Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ЛЕШИЙ


- Леший! Лешего поймали! У, рожа какая! - надрывалась стайка пацанов, обегая вечножующую то ли удила, то ли подхваченную на ходу траву тощую кобылу, волочащую следом "плавающую" на ухабах телегу, на которой, накрепко привязанное, в рост, возлежало нечто.

Путы были надёжные - явно инвентарь, позаимствованный в школьном спортзале - канат толщиной в запястье.

"Нечто" с глубокими следами "вчерашнего", заросшее дремучей бородой, полной хвои, травинок и всякой насекомой твари - и столь же буйной чёрной шевелюрой, с носом-картошкой и большими красными губами, спонтанно билось в путах, интеллигентно выкрикивая:

- Да есть кто живая душа? Есть, сказать кому?!

Окрестные первые петухи, проворонив начало деревенского праздника жизни, раздухарились вдогонку так, что будочные псы на них порыкивали.

- Лешего! Лешего повязали! - компания "охотников за привидениями" была невелика: трое сопляков-малолеток и вожак - дылда-подросток, второгодник Федька Луговой, уже завсегдатай клубных потанцулек и отчаянный курильщик - прозванный Колом, то ли за школьные успехи, то ли за мелкую и островатую какую-то голову на матереющем уже теле. А то ли просто так: каково в деревне без кликухи? Что без паспорта. С кликух, говорят, и фамилии начинались.

- Лешего поймали! - драл глотку Кол.

"Леший" же повторял, как заклинание:

- Да есть кто живая душа? Есть, сказать кому?!



"Живая душа" сыскалась, наконец, в лице местного конюха - худого и длинного - похожего на рыболовный крюк, такого же узкого в скулах и востроносого - нагибающего голову и сшибающего лампочки в бревенчатой деревенской администрации - прозванный за все эти уникальные качества Сутулым. Сутулый, по привычке пригнув голову, оглядел процессию:

- Ну, чего мужика свободы лишаете, шантрапа? Давай, развязывай, пока от физрука за канат не влетело!

- Так леший же...

- Лешие днём не могут! - сказал Сутулый. - Бабка рассказывала.

Кол с неохотой принялся распутывать "лешего", мелкота вокруг примолкла, насупившись: земная слава, как пить дать, их миновала.

- Художник я! - "Леший" уселся на телеге, разминая затёкшие руки-ноги. - С Москвы. Ломанулись с компанией в глушь, от людского глаза, с водочкой, девочками - ну, как оно полагается, а эти... - он по-русски широко помянул "компанию". - сорвались, видать, к утру - пошутили, мол. А меня бросили, одного. А я, сам понимаешь, в состоянии... Ни черта не помню!

- Точно, лежал, хоть навоз им мечи! - подтвердил Кол.

- Я же говорил - не могут лешие днём! - повторил Сутулый.

- Точно, не могут, - согласился Художник, - шланги горят со вчерашнего. Где у вас магазин тут, что ли?

- Лешие ж не пьют? - съехидничал Кол.

- Лешие до самогона ловкие, - констатировал Сутулый, - бабка рассказывала. Она старая, знает... А магазин с вечера открывается, чтоб уборку не срывать.

Художник обречённо повесил голову.

- Ничего, у меня есть, - сказал Сутулый и выкопал из неимоверно великих штанов едва початую чекушку.

- На, художник, поправься!

Тот жадно глотнул - просительно глянул на Сутулого.

- Пей до дна! Как новый гость. Деньги есть, рассчитаешься.

- Найдутся, если эти не обчистили... конокрады...

- Мы в России не воруем! - оскорбился Кол, видимо, твёрдо уверенный, что его затерянная в калужских перелесках деревенька, его "малая родина" - и есть Россия, где за спёртую подкову могут и "торец свинтить".

- Да, вот... - Художник обхлопал карманы помятой до модного вельветовой куртки. - Держи, добрая душа. Здесь на две, с лихвой! Как величать-то?

- Вовою, - сказал сутулый, - так мамаша надумала.

- Хорошая, наверное, мамаша, долгих ей лет!

- Померла прошлым годом, с бабкой кантуюсь. - Как-то равнодушно сказал Сутулый. - Ты, художник, возьми, закуси, тут бабка на день собрала. - Он развязал по старинке устроенный узелок. - Бабка говорит, в пакете нельзя, полиэтилен там, химия. И еда преет... Ты солёные огурчики выбирай, наши, огородные - они с похмела самая божеская пища.

Художник благодарно захрумкал. От выпитого стало весело, он огляделся.

- Хороший ты человек, Вова. И места у вас хорошие. На пленэр можно.

- Куда?

- Ну, природу писать, этюды. И девок могу посвежей прихватить. Свои-то, небось, уработались...

- Не, я лучше Лебедя приведу - знатный жеребец, серебристый такой, в холке - два метра. Нарисуешь?

- Нарисую, Вова. И тебя могу.

- Так портрет получится! - Вова-Сутулый расплылся детской улыбкой.



Минуту спустя захмелевший Художник, болтая ногами на телеге и смоля халявную Вовину "Приму", посвящал Сутулого в тайны импрессионизма, тонкости пастозы и лессировки, засыпая того терминами, разбавленными ядрёным матом.

Сутулый серьёзно кивал, изредка сокрушённо качая головой:

- Вот оно как! Как только держишься у себя в городе, с такими нюансами?

Прохожая толстоногая баба, услыхав незнакомые словца, навострила ухо, оглядела в упор Художника - с так и не прибранными бородищей и шевелюрой дыбом - и сплюнула, перекрестившись:

- Болтает чего-то, безбожник! Ну, лешак лешаком. Как земля таких носит!




© Анатолий Яковлев, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Словесность