Когда начинались белые ночи, я приезжал на трамвайное кольцо на окраине города, окруженное красными домами, - внутри которых, казалось, чирикала стая воробьев, - с разноцветным выцветшим бельем на ржавых балконах, по окраинам соединенных между собой железными лестницами. Иногда бесшумно выходил на балкон с папиросой под седеющими усами старый рабочий, оставляя в сумерках голубовато-молочное, как туман, облачко табачного дыма.
Временами, бренча, раскачиваясь, с лязгом и звоном, тяжело подпрыгивая на стыках рельс, медленно приезжал трамвай под невероятным номером - например 74 или 91 - и с неизвестным маршрутом, словно пробираясь тайком из другого города; табунок детей с криками водил его за свисающие с крыши веревки; трамвай останавливался, с одышкой поджимал перепончатые двери, вновь делал круг и медленно уезжал, чтобы никогда не возвратиться на моей памяти. А к началу ночи, когда я - примелькавшаяся деталь цветного пейзажа - собирался к дому, который был почти на другой планете, так далеко, приезжал маленький трамвай без номера, с длинной дугой, похожей на расплывающийся абрис ночного облака. Весь дрожа, словно отраженный в невидимой в сумерках воде, он переходил на останавливающийся шаг, его голова вспыхивала светом, и рыжая вагоновожатая, встав, выбрасывала в окно выбежавшим из ночного подъезда детям несколько мандаринов.
Взявшись за руки, за моей спиной, они шли домой.
Иногда, вместе с детьми, ее встречал в сумерках молодой жених в белой, распахнутой на горле рубахе с короткими рукавами, играя вальс на губной гармонике. Дети убегали в подъезд. Она сбрасывала куртку. Они кружились. Я слышал перецокиванье ее каблуков. Он обнимал ее одной рукой, продолжая, в танце, играть на губной гармонике.
Затем маленький трамвай проезжал мимо меня; они ехали кататься. Освещенный, он взбирался на горбатый мост вдалеке, замирал на нем и, скатываясь, исчезал в переулке.
Подходя к мосту, я слышал отдаленный звон.
Иногда я вижу его во сне, и он останавливается; сталь подножки вздрагивает у моей руки.
- Садитесь, - звонко говорит молодая машинистка.
- Мы довезем вас до города, - говорит ее жених.
Ее волосы, как лен в воде, тихо шевелятся на черном сквозняке ночи.
Трамвай выехал на площадь.
У входа в сквер стоял милиционер с трубой. Казалось, в ее жерло падали и вновь вылетали из него маленькие и пушистые хлопья снега. В сквере, среди черных и разросшихся городских кустов, на маленьком постаменте стоял плотный и печальный человек в цилиндре, глухо запахнувшись в шинель. Мимо нас, сквозь ночь, прошел улыбающийся генерал в парадном мундире. Наклонясь к тротуару, пожилая дворничиха неуверенно старалась поймать кота в маленькую клетку с раскрытой дверцей, похожую на сетчатый колокол. Мимо них, держа во рту позолоченную дудочку, тихо прокатился на велосипеде круглоголовый мальчик. Под густую медленную музыку милицейской трубы молодой матрос танцевал со своей девушкой. Они кружились, почти не касаясь земли, то быстрей, то медленней.
Улыбаясь, - как будто мы стояли на страшной вышине, покачиваясь над темными небесами, - молодая вагоновожатая молча протянула мне, достав из кармана юбки, маленький оранжевый мандарин.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
