Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Теория сетературы

   
П
О
И
С
К

Словесность



КИСЛОВОДСКАЯ  ПАСТОРАЛЬ


 



      * * *

      Десять натикало. Дрыхнет провинция.
      Как вам живется, почтенная публика?
      В небе ночном, далеко как правительство,
      светится круглая дырка от бублика.

      Город сдаётся на милость противнику,
      в окнах знамёна приспущены смятые.
      Кто бы ты ни был - давай, по полтиннику
      выпьем за царство моё тридесятое!

      Здесь раззвенелась река семиструнная,
      как сумасшедшая, пахнет акация,
      рыжая кошка с глазами безумными
      жаждет взаимности. В общем, Аркадия.

      Демон во мраке стенает над кручами,
      колокол в церкви беззвучно качается,
      в тесной кошаре барашки курдючные
      ссорятся на языке карачаевском.

      Вечность черствеет надкушенным пряником,
      кроме дуэлей и делать-то нечего,
      за чередой нескончаемых праздников
      не отличается утро от вечера.

      Шагом чеканным хмельного поручика
      я обхожу переулки и площади:
      всё здесь постылое, всё здесь не лучшее,
      близкое, небезразличное, в общем-то.

      Скрипнула ставенка. Стукнула форточка.
      Сдержанный смех, а быть может, рыдание.
      Медленно-медленно падает звёздочка,
      даже успеешь забыть про желание.

      Из родника зачерпну приворотного
      зелья - и время совсем остановится.
      Тени поэтов из парка курортного
      взяли привычку со мною здороваться.

      _^_




      КИСЛОВОДСКАЯ  ПАСТОРАЛЬ

      На кислых водах, в наказанье
      из ада изгнанному в рай -
      как полюбить ожог нарзаний
      и струй воздушных пастораль?

      Как сделать сердцу неопасной
      мечту, и шутку, и игру,
      и нежность мяты карабахской,
      и кремня горского искру?

      Свой путь пройдя до середины,
      как Данте в сказочном лесу,
      в округе смуглые детины
      миры исследуют в носу...

      Пейзаж подобный, право слово,
      испортить зрение горазд,
      но из столетья золотого
      спешат навстречу всякий раз

      Фомин, и Рославлев, и Уптон,
      и Бернардацци - сонм имен,
      нам не чета! - да был ли Ньютон
      столь образован и умен?

      В их баснословные строенья,
      приняв цимлянского, с тобой
      поныне мы не без волненья
      ступаем робкою стопой.

      И деды наши не пускались
      пешком под лавку на своих,
      на эполеты опускались
      там ножки фрейлин и купчих.

      Ах, как все это вспомнить мило!
      Из царских спален упорхнув,
      сама Кшесинская шалила,
      пуанты скинувши на пуф.

      И все российские поэты
      и небрежители утех
      угрюмо драили лорнеты
      в тиши глухой библиотек.

      И все российские повесы,
      и весь российский декаданс
      мешали с новостями прессы
      смирновский шнапс и преферанс.

      И тенора, и баритоны,
      жабо навесивши на грудь,
      бросали хазы и притоны,
      чтоб на Шаляпина взглянуть.

      Доселе там Сухая Балка
      скалу отвесную таит,
      над ней пальба и перепалка
      мусью Печорина стоит.

      Там дача скромного поэта
      с простой фамилией Паньков
      на все четыре части света
      дверями ловит простаков.

      Там сам Паньков, с похмелья страшен,
      полночной музе весь свой жар
      отдав, шампуром грозно машет
      вслед карачаевских отар.

      Там сосны смотрят густоброво
      как бьет нарзан сквозь доломит.
      У Лукоморья дом Реброва
      свои преданья там хранит...

      _^_




      ПО  ГОЛИЦЫНСКОМУ  СПУСКУ

      По голицынскому спуску,
      без бутылки и закуски,
      без подружек и друзей,
      вдохновлен природой русской,
      я иду тропинкой узкой,
      я иду тропинкой узкой
      в розенфельдовский музей.

      Надо мною свет и пламень,
      подо мною лед и камень
      и ступней босых следы...
      И дудят повсюду дудки,
      и стоят повсюду, жутки,
      полицмейстерские будки
      да калашные ряды.

      По траве бегут мурашки,
      на цветах спешат букашки
      свой нектар испить до дна...
      Ну а что до истин вечных -
      не про нас они, беспечных,
      средь событий быстротечных
      им на рынке - грош цена.

      Я и сам в людском обличье
      на правах живу на птичьих,
      корм из рук не смею брать...
      Как меня ни окрестите,
      с чем меня ни совместите,
      в новом русском алфавите
      я похож на букву "ять".

      Мимо здания Курзала,
      мимо здания вокзала
      я иду куда-нибудь,
      где, как малая соринка,
      в небе тонком словно льдинка
      гордо реет паутинка,
      указуя верный путь.

      _^_




      ПОСВЯЩАЕТСЯ  ЛЕРМОНТОВУ

      И скучно, и грустно, и некому руку подать.
      И в каждой руке, как в реке, медицинская утка.
      И стонут бойцы в лазарете, поскольку поддать
      им хочется жутко.

      И хочется руку подать, но не хочет рука
      расти из плеча, и чеченцы совсем озверели.
      И Тереком диким и злобным зовется река
      для ловли форели.

      А дома на полке пылятся Тацит и Марцелл,
      что также любили Кавказ. А в окопах гоплиты,
      с холодным вниманьем взирая вокруг сквозь прицел,
      смеются: "Иди ты,

      поручик! Любить, - говоришь ты, - не стоит труда?
      А если приперло? А если в Казани невеста?
      А сам-то, голубчик, зачем ты приехал сюда?
      Весьма неуместно

      в пылу бородинских сражений дуэль затевать...
      Недаром Москва отдана Генеральному штабу!
      А если за что-то кого на дуэль вызывать,
      так лучше - за бабу".

      _^_




      ПЕСНЯ  О СОКОЛЕ  И  БУРЕВЕСТНИКЕ

      МГИМО окончив, или же - МАИ
      (иль не окончив их ни в коем разе),
      ох, как непросто, батеньки мои,
      служить царю на Северном Кавказе!

      Казалось бы, покой и благодать!
      Везде - воздухов благорастворенье,
      и даже если нечего поддать,
      невольно сочинишь стихотворенье.

      Любая сакля - чистый Тадж-Махал
      (пускай в ней содержания и вида
      поменее), но каждый аксакал
      заносчивей Гаруна-аль-Рашида.

      И в радиоэфире, как в огне
      содомском, реет крик высоко:
      "Дай, "Буревестник", подкрепленье мне...
      Боеприпасы кончились... Я - "Сокол"!

      _^_




      РОЖДЕСТВЕНСКИЙ  ПАРАФРАЗ

      Декабрь. В природе торжество.
      Являя внешне вещество,
      бесплотный дух вот тьме витает.
      Луна как лед в бокале тает.

      Волхвы, объятые парами,
      мешки, набитые дарами
      влачат устало на блок-пост.
      Не выбрать неба между звёзд.

      Благоволенье, мир и лад
      в любом, кто скинув масхалат,
      совсем как некий небожитель,
      решил войти в сию обитель.

      Душа его мечтой томима,
      узрев, что вам ещё незримо.
      А коли так, пусть знает плоть,
      что грешный мир хранит Господь.

      Хранит неяркий этот свет,
      в сугробе гусеничный след,
      на Рождество - тунца в томате,
      и три патрона в автомате.

      С равнин заметные едва ли
      костры на дальнем перевале,
      вершин заснеженных гряду
      и Вифлеемскую звезду.

      И отчий дом, и Божий храм,
      и поминальных двести грамм
      за тех, кто больше не вернется,
      хотя дорога дальше вьётся.

      И тот бычок моршанской "Примы",
      что адским пламенем палимый,
      среди других небесных тел
      как тихий ангел пролетел.

      _^_



© Игорь Паньков, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность