линии мифологического и идеологического содержания жанра.

    Житийность ряда ключевых текстов советской литературы говорит о большом культурном весе коммунистической агиографии, о широте этого явления в советскую эпоху. По всей видимости, перед нами некий жанр-айсберг, большая часть которого остается пока не извлеченной на свет (особенно это касается его нехудожественной части).




    III. Эволюция

    В качестве рабочей гипотезы наметим следующие вехи эволюции коммунистической агиографии. Стоит предположить, что ее генезис связан с генезисом художественной ленинианы в 1920-е годы: два основополагающих для ленинианы текста - поэма В. Маяковского и очерк М. Горького - являют нам "ленинское" ядро данного жанра. Дальнейшая лениниана также несет в себе агиографические элементы: это - и рассказы для детей М. Зощенко, и "Билет по истории" М. Шагинян, и книга "Наш Ленин" Б. Полевого и Н. Жукова, и рассказы Сергея Алексеева, и т.д. Однако качественных изменений агиографической составляющей здесь не происходит. Не происходит изменений и в наследнице ленинианы сталиниане, поскольку единственной ее новацией оказывается смена объекта повествования: Ленин заменяется Сталиным. Коммунистическая агиография, на наш взгляд, уже в 1930-х годах перемещается в иную художественную систему. Это - советский роман-воспитания 1930-х годов ("Как закалялась сталь" Н. Островского и "Педагогическая поэма" А. Макаренко). Его исповедальная основа придает жанру автожитийную доминанту. "Автоагиография" 1930-х годов является своеобразной кульминацией житийности в советской художественной литературе: в 1940-е годы, сместившись в сферу советской героической литературы и получив вид мартирографии, коммунистическая агиография теряет свои архетипические агиографические структуры. Здесь, например, намечается деаскетизация образа "положительного героя" (героям становятся не чужды простые человеческие радости: они, например, влюбляются, обустраивают личный быт и т.п.); не всегда работает принцип моноцентричности повествования (авторы могут сосредоточить повествовательный фокус на нескольких героях - А. Фадеев "Молодая гвардия"); часто нарушается принцип пиитетной авторской дистанцированности (М. Алигер "Зоя"); наконец, эти тексты не всегда "канонизируются" (например, самый агиографичный текст из обозначенных нами - роман П. Журбы "Александр Матросов" мало известен широкому читателю). Нам кажется вполне обоснованным констатировать "разложение" канона коммунистической агиографии в художественной литературе начала 1940-х годов. Хотя, безусловно, отголоски подобной агиографии можно найти и в литературе позднего соцреализма.



      ПРИМЕЧАНИЯ

       1  См.: Добренко Е. Метафора власти: Литература сталинской эпохи в историческом освещении. M?nchen, 1993; Кларк К. Советский роман: история как ритуал / Пер. с англ.; Под ред. М. А. Литовской. Екатеринбург, 2002; Глотов А. Л....Иже еси в Марксе (Русская литература XX века в контексте культового сознания) // <www.russofile.ru/articles/article_149.php>.

       2  Бердяев Н. И. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 8.

       3  Цит. по: Барахов В. С. Искусство литературного портрета. Горький о В. И. Ленине, Л. Н. Толстом, А. П. Чехове. М., 1976. С. 52.

       4  Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России / Пер. с англ. С. Л. Сухарева. СПб., 1997. С. 102, 152-154.

       5  Отклики на покушение на тов. Ленина // Правда. 1918. 4 сентября.

       6  Так например, в номере "Уральского рабочего", посвященном смерти и похоронам уральского революционного деятеля Серафимы Дерябиной, есть биографический очерк со знаковым названием "Подвижница революции". См.: Уфимцева М. Подвижница Революции // Уральский рабочий. 1920. 14 апреля.

       7  Данная поэма В. Маяковского была проанализирована с точки зрения агиографического дискурса в статье Ю. Шатина: Шатин Ю. В. Эстетика агиографического дискурса в поэме В. В. Маяковского "Владимир Ильич Ленин" // Дискурс. 1996. № 2. С. 24-30.

       8  Маяковский В. В. Полн. собр. соч. В 13 т. Т.6. М., 1957. С. 256.

       9  Там же. С. 300.

       10  Там же. С. 309.

       11  Горький М. Собр. соч. В 30 т. Т. 17. М., 1952. С. 25.

       12  Макаренко А. С. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М., 1971. С. 456.




    © Юлия Подлубнова, 2006-2024.
    © Сетевая Словесность, 2006-2024.




    Словесность