Весельем я тебя заговорю,
чтоб идиотом ласковым смотрелся,
мой слабый принц, мое больное сердце,
стремящееся ритмом к октябрю,
когда неравномерные дожди
диктуют рваный ритм любви и смерти,
когда не просишь тупо "подожди",
а просто шлешь и к черту, и в конверте,
когда поступков ржавые края
впиваются в предплечье, лижут рану,
когда предчувствие зимы и алтаря
не только жутко, но еще и славно.
Так веселись под окнами Творца,
разбей их нафиг, пусть летят осколки
на безмятежность твоего лица,
на половик из маковой соломки!
Согрей стекло, его в ладонях сжав
и растопи застывшую реальность!
И смейся! Смейся! Острие ножа
когда-нибудь вернет тебе нормальность.
А вот сейчас - сейчас ты проводник
неясных чувств в неясные поступки,
как раз сейчас идут такие дни,
которые значительны и хрупки.
Так вспомним заговор - веселый и чужой.
Но лучше свой придумаем и это
даст шанс почувствовать, что мир еще живой,
что он опять готовится к ответу.
...Подробнее? Ну... я не знаю... вот дом - деревянный,
уже покосился. И мебель ветха, разнородна.
И садик, который все больше дичает и вянет,
и воет собака, хотя абсолютно свободна.
А если на улочке чьи-то проявятся фразы,
ткань тонкой беседы ветха - расползается, рвется,
обрывки случайны - из них не смогла я ни разу
составить сюжет или выдоить каплю эмоций.
И конус вечернего света над круглым столом,
как над ареной сражений жука с муравьями,
сражений за право кого-то назвать дураком,
что принято вечером, в частности между друзьями.
Еще комары, выходные, отъезды людей,
приезды людей, вечный чай, обсуждение планов.
Ненастоящее время. Скелеты чертей
в шкафу, в холодильнике, за радиатором в ванной -
они от тоски уморились. Иссякли и всё.
И больше не стонут прогорклыми полуночами.
И самое странное - в горло мне лезет кусок.
И самое горькое - я не готова к началу.
Водосточные трубы забиты
обгоревшими тушками звезд.
А душа нарывает в зените
мутным светом российских берез -
тем опаловым, тем невесомым,
тем, дрожащим на языке,
когда катится главное слово
от гортани - к славянской тоске.
Только небо, земля и свобода
одинокого позднего "я",
что красиво тоскою урода,
что застыло, держась за края
неба - черного лезвия бритвы,
полоснувшего по рубежу
преступления и молитвы.
Вытекает рассвет. Ухожу.
Весны воздушные ямы -
тошнит от провалов.
Весной становишься странным -
уже немало.
Ожоги зимних кумиров -
каминов, ревности, спирта
залечены хлорофиллом -
раскрылся листок пюпитра.
Скрипач, богомол и циник,
расправит хитин футляра,
и бабочки пестрый чирик
родится из пены вокзала,
пахнущей неуютом,
хлоркой, селедкой, потом.
Засаленная утварь,
рассованная по сотам,
вокзальные атрибуты,
продлившиеся в судьбы,
конечно близки кому-то,
особенно на распутье.
Но бабочки нервный трепет,
яркий мазок в пространстве,
нервы весенние треплет
призывом к непостоянству,
манит туда, однодневка,
где время чувствуешь остро,
где страсти скользкое древко
сжимает ласковый монстр
с фиалковыми глазами,
передозировкой гормонов.
Весна на глобальном вокзале.
Медуза-горгона.
Москва... как мало в этом звуке
уже осталось для меня.
Скользя сознанием старухи,
я понимаю: все фигня.
И стойкость оловянных ложек
в тарелке с варевом войны
меня уж больше не тревожит,
подумаешь - обречены.
Чем ближе ночь, тем чаще голос
вползает в сердце и бубнит,
стучит, что наш Создатель холост,
вполне возможно - инвалид,
но этот голос захлебнется,
он слаб и неуверен, бес.
Веревочка уже не вьется,
она спускается с небес,
и каждым утром проверяю
закреплена ли там она,
поскольку в ней - ворота рая,
и в нем я, может быть, нужна.
Юрким мылом выскользнет взгляд
из ладони беседы влажной.
Губы - важно, предлоги - важно.
Я не слышу что говорят
эти двое, где я - одна,
получившая роль по блату
(по знакомству). Как четко видна
пена неба и пена расплаты.
Суть бедна (не сказать убога),
прост сюжет (да чего уж - жалок).
Повстречались по воле Бога,
расстаемся по воле шавок.
... нет, это будет по другому, детка,
ты слишком очарована прогулкой
подзатянувшейся. Из вечности украдкой
так тянет губы старая Снегурка,
чтоб приспособить пересохший рот
для неполученных блаженства и упреков.
Но поздно, поздно. Слишком одиноко.
И нежилой просторный небосвод.
Устроитель вчерашнего праздника, поверни лицо свое к морю,
наполни морщинки солью, те, что от глаза - к виску.
Развлекать это тоже противно, или радостно, или достойно,
или ветренно, или дождливо... Главное - пережди тоску.
Грубые крики чаек - белых ворон побережья.
Просоленный голос чайки - прокуренный голос тоски.
Что шевелишь губами? Командуешь действом, как прежде?
Жгуты свалявшейся пены попахивают, как носки.
Устроитель сегодняшних будней, сядь по-турецки у моря
и наблюдай за безумным, но мерным конвейером волн.
Утихомирилась гордость. Парализована воля.
Шлепают берег - волны. Облачно. Зимний сезон.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
