ПОРА ПРЕЛЕСТНЫХ ОБЛАКОВ
* * *
Я вышел в мокрый сад, а ночь как день светла,
как Божий день, как первый день творенья,
бьёт тишина во все свои колокола
и сад цветёт во всё своё смиренье.
И сверху дивный свет, и снизу дивный свет,
а в обрамленьи рамы серебристой
глядит с ночных небес похожий на портрет
пресветлый лик луны иконописной.
И всем, кто ждёт любви - всем поровну любви,
и всем, кто жив - семнадцать с половиной,
и всё возможно, лишь на память назови
все восемь глав из Книги Голубиной.
Светла как луч тропа, и я по ней иду
украсть одной росинки отраженье,
затем, что смерть глупа, а грешники в аду
хотят любви и просят утешенья.
_^_
ЗИМА
Зима приходит неспроста,
ее стихия - снег и стужа,
приотворенная наружу,
душа твоя почти пуста.
А мир вокруг как рваный лист,
его скрепить - не хватит скрепок,
и сам ты в нем - лишь слабый слепок
с того, кто был, как саван, чист.
Ты от зимы совсем ослеп,
а хмурый день так скуп на слезы,
что, попадая в область прозы,
вдруг понимаешь, как нелеп.
А сам летишь, не глядя вниз,
на зачехлённый льдами глобус,
как будто счастье - тот автобус,
где на подножке ты повис.
В огромном белом шапито,
среди фигур из нафталина,
ты спрятал шкурку мандарина
в кармане старого пальто.
Быть может, вспомнишь ты, глупец,
внимая увереньям вьюги,
к своей единственной подруге
свою дорогу, наконец?...
_^_
ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ
Ни блеска звезд. Ни запаха жилья.
Ни скрипа снега. Ни дыханья вьюги.
Упавшая в сугробы колея
и сосны, как протянутые руки.
И льет с небес уже не свет, а дух -
бесплотный, словно ангельское пенье,
сквозь тишину, пронзающую слух
и слезы, застилающие зренье.
_^_
* * *
Пускай золотой тишины
колышется легкое пламя
и спелый срывается взгляд,
как яблоко с ветки в Раю,
на детских ладошках весны
смерть выбросит белое знамя
и двадцать столетий подряд
сдадутся на милость твою.
И хмурые люди поймут,
что жизнь без добра невозможна,
и в слове глупца прозвучит
как счастья разгадка проста,
пусть только промчится в ночи
карета любви неотложной
и только на пару минут
тебя осенит красота.
_^_
ДОМ
Это - мой дом на краю живописнейшего ущелья;
кухня - налево, направо - камин и келья,
где проводил я ночные часы в моленьях,
голову преклонив на чьих-нибудь там коленях.
Здесь, как мичуринец, я на гряде с молодым бурьяном
и лопухами валялся мертвецки пьяным.
Или, что твой авгур, за полетом веселой мухи
зорко следил, ковыряя мизинцем в ухе.
Здесь я корпел, как Пикассо над акварелью,
кислое молоко наливая в стакан варенья.
Здесь мой очаг. Здесь по лавкам голодные плачут дети,
ближе которых мне нету на целом свете.
И молодая жена от отчаянья бьет посуду
(видно, боится, что я про неё забуду).
Здесь вечерами мансарда свои расправляет крылья,
чтобы ее виноград и тутовник совсем не скрыли.
Осенью, что роскошнее царства династии Сасанидов
здесь я ослеп и был принят в общество инвалидов.
Здесь и окончу свой путь, если, Господи, не обидишь,
ибо - живи сто лет - лучшего не увидишь.
_^_
БАБЬЕ ЛЕТО
Бабье лето. Бархатный сезон.
Позолота позднего барокко.
Всюду, от Мурманска до Марокко,
в атмосфере солнце и озон.
Всё в природе чуть навеселе.
Счастье так вещественно и зримо!
То оно - пуховая перина,
то - бутылка водки на столе.
На балкон ли выйдешь ввечеру,
взглядом всю вселенную окинешь:
облака, белея как бикини,
весело трепещут на ветру.
Бабье лето, боль моя и грусть:
где ты, где ты, жизни половина?
Может, мне кладбищенская глина
вместо листьев падает на грудь?
Горький дым. Солёные дожди.
Бред бессвязный трубок телефонных.
С простыней как крыши раскалённых
губы жадно шепчут: "Подожди...".
_^_
* * *
Слеза, стекая по щеке,
в высоком небе заблудилась,
но не разбилась, а в виске
грозой январской разразилась.
И сразу началась весна,
пусть ту весну все люди звали
зимой, - а что же есть она
по настоящему, - не знали.
Она томилась и ждала,
и был исход ее неясен,
хоть запах пряного тепла
вставал из Авгиевых ясель.
Гремел ручей на дне души,
мешаясь с грязью под ногами,
и дни, как медные гроши,
в кармане сталкивались лбами.
А в ней, как в опере Гуно,
грим растекался театральный,
большую очередь в кино
напоминал проспект центральный.
И Божьим промыслам глуха,
толпа зевак мычала стадно,
что нет великого греха
в любовь не верить безоглядно.
Но, разгадав ее секрет,
я только ей отныне верил,
и год за годом белый свет
шагами медленными мерил.
Как неказист земной ландшафт!
А поравняйся с облаками -
и сможешь пить на брудершафт
беззвездной ночью с мотыльками.
_^_
АНГЕЛ
Недолюбленное дитя,
недоласканный ангел мой,
позабудь о земных путях,
возвращайся скорей домой.
Я живу на краю земли,
а вокруг лишь одна вода,
и случайные корабли
не зайдут никогда сюда.
Здесь уносит морской прибой
души странников к небесам.
А не веришь, Господь с тобой,
я ведь в это не верю сам.
Просто я разучился ждать,
позабыл назначенье слов,
письма счастью устал писать
на обрывках безумных снов.
Прочитал я пять тысяч книг,
истоптал я пятьсот дорог,
все забыл, но твой светлый лик
позабыть до сих пор не смог.
Ризы солнечные твои
взору застят весь белый свет,
потому что такой любви
на земле и на небе нет.
Это знает морской прибой,
что уносит нас к небесам.
А не веришь, Господь с тобой,
я ведь это придумал сам.
Просто я разучился ждать,
позабыл назначенье слов,
письма счастью устал писать
на обрывках безумных снов.
_^_
* * *
Снова лето машет кулаками,
вскачь зовёт пуститься босиком.
Умные вдруг стали дураками,
девушки читают Мураками
и флиртуют с каждым босяком.
Где-то горячится караоке,
кто-то кормит голубя с руки,
осуждая вслух свои пороки,
обивать запретные пороги
пьяницы бредут как бурлаки.
И в душе невольно подытожив
результаты прожитых им лет,
неказистый, сонный, краснорожий,
замирает в ужасе прохожий,
осознав, что он в душе поэт.
Дальний гром бабахнет как из пушки
и затихнет... В дворике ничьём,
где бельё ты держишь для просушки,
над вязаньем склонятся старушки
как лесные нимфы над ручьём.
_^_
|