Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



НЕУДОБНЫЙ  ЯЗЫК


 



      * * *

      Осень. Октябрь. Торопливо желтеет листва.
      Время срезает меня незаметно, едва-едва.
      И, опадая на землю, за слоем слой,
      Я шепчу снегу: укрой, укрой.

      Скоро выходит ему государить черед,
      Вдоволь достанется здешним широтам щедрот.
      И, окопавшись в густом шерстяном тепле,
      Крепко увязнем мы в тесном жилье-былье.

      Но, пока в силе октябрь - открою балкон,
      Выпью там чаю, погреюсь дымком,
      Птиц покормлю, прикину на глаз,
      Как время худое работает против нас.

      Что тут поделать, такое его ремесло -
      Времени, то есть - и раз уж оно пошло,
      Значит, дойдет до конца...а пока
      Ветер царапает щеки и гонит на юг облака.

      _^_




      * * *

      У местного прудика дурень Андрей
      с ореховой удочкой - весь сикось-накось -
      в прикормку большие комки отрубей
      швыряет, нашептывая: накось-накось.

      "Ну, кто же здесь ловит на хлеб, голова?! -
      ворчит дядя Паша, - гляди, где крест-накрест
      две ивы срослись, я таскал голавля,
      он дуриком шел на кузнечика в нахлыст.

      Пойдем-ка туда, попытаем двумя
      снастями голубчика". И к дальним ивам
      уходит седой дядя Паша, дымя,
      с ныряющим в траву Андреем счастливым.

      Закинули лески, явился Петро.
      - Здорово, соседи.
      - Здорово - здорово.
      - Как сам?
      - Потихоньку. Слышь, чует нутро -
      не будет сегодня удачного клева.

      - Ну, это посмотрим, о! дернул как раз,
      балуешь, голавлик!- А как твоя стройка?
      - Фундамент залили в железный каркас,
      бетон взял для нашей зимы - хладостойкий...

      Над ними закат, как порез ножевой;
      Петро угощается пашиной "Примой",
      Андрею подмигивает Бог живой,
      и дремлет рыбешка на дне, невредимой.

      _^_




      * * *

      Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекою
      Поросенок Фунтик

      Синеют ночные дорози
      Велимир Хлебников

      Эх, мне бы положить за щеку карамельку,
      еще одну в кармашек и в чемоданчик - штоф,
      проехал бы тогда всю русскую земельку
      от Курского до самых Петушков.

      Здесь дрыхнут в бузине и почивают в Бозе,
      и ловки сызмальства ноль семь делить на три.
      О Русь моя, ты вся шаверма на морозе -
      снаружи мерзлая, но горяча внутри.

      Вгрызаюсь внутрь тебя, качусь бесплатно, шатко:
      вагончик пригородный клац - на стыках - щёлк,
      и облака бегут, как белые лошадки
      из детской песенки - не ангелы еще.

      Позвякивает мой фанерный чемоданчик,
      фалерна полн - опохмели и обогрей,
      "Катись-ка в тамбур, друг", - кривится сонный дачник,
      туда и покачусь, опухший Одиссей.

      А в тамбуре стекло опущено на локоть,
      засунешь в ветер голову - ерошь!
      и так вокруг всего полно: смотреть и трогать,
      чем не насытишься, что в смерть не заберешь.

      _^_




      * * *

      Неудобный русский язык во рту,
      Поперек гортани рыбий костяк.
      Колотящийся в горле комок-колтун,
      Трудный предродовой моих слов натяг

      Неудобный язык то податлив, то
      С головой окунает в окунью немь,
      И не знает, лежа на дне никто -
      В невод вынырнет, в явь ли, в невь.

      Неудобный язык различит на вкус
      Чернозем, черный хлеб и чужой стишок
      Из неровных слов, что слетевши с уст,
      Только воздух ткнул и тоску прижег.

      _^_




      ДЕВЯНОСТО  ВОСЬМОЙ

            ...перьями красными
          Край небосвода покрыт...
              Г.М., 1998 год.

          Мне четырнадцать лет.
                Б.П.

      Подсолнечная лузга,
      Вечер, подъезд, тоска.
      Под окнами мелюзга
      Лепит снеговика.

      Пьянёхонький городок
      Лежит меж больших дорог:
      Хрущевки и гаражи,
      Лежи, не вставай, лежи.

      Свалки, заводы, поля -
      Малая это моя
      Родина и земля,
      Коей обязан я.

      На корточках пацаны,
      Пальцы обожжены -
      "Прима" у них в чести -
      Больше не наскрести.

      Ленивая болтовня,
      О том, что "мерин" херня,
      В сравнении с "бэхой", бля".
      Молчу и киваю для

      Того, чтобы быть своим.
      Глаза выедает дым
      И тоненький свет щелочной;
      Я свой среди них. Я свой.

      Завтра в школу попру
      На холодном ветру,
      Серый колется шарф,
      Шарк по наледи, шарк.

      Там закончу стишок -
      Дактиль горло обжег
      "...небосвода покрыт
      ТрА-та-та-тА навзрыд".

      Вечер. Декабрь. Тоска.
      Под окнами, вполголоска
      Матерясь, мелюзга
      Строит снеговика.

      _^_




      * * *

          Time < ...>
          Worships language and forgives
          Everyone by whom it lives
                W.H. Auden

      Ох, не выбраться, чую,
      Из скворечни-Москвы
      В эту землю чужую,
      Знать, отброшу мослы.

      Мне, косясь, смотрят в темя
      Небеса и снежок -
      Будто Бог выгрыз время
      И окурком прижёг.

      И поэтому зябок
      Мой скрипучий уют,
      Ведь у маленьких лапок
      Все, что есть отберут.

      И в последнее сито
      Падать мне налегке,
      Все мои барыши-то -
      Сотня слов на листке.

      Только он и в прибытке -
      Узкий с будущим стык -
      Все у времени скидки
      Получивший язык.

      _^_




      * * *

      Холодает в Москве,
      По-осеннему вновь холодает,
      Потому что листве
      Жизнь оседлая надоедает,

      И уходит листок
      За листком в свою смерть кочевую,
      Чтобы злой холодок
      Взял пейзаж в кабалу круговую.

      Пьют из луж воробьи
      И теснят голубей оробелых,
      Облепив, как репьи -
      Скоро вместе поклевывать белых

      Мух. Стряхнув божьих птах
      Набирает октябрь обороты.
      Мелкий дождь, как наждак
      Торопливо шлифует природу,

      Чтобы снег лег ровней.
      Холодает в Москве, холодает
      И белесое небо над ней
      С каждым днем оседает

      Все ниже, но Бог - ни гу-гу,
      Будто им и не пахло;
      Я закутан в тоску,
      Словно яблоко в паклю.

      Я закутан в Москву
      И тоску - ни унять, ни отвлечь их,
      Потому и живу
      Как застигнутый снегом кузнечик:

      Неуместное это живьё,
      Зацепившись у самого края
      Все пиликает - тельце своё
      Тихой песенкою согревая...

      _^_




      * * *

      Путем зерна.
      Ходасевич.

      Я сплю в глубоком ноябре
      Вневременном, бесснежном, черном
      На дне его, внутри, в нутре,
      Подобно неподвижным зернам

      Озимым. Заскорузла тьма
      И комковата, как суглинок
      Снаружи, но темней тюрьма
      Продольных створок, половинок.

      Я должен развести их врозь
      Расклеить, изнутри прогрызть их,
      Сломать и прорасти насквозь,
      Как зыбкий колосок, как листик.

      Я сплю в глубоком ноябре
      Укромным сном на неудобном
      Зверином, жилистом одре
      И коренным ростком поднёбным

      У терпеливого зерна
      Учусь округлой ровной силе,
      Пока червива и жирна
      Земля. И обо мне забыли.

      _^_




      * * *

      В гулком воздухе ветхом
      Ненадежный свой дом
      Строит осень: то редким,
      То дремучим дождем

      Хлещет, сыплет и шепчет
      И сечет и сечет;
      Город тонок и сетчат
      В водостоки течет

      Всюду листьев усопших
      Охра, киноварь, ржа -
      В завершающий обжиг
      Опадают шурша.

      Шорох этот шершавый
      Я люблю ворошить,
      По ладоням, по ржавым
      Им гадать-ворожить,

      Чтоб заслушалась осень
      Воркотней, ворожбой
      И, ударившись оземь,
      Обернулась зимой.

      _^_




      * * *

      "Да я уж год, считай, как сварщик:
      оплата сдельная - четыре косаря
      выходят в лёгкую". Он в старших
      не стал досиживать. В начале января

      мы встретились, мой бывший одноклассник
      обрадовался, предложил присесть
      на корточки и, сплевывая на снег,
      рассказывал мне жизнь свою, как есть.

      Я выслушал про мастера, про тёрки
      с заказчиком, про то, как хороши
      бывают в местном заведенье тёлки,
      где вот бы посидеть нам от души.

      - Нет, мне на поезд: в университете
      экзамены. - Давай, хоть по пивку?
      Кем будешь? - Журналистом. - А в газете
      меня опишешь? - хвастану в цеху.

      Как тут отделаться: братишкой кличет, братом
      и тащит в клуб: "пох... твой экзамен, нах..."
      и спотыкается, и кроет тяжким матом
      все, что наличествует в здешних тульских тьмах.

      Не вспоминал о нем, но как-то начал сниться,
      еще не сварщик - троечник, крепыш,
      пытается диктант списать, а Спица
      орет: к себе смотри, ты как сидишь?!

      Вот серая тетрадь - изделье сыктывкарской
      бум. пром. и оттого уфсиновский фасон -
      все крапинки видны, как будто водкой царской
      промыт хрусталик мой. Но это только сон,

      и он кончается; охота ж всякой дряни
      гнездиться в памяти, бубня и бормоча:
      приятель мой убил кого-то там по-пьяни
      и тянет наяву червонец строгача.

      _^_



© Григорий Медведев, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Словесность