Про ворону, котов и собаку
МИШКА
Кота Мишку мне отдал Слава Усов, геолог, в будущем автор исторических романов из эпохи Ивана Грозного. Он, как и я, был членом ЛИТО при питерском (тогда ленинградском) журнале "Звезда", тот самом, которому досталось от ЦК КПСС за Зощенко и Ахматову еще в 1946-м году. Это партийное клеймо было снято лишь в девяностых, во время перестройки, а до той поры журнал как бы искупал свою вину. В звездинское ЛИТО 70-тых, то есть нашего созыва, приходили Миша Чулаки, Алла Драбкина, Саша Житинский, Миша Веллер, Боря Дышленко, Миша Панин, Ира Знаменская, еще кто-то, потом уехавший за рубеж, что тогда считалось редкой удачей. Да, кажется, это был Юра Гальперин, не помню его звонкий дворянский псевдоним (Мятлев?), подражавший наивной оттепельной романтике раннего В. Аксенова ("Звездный билет", еще что-то), хотя шестидесятые уже прошли вместе с нашей юностью, и действительность становилась все тусклее и суровее... Уже в девяностых мне попадется запоздалая Юрина проза - он будет рассказывать, как работал смотрителем в каком-то музее города Цюриха, где все смотрители стучат друг на друга... А Веллер лет через двадцать напишет рассказ "Голубые города" о коллективном загуле в редакции одной многотиражной газеты. Когда Миша пришел в ту самую газету, я уже там не работал и не участвовал в вышеупомянутом загуле... Мое там присутствие - это лишь издержки Мишиного импровизационного стиля.
Да, были еще какие-то фигуры, но память отказывается вспомнить их имена и фамилии, да простят они меня... Вот еще, похоже, армянка Виктория Вартан, любимое выражение которой во время наших горячих споров было "В моей творческой кухне..." К литературе все тогда относились крайне серьезно - ведь она, в отличие от масс-медиа, могла при желании нести подспудную правду. Да и платили серьезно.
Впрочем, кот Мишка не имел к этому никакого отношения. Просто у меня была маленькая дочь, а ей захотелось "маленького котика". К двум годам она уже прекрасно говорила, с ходу справившись с коварной буквой "р", и помню свою родительскую гордость, когда мы продемонстрировали соседке по этажу, у которой был сынок того же года-месяца, наши способности, произнеся отчетливо, как дикторы первого телевизионного канала: "Антенна для телевизора" - (эта комнатная антенна и была в руках у соседки). Соседка впала в транс.
Да, кот появился после той антенны года два спустя, когда дочь уже помнила наизусть всю детскую литературу, ей прочитанную. Котик был маленький и красивый, хотя и серой дворовой масти, и умилительно лакал из блюдца молоко. На лбу у него из темных на темно-сером полосок четко прочитывалась буква "М". Ну, что ж, Мишка так Мишка, не мы называли... Мы же с женой были предупреждены, что генеалогия у него самая помоечная, но считали, что тут можно гораздо больше плюсов, чем, скажем, у аристократов масти. Ну, как у людей. Простые смертные - они добрее, отзывчивей, чутки к чужим проблемам и неспесивы... Этими качествами мы заранее и наделили кота Мишку.
И ошиблись.
Во-первых, он был страшно царапучий, и вскоре дочка вообще перестала к нему подходить, потому что он не давал себя погладить. Во-вторых, он начисто отвергал все методы обучения и не желал совершать свои отправления в местах общего пользования. Приходилось постоянно ходить за ним с тряпкой и выискивать, где он еще писнул или какнул. Когда я поделился нашими проблемами со Славой Усовым, который оставил себе Мишкиного брата по имени Кузька, то услышал, что Кузька разумен, склонен к тихому медитированию, патологически аккуратен (по полдня может вылизывать себе причинные места), памятлив на добро и ласков. Игра природы, ее гормонов. Просто нам, как говорится, немножко не повезло.
Мы жили в одном с моими родителями доме, только у нас третий подъезд, а у них одиннадцатый - всего же в доме, растянувшемся чуть ли не на километр, 17 подъездов, отчего его и прозвали Китайской стеной. Иногда, если мы куда-нибудь уезжали, я отдавал кота родителям. И не помню случая, чтобы мне удавалось его легко перенести с места на место. Пока я нес Мишку по двору, он вырывался и царапался, стремясь на волю, и, чтобы он слушался, мне приходилось держать его одной рукой за горло. Переносить его в корзине мне не приходило в голову. Да и корзины такой не было.
Время шло, а кот не исправлялся к лучшему. По ночам он не давал нам спать, несмотря на то, что его отселяли в прихожую, - он носился там как угорелый, вякал, бился в дверь, царапал обои, в общем, проявлял явные признаки дикой, вольнолюбивой и неуемной натуры, хотя с виду был довольно тщедушным. У меня стали опухать веки, и врач поставила диагноз: "Аллергия на кошачью шерсть" и выписала мне тавегил. Это уж было слишком.
Короче, встал вопрос, что дальше? Ни мои родители, ни Слава Усов, ни остальные члены ЛИТО взять кота не согласились. И тогда я решил отнести его туда, где ему лучше, - то есть во двор, на территорию его предков. А что? Я буду выносить ему еду, как это делают сердобольные старушки, - в определенное место, а он, поев, будет чувствовать себя совершенно свободным и счастливым, не испытывая никаких комплексов никому не нужной благодарности. Меня, конечно, мучила теза, так красиво высказанная Экзюпери, что, дескать, мы в ответе за тех, кого приручили. Но можно ли, господа присяжные, отвечать за того, кто не желает приручаться? Так я мысленно оправдывался перед судом, который мне устраивала моя собственная совесть.
В общем, мне удалось уболтать своих присяжных, и, когда я отнес кота во двор, они молчали, как рыбы. Толчком к выносу, а в таких делах всегда нужен толчок, послужило то, что я обнаружил в прихожей, вернее, в маленькой бездверной кладовочке, где висела наша одежда, - под обувью и домашними тапочками - целые залежи уже подсохших Мишкиных экскрементов.... Так вот откуда в нашей квартире стоял этот тошнотворный запашок.
...Я оставил кота на тротуаре и отошел, чтобы посмотреть, что он будет делать. Мишка вопросительно посмотрел на меня, направился к ближайшей автомашине, забрался под нее и сел, обвившись хвостом. Я вернулся к двери в парадную и позвал его. Он не вылез.
Дома меня с круглыми глазами ждала жена. Дочка была в садике. "Ну что?" - почему то шепотом спросила она. "Сидит под машиной", - сказал я. "Принеси его, - сказала она. - Ему страшно". Я кивнул и пошел вниз. Мишка сидел под той же машиной. В той же позе. Я нагнулся и вытащил его. Он не сопротивлялся и без приключений дал донести себя до знакомой двери.
Еще несколько раз я пытался вынести его во двор, но всякий раз, не выдержав, брал обратно. Получалось, что котик просто дышит свежим воздухом без присмотра старших. Но однажды кот подошел во дворе к открытому лазу в подвал дома напротив, нюхнул его темное отверстие и, прогнув спину, исчез в нем. Из подвала пахло кошками. Я ждал, что сейчас раздастся вой и визг, и мой полудомашний котяра выскочит оттуда, как ошпаренный. Но в подвале было тихо...
Увидел я Мишку лишь несколько месяцев спустя, хотя каждый день оставлял еду возле того подвального окошечка. Я не сразу его узнал - он отощал и одичал, но все равно отличался от дворовых кошек и котов тем, что совсем не боялся людей. Он откликнулся на мой зов и, мекая, побежал за мной. Жена и дочь были в деревне, холодильник пустовал, и я отвел его в родительскую квартиру. Я говорю - "отвел", потому что на руки он не давался, но бежал следом. Мы с матушкой устроили ему пир. Однако, отведя душу, кот вместо того, чтобы свернуться калачиком и погрузиться в сытую дрему, забеспокоился и, сев возле входной двери, стал страстно смотреть на замок и повякивать. Он просился во двор. И нам ничего не оставалось, как выпустить его.
И еще несколько раз я видел его во дворе, узнавал, подзывал, но он, поднимая хвост в знак расположения и давая понять, что тоже узнает меня, больше за мной не шел, видимо, считая, что свой долг мне он давно отдал. А у меня каждый раз при встрече перехватывало горло... Я был рад, что он жив, что он здесь, что он помнит...
Лишь однажды зимой он вдруг снова побежал за мной, и я снова привел его к родителям, и мы накормили его, и он не стал проситься во двор, а спрятался под кроватью, на которой лежал мой тогда уже тяжело больной отец. И отец попросил, чтобы я унес кота. Старые больные люди не любят, когда что-нибудь усложняется рядом с ними. Кот все понял еще до того, как я полез за ним под кровать. Он не сопротивлялся. И я его унес. И больше не встречал...
С тех пор прошло почти тридцать лет. У дочери две собственных дочки плюс огромный мастифф по кличке Алан, от которого у меня ровно через час начинают слезиться глаза, а в носу становится сухо и щекотно... Кот же давно умер, и его косточки растащили крысы или вороны. Однако по двору бегают его потомки. И хотя они не знают ни меня, ни о моей вине, я прошу у них прошения. Все ведь должны быть прощены. Иначе как жить?
© Игорь Куберский, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
