Словесность: Кибература:
Василий Логинов: Все бывшее сбудется


СЕНЕЦЕНСЕ


"Есть ли мера одиночеству вообще и моему в частности? Почему до сих пор не придумали единицу его измерения? Такая единица могла бы называться "один" с ударением на "о"... Один. А ведь был такой бог в скандинавской мифологии1. Хорошее совпадение... Пусть "один" соответствовал бы одиночеству тридцатилетнего практически здорового мужчины, проведшего в комнате с черными бархатными стенами долгое время без сна и общения с внешним миром. И если бы был такой прибор "одинометр", то для меня его стрелка колебалась в красной, запретной зоне. Зашкал, перегрузка".

В тщетном поисковом ожидании своей только что самозапланированной смерти, измученный бессонницей Принц Перкеле брел по мосту.

Древний мост, построенный в честь победы над врагами Отечества, соединял два берега городской реки, две расчерченные бликующими асфальтовыми швами бетонные набережные. На одной из них высилось сводчатое здание вокзала, увенчанное шипом-башней.

"Тиранозавр. Этот вокзал - просто старый динозавр, прилегший на том берегу. Но он даже отдыхает всегда вполглаза, ибо жизнь полна неожиданностей".

Глаз-часы на башне с настороженной независимостью взирал на простирающееся внизу безлюдье.

Зубастые резные стрелки разомкнулись почти под прямым углом - половина третьего.

Днем здесь всегда плотные заторы транспорта, но сейчас, глубокой ночью, движение по мосту почти прекратилось.

Лишь изредка автомобиль, словно спугнутая с насиженного у вокзала места бескрылая птица на разбеге, со свистом прокатывался по широкому горбу пустой проезжей части моста.

И струны троллейбусных проводов запоздало вздрагивали своими тонкими телами вслед.

"Интересно, а когда я упаду в вязкую ночную воду, то сразу захлебнусь, или буду сдерживать дыхание до последнего? И наступит момент, когда кончатся силы, и в рот хлынет пахнущая бензином влага. Вон, какие радужные разводы. Или сразу смерть? Но в любом случае - никаких снов... Однако, наверное, будет противная судорога, как при внезапном пробуждении".

Засунув руки глубоко в карманы плаща, Перкеле автоматически переставлял ноги по тротуару, болезненными толчками ощущая сквозь подошвы каждую трещинку и неровность асфальта.

"Что это такое? Почему они обе ко мне приходят? Все началось с моих неуемных путешествий по Интернету... И зачем я только тогда влез в этот карельский сайт?2 То озеро, которое было на мониторе компьютера, до сих пор в глазах. Очень красивое! А сны именно после этого начались яркие и живые... Но всегда в них есть недоверчивая недосказанность... Может быть, это потихоньку дает знать о себе мой рудимент, мой третий глаз, мой новый орган чувств? И пока он крепнет и набирает силу, мой сновидческий орган, меня посещают эти женщины. Но что же будет, когда новое око полностью раскроется ромбической щелью поперек? Желтый, маленький и очень остренький будет мой новый зрак... Непонятно только одно: зачем мне такой глаз нужен? Для чего предназначен новый орган чувств?"

Вот уже целый месяц сны Принца Перкеле были связаны или с Ёжкой, или с Надин. Если одна ночь была под знаком французской меченой, то вторая обязательно связана со струистой девушкой будущего.

А сны эти совсем не приносили отдохновения: на утро Принц просыпался совершенно опустошенным, с болью в ногах и руках, и приходилось веерными движениями долго разминать пальцы, чтобы вернуть им гибкость.

Но его тянуло, безудержно влекло к этим женщинам.

В одиночестве будничной жизни Принцу становилось все тяжелее обходиться без Ёжкиного французского и ван-эйковских пальцев Надин.

И все сильнее хотелось быть одновременно и с той, и с другой.

Но ведь обе они из таких разных снов!

И тот уголок сюрреального мира, где Ёжка варила ароматный кофе, а нежная Надин делала массаж, не принимал его самого, его реального, Принца Перкеле.

Всегда сеанс общения заканчивался быстрым, резким, болезненным пробуждением.

В конце концов, Принц потерял границу между реальностью и сном. Ему стало казаться, что он завис в каком-то мучительном промежуточном состоянии, в переходном пространстве без верха, низа и боковых пределов, без опорных стихий: ни света, ни тьмы, ни воды, ни тверди - ничего.

Это был сам Хаос3, в котором лишь вязкие стоячие волны безликого отчаяния хищно колыхались вокруг и везде и, болезненно прикусывая, лизали одинокое тело Принца.

И Принц Перкеле решил пока не спать вообще, надеясь, что через некоторое время сможет забыться вызванным усталостью сном без сновидений, депрессия закончится, женщины забудутся, а жизнь, пусть однообразная, скучная, но спокойная, размеренная, вернется.

А как же иначе?

И он стал принимать огромные дозы витаминов, пить настойки женьшеня и элеутерококка, а потом подолгу прогуливаться в темное время суток.

Но теперь, к исходу четвертой ночи бдения, медленно вышагивающему Принцу Перкеле казалось, что вместо ног у него большие полые цилиндры, в которые переместились все соки организма, и невидимый, но болью ощущаемый, сверхплотный, ощетинившийся иголками поршень все время с силой поджимает вниз жидкую внутреннюю субстанцию тела.

Ниже колен, отхлынувшие от головы соки, распертые чудовищным давлением, стремились вырваться наружу, и иглами кожная боль роилась в ответ на каждый шаг, и жар палил ступни изнутри.

"Тело - это бурдюк со стенками, которые внутри сплошь покрыты острыми гвоздями, будоражащими все мои нервные окончания. Сплошной вывернутый испанский сапог. Иногда бывает очень больно чувствовать себя оболочечником. Надо передохнуть".

Принц остановился у остроконечной стеллы, установленной в начале последней перед привокзальной площадью трети моста, и повернулся спиной к реке.

Согнутые в локтях руки удобно разместились на перилах, тяжесть тела переместилась на узорную металлическую решетку, ограничивающую полукруглую площадку вокруг памятного камня.

Через пару минут голова перестала кружиться, и наступило долгожданное облегчение.

Перкеле поднял глаза.

Луна висела почти над самым острием трехметровой стеллы.

"Хочется расплакаться под этой Луной. Очень хочется".

У основания стеллы, на шершавой поверхности, была прикреплена позеленевшая медная табличка с именами героев, отличившихся в былых сражениях.

"Кожина... Василиса... Анкудинов... Иван... А это что?"

Принц с усилием оторвал свое тело от ограды и подошел к табличке.

Рядом с фамилиями было приклеено объявление.

В отраженном от воды призрачном свете желто-красных вокзальных огней можно было разобрать две строчки.

"Альмо Мюррин. Сопутствующие снам явления.

Помощь страждущим".

И телефонный номер.