 |
|
Рассказы
ПРИМИРЕНИЕ
Никто не может знать себя, покуда не узнает, отчего зависит и кому принадлежит и с какой целью был сотворен. Герхард Дорн. "Theatrum chemicum".
Душа людей терниста и камениста, как земля; труд велик, работников мало; награда Всеблагого из рук Его - здесь - горше, чем награда работнику из рук смертного: как полынь, а то масличная ветвь.
Жил во стародавнее время в Майнце реб Раши, немелкого человек замеса, да и не перетирающийся в тонкую муку в жерновах.
А Майнц-город, однако, близ Нюрнберга.
Потому как в Нюрнберге, у лавки мясной, на рынке, где скот на крючьях, сказал:
И вот будет день,-
И повиснут на крюках
Ненавидящие,
Злоумыслившие Израиля.И поглядел на свиные головы и запекшуюся свиную кровь и сказал:
Пепел Исаака,
Пепел Исаака.А к чему - не уразумел.
Потому: "Кто ныне - пророчествует? Дети, да женщины, да безумные, которые как шуты".
И вот, по прошествии трех дней, по пути из Нюрнберга - а был он в нем ради слова, сказанного Ною голубем - взошел на большую гору. И на горе - посадил сына на плечи.
Потому - и Господь нес Израиля на плечах.
И Моисей на руках.
Чтобы пес его не покусал.
И вот, доходящий до гребня горы, встречает монаха-рыцаря.
На коне, на голове шлем, у руки меч.
Тело поверх рыцарского доспеха в рясе.
"Бог" - говорит, - "помощь. Почему почтенный Соломон идет пешком?"
"Разве" - отвечает,- "Мессия я, чтобы ехать на осле?"
"А разве" - спрашивает рыцарь, - "почтенный в Иерусалим держит путь?"
Р. Раши остановился и отер пот.
"Ноша, Соломон, твоя тяжела" - говорит монах-рыцарь, - "сними сына с плеч, посади его на холку лошади. Ты немолод, а нести дитя для коня - невеликий труд".
Снял Раши - может, от припека какого солнечного - сына, и пересадил на коня.
Достал лепешку, вареную в меду, и дал сыну.
А тот спросил:
"Отец, какова в Законе первая заповедь?"
"Возлюби", - сказал реб Раши - "ближнего, как себя".
Тогда сын разломил хлеб надвое и дал всаднику. Засмеялся тот, взял хлеб, взял плеть, и хлестнул коня. И вот уже видно только, будто кто-то под горой далеко пылит, как ангел Исава.
Заплакал реб посреди дороги на гребне горы и хотел уже опуститься на колени в прах, но поднял только лицо и руки к Господу.
Потому Господь - да будет благословен - делает всегда все во благо.
И вот Раши уже девятый десяток лет, и вот написал: "Господь говорит, а Моисей пишет, и плачет", и вспомнил заклубившуюся на дороге пыль, и заплакал и чернила расплылись.
А чернила в Майнце были дороги.
А когда достал новый лист - а был вечер начавшегося воскресения - входят к нему посланные от епископа Римского.
"Ты ли" - говорят, - "Соломон?"
"Я", - говорит.
"Ты ли" - спрашивают, - "сын Исаака?"
Отвечает:
"Я".
Тогда, почтительно поклонившись до земли, предъявили трепетно красочную Папскую грамоту: повеление Соломону собраться в Рим.
А реб Раши стар и умудрен, а потому, помолившись и простившись без страха, садится в дожидающийся возок и, окруженный ватиканскими монахами, едет в Рим.
Выехали в воскресение, а приехали в Рим в пятницу до первой звезды.
Вошли - сидит Папа, весь в малиновом сиянии, как Ровоам-царь с толстыми, как уд Соломона, пальцами. Лицо умное, лет ему до сорока, и говорит грозно:
"В Торе" - говорит, - "сам знаешь, когда два стиха враждуют, придет третий и примирит".
"Бог - да будет благословен!" - отвечает Раши - "знает, сколько нам ждать".
Тогда Папа говорит похожим на плывущие корабли епископам:
"Оставьте нас".
А наедине вдруг спрашивает:
"Был ли у тебя сын?"
"Был".
Спрашивает:
"А не шел ли ты с ним по дороге из Нюрнберга, неся отрока на плечах своих, и не встретил ли монаха-рыцаря? - и не посадил ли отрока монах-рыцарь на коня и не ускакал ли с ним?"
Отвечает:
"Так".
"А знаешь ли, где твой сын?"
"Где мой сын?" - спросил Раши.
Тут сошел Папа с седалища и пал Раши в ноги, как блудница перед Христом, проливая слезы на его дорожные башмаки.
И старый реб Раши понял.
А епископ Римский поднял на него лицо.
А тот опустил, в ярко-красном, с бирюзовыми кистями талесе, руки ему на плечи.
И сказал:
"В Майнце, я заколю откормленного теленка ради тебя".
© Ростислав Клубков, 2002-2023.
© Сетевая Словесность, 2002-2023.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Айдар Сахибзадинов: Третья осень в Урюме [Уже ноябрь. Березки, черемуха и верба в моем дворе облетели. В деревнях, как правило, срубают все, что не плодоносит, или, по крайней мере, не заморское...] Ольга Кравцова: "Не стенать на прощанье и влюбляться навек": о поэзии Александра Радашкевича [Поэзия Александра Радашкевича притягательна своей смелостью, даже дерзостью ума и речи, загадочна именно той мерцающей магией чувств, которую обнаружит...] Андрей Мансуров: Начистоту – о рассказах А.И. Куприна [...после их прочтения остаётся тягостный осадок: что герои такие тупые и безвольные, и не испытывают ни малейшего желания улучшить свою судьбу и жизнь...] Алексей Миронов: Сомнительный автограф [Так бы хотелось быть воздухом лётным, / невыдыхаемым, неприворотным. / За поворотом бы ахнуть в потьме / так бы хотелось, конечно, и мне...] Георгий Чернобровкин: Качание эпох [Подумаешь, что можно вдруг шагнуть / за грань стекла и за вечерним светом, / зимы познать действительную суть, / что ведома деревьям и предметам...] Леонид Негматов: Улица Леннона [Ночь привычно шаркает на запад, / шлейф с подбоем синим волоча. / Вслед её походке косолапой / не смотрю. Я наливаю чай...] Читайте также: Динислам Алтынгузин: Когда закончится поэзия | Сергей Арутюнов: Вот в этих самых днях | Максим Жуков: Некуда бежать | Яков Каунатор: Житие сатирика | Наталья Козаченко: Сидоров и Элька | Алексей Смирнов: Три рассказа | Елизавета Терпиловская. "Ничего не забудь из того, что казалось ненужным..." | Владимир Алейников: Быть ясновидцем | Михаил Ковсан: Братья | Наталия Кравченко: Не о женщине, не о мужчине... | Никита Николаенко: Награды и золото | Айдар Сахибзадинов: Зарок | Алексей Смирнов: Три рассказа | Виктор Хатеновский: К волнорезам жмутся волны | Лана Яснова: Так обманчива ночи моей тишина...
|