Когда от нас ушли Коммунисты
...и показали ему Чорную дорогу на Белое небо.
Пошел он, и перешла ему дорогу Белая кошка, но все равно не дошел он конечно
никуда, устал и заснул прямо посреди дороги.
И проходя по своим делам наступили на него копытом конь Белый,
конь Рыжий, конь Чорный и конь Бледный. Не со зла наступили - думали просто
так тряпка валяется на дороге.
Настала ночь, и небо стало Чорным, а потом вышла луна и дорога
стала Белой.
Пришел Оле-лукойе и раскрыл над ним сначала Чорный зонтик, а потом
Разноцветный, а потом опять Чорный, а потом опять Разноцветный, и так до самого
утра.
И проснулся человек в Коричневом доме с Чорным потолком и с видом
на Огонь Вечный. А вокруг Огня Вечного сидят снегирь Алый, синица Жолтая и Зеленый
попугай - молчат. И лица у них хуже чем у людей.
Посмотрел на себя человек: а левая нога у него из ясписа, а правая
из смарагда; левая рука у него Чорная, а правая - Красная. А Зубы у него Зеленые.
И живет с тех пор этот человек в Коричневом доме с Чорным потолком,
и каждую ночь он идет к непослушным детям и пугает их Красной Рукой, или Зелеными
Зубами. Тех, которые совсем не боятся, душит Чорной Простыней и съедает - но
не для удовольствия, а потому что так надо.
Потом возвращается в свой Коричневый дом, достает из-под матраса
надежду в поплиновом платье, надувает ее велосипедным насосом и засыпает, уткнувшись
носом в Розовые цветочки на ее Голубенькой спине. Уборщица в Синем халате придет
только в семь часов.
Так и проводит он свою Смерть.
Иногда он мечтает устроиться Клоуном в макдональдс на Тверской
- к детям, но там все на двести лет вперед уже занято.
С тех пор как от нас ушли Коммунисты, не стало в нашей жизни последовательности.
Когда Коммунисты отключали например отопление, они тут же отключали электричество,
чтобы не включали обогреватели, и перекрывали газ. Потому что понятно же, что
пока по радио еще не объявили Коммунизм, еще где-то есть несколько несознательных
сволочей, которые начнут греть свои Жопы над газовой плитой, вместо того чтобы
отправить этот газ например положительным финским буржуям и купить нашим любимым
женщинам финские сапоги, чтобы не мерзли у наших любимых женщин ноги и не простужались
у наших любимых женщин придатки и чтобы нарожали они нам детишек здоровых и
много, а то скоро одни узбеки будут в СССР жить, хотя против узбеков никто ничего
против не имеет, очень хороший они хлопок выращивают на портянки нашим солдатам,
и на ХБ нашим сержантам, и на ПШ нашим офицерам.
Вот как надо глобально мыслить, сейчас уже никто так не умеет.
А если кто сильно замерз, тот может взять лом и обколупать лед вокруг подъезда,
тогда и сам завтра на этом месте руку не сломает, и людям приятно, а тепло-то
как. А потом прийти домой, зажечь свечечку, зачерпнуть на балконе из эмалированного
ведра квашеной капусты да с брусникой, и выпить стопку ледяной водки, а потом
плясать и петь, а потом ебать жену под ватным одеялом, а там утро и на работу.
А на работе хорошо: там и свет и тепло и в столовой стакан сметаны дадут, только
точи свою гайку, дери зубов побольше и рисуй свой чертеж огромный, чистый и
прекрасный как Летающий Остров Солнца. И слепят с него за это обобщенный барельеф
с цыркулем и отбойным молотком на фронтоне городского педагогического института.
Но никто уже не пользуется ломом, никто.
А ведь раньше миллионы людей ходили с ломом, с киркой, с кайлом, с сучкорубом.
Вот хоть кто-нибудь из вас умеет толком обрубать сучки? Хуй. Никто не умеет.
А раньше все умели, и пели песни, и шли на парад, и опять рожали детей здоровых
и много.
И нас тоже рожали здоровыми.
Мы, когда родились, орали басом, ссали в палец толщиной, и разгрызали молочными
зубами деревянные прутья. А потом ссутулились, сморщились, надели на нос очечки,
у нас повылезли волосы и стали мы фрустрированные невротики и латентные шизофреники.
Как жизнь? - спрашивают нас. Да все нормально, отвечаем мы, да.
Чучело
В самой середине Москвы лежит Дохлое Чучело.
Однажды в тридцать пятом году оно вдруг село и сказало: Блять! Я
блять думаете об этом суки мечтало блять!
Тогда пришел Сталин и застрелил Чучело из пистолета в Хуй. Потому
что в этом мире если у кого нет под рукой где-нибудь Хуя, то такого человека
все толкают в метро и когда он разговаривает, все зевают и чешут Жопу, а потом
палец нюхают и еще окурок ему на штанину выплевывают.
И Чучело с тех пор совсем умерло.
А не нужно было Счастья всем желать, самое умное нашлось. И еще
оно Голубую Чашку разбило и не созналось. Вот и лежит теперь с птичьими лапками
скрюченными, и хуй ему а не царствие небесное, и когда нас всех позовут на Страшный
Суд, оно так и останется там валяться, только солдаты все разбегутся и электричество
погаснет, и протухнет Чучело, и будет ВОНЯТЬ.
Потом когда из мавзолея выходить, там еще много разных людей замуровано:
и Жданов и Суслов, и Леонид Ильич Брежнев, и Гагарин и тихий летчик Серегин,
любитель домашнего консервирования и поебаться, неизвестно как угодивший в нахуй
ему не нужную Вечность.
Плохо там, плохо. Страшное Чорное место, прости их всех Господи.
И почему они не положили в мавзолей Гитлера?
А потому что они его убили, и детей его убили, и жену его, и от Гитлера
остались только Зубы, и они смеялись над этими Зубами, а потом решили что раз
нет больше Гитлера, им теперь можно ВСЁ, например усесться без спросу за чужой
стол и жрать в семь часов утра котлету с картофельным блядь пюре, ежесекундно
утирая рукавом сопли и читать при этом вслух курс валют.
Семь казней на вас и французское на вас нашествие. Такое, чтобы вышел
человек из ленинградского вокзала, а там французы кушают Падшую Лошадь, чавкают
и жирные руки об штаны вытирают.
Православная Бомба
Давным-давно, еще при коммунистах в прошлом веке, жадные империалисты
изобрели Нейтронную Бомбу.
Нейтронная Бомба была устроена очень Цынично: после ее взрыва люди испарялись
тут же, а вещи все оставались целые. Заходишь в дом - никого нет, ни души. Суп
на плите, котлеты в холодильнике, белье в шифоньере. Надевай хозяйские кальсоны
и живи.
Американские империалисты предполагали использовать эту бомбу, чтобы переселить
из америки в советский союз негров, потому что к тому времени негры их уже довольно
сильно заебали. Но несколько негров съездили посмотреть квартиры под видом туристов
и вернулись с кривыми мордами: не понравилось им - в америке квартиры лучше.
Кроме того, за три дня негры не увидели в советском союзе ни одной посудомоечной
машины, ни одной, даже в кремле.
В общем бомба так и не пригодилась и империалисты ее забросили.
Да и хуй с ними, с империалистами, все равно мы их еще похороним,
но в тогда же академики Зельдович и Шнеерзон изобрели в ответ не то Позитронную,
не то Гиперонную бомбу, которую затем, чтобы угодить империалистам, тоже забросили.
И совершенно зря, потому что на самом деле Бомба была никакая не позитронная
и не гиперонная, а самая настоящая Православная.
Она действовала прямо наоборот американской: если такую бомбу сбросить например
на москву, а на москву ее обязательно надо сбросить, то все москвичи останутся
живые, но будут стоять Голые посреди чиста поля. Ну, может быть рощица там еще
кудрявится на месте бывшего кремля.
Половина москвичей конечно же сразу часа через три без своих мобильников и палм-пилотов
околеет, это понятно. Другая же половина погорюет слегка по квартирке своей
в бирюлево, а потом прикроет срам лопухом, откопает на участке самогонный аппарат,
еще дедом- покойничком так закопанный, что никакая человеческая бомба не достанет,
и заживет наконец как указано: про завтра не думая и про вчера не сокрушаясь.
Тихо, скромно. Что выросло - то и выросло. Откусил от дерева и съел.
В семидесятых годах прошлого века советские ученые много работали над выведением
сверхчеловека. Не такого неприятного, как у фашистов, а хорошего советского
сверхчеловека, в основном для космических нужд: станция Салют тогда уже довольно
сильно разваливалась - то гайка открутится, то телескоп отломится и уплывет
в космос, гоняйся там за ним. Поэтому космонавтам постоянно нужно было вылезать
наружу что-нибудь подкручивать, привязывать, заклеивать и замазывать, чтобы
например воздух не выходил. А скафандры были страшно дорогие: миллион тогдашних
рублей за один ботинок. Два раза в космос вышел - и выбрасывай скафандр: там
рукав порвался, здесь космические лучи дырку проели, не напасешься. Вот и решили
вывести специальных людей, которые могут выходить в космос без скафандра.
Для этого открыли секретную лабораторию в научном городе Пущино-на-Оке и стали
там крыс облучать, травить всякой дрянью, бить током, а то и просто пинать сапогами:
если какая-то крыса от этого не сдохнет, тогда ее с другой крысой скрещивают,
которая в кипятке не утонула.
Так продолжалось довольно много лет, пока наконец не произошел случай.
Всем известно, как происходили открытия в советских лабораториях: кто-то нажрался
спирту, нажал не ту кнопку, разбил колбу, потом перепутал провода - вот вам
и сверхпроводимость.
В этот раз пьяный лаборант уронил крысу в цистерну с жидким азотом, а когда
вылавливал ее оттуда пожарным багром, свалился туда сам. Позже безуспешно пытались
выяснить, что до этого пил этот лаборант и что у него было в карманах, потому
что после его падения в цистерну жидкий азот внезапно превратился в стеклянную
массу, до того вонючую, что все разбежались кто куда.
Только через два дня сантехник, зажав нос, пробрался в помещение и обнаружил
там разбитую вдребезги цистерну и мумию лаборанта с откушенной головой. Крысу
не нашли, нашли прогрызенную в бетонной стене дыру диаметром где-то метр.
Вскоре из окрестностей научного города Пущино-на-Oке стали поступать неприятные
известия: в овощеводческом совхозе был съеден весь урожай капусты, пусть и гнилой,
но все равно жалко, а также загрызены три коровы из частного сектора. Свидетели,
тоже все до единого пьяные, утверждали, что видели в лесу крысу размером со
свинью, но им конечно не поверили.
Однако вскоре в виноводочном магазине утром действительно была обнаружена огромная
крыса: она храпела вверх животом среди горы разгрызенных водочных бутылок. Продавщица
ударила крысу по голове молотком, после чего крыса пошатываясь встала, наблевала
на пол битым стеклом, перекусила продавщице щиколотку и неторопливо ушла в сторону
леса. Больше про нее в Пущино-на-Oке никто ничего не слышал.
Зато вскоре в подмосковном городе Коломна во время ежепятилетней обязательной
чистки сусловаренных чанов на местном пивоваренном заводе в одном из чанов был
обнаружен труп огромной крысы. Труп был вполне хорошо сохранившийся, несмотря
на то, что в чан довольно часто заливали кипяток и другие агрессивные жидкости.
Пивовары не стали очень уж сильно по этому поводу переживать, потому что мышей
в пивные бутылки разливали довольно регулярно, а слишком принципиального отличия
мыши от крысы еще никто не обнаружил. Ну крыса и крыса.
В общем, не стали связывать этот факт с некоторыми происшествиями среди любителей
местного жигулевского пива, когда например простой фрезеровщик металлоремонта
по пьяной лавочке повалил башенный кран, или тихая домохозяйка забила мужа шумовкой
до такой степени, что труп не удалось опознать. Еще был случай, когда пенсионер-садовод
за ночь разобрал десять километров железнодорожного пути, чтобы построить забор
вокруг своего участка.
Однако, когда простой двоечник Сережа, любитель допивания из кружек в пивном
ларьке, сбил из рогатки самолет ТУ-154, органы заволновались: в те времена этот
самолет вообще еще ни разу не падал - это потом он стал валиться каждую неделю,
а тогда он был еще вполне летучий.
А уж после того, как два автослесаря, опять же во время пьяной драки после
совместного распития, вдребезги разбили памятник Владимиру Ильичу Ленину и смяли
танк Т-34 на постаменте, органы забеспокоились уже не на шутку и стали принимать
меры. Во-первых, они довольно быстро все выяснили: про лаборанта, про крысу,
про пиво и прочие факты. Во-вторых, был составлен список особенно больших любителей
пива в городе Коломна.
После гибели спецподразделения при попытке ареста уже упоминавшейся домохозяйки,
органы сильно задумались. Затем недолго посовещались и выжгли весь подмосковный
город Коломна напалмом. Советский напалм славился тем, что горел он так себе,
зато дыму от него было просто пиздец сколько - никто не выживал, абсолютно.
Страшное это было, антигуманное оружие, его потом запретили.
Через четыре часа после применения напалма из черной стены дыма к окружившим
город установкам Град вышли двенадцать закопченых человек. Двоечника Сережи
среди них не было - видимо недостаточно он выпил пива. Кроме него, все были
на месте: и домохозяйка, и два автослесаря, и пенсионер, и фрезеровщик. Еще
среди них были один сторож вневедомственной охраны и учитель рисования из восьмилетней
школы. Остальные тоже где-то записаны в документах КГБ, но документы очень секретные,
а так всех не упомнишь.
Сверхчеловеки из-за напалма были не очень активны, поэтому на предупредительные
выстрелы в упор отреагировали вяло: повалили несколько установок Град и оторвали
голову какому-то не в меру энергичному майору. После этого они образовали цепь
и побрели куда-то на юго-восток.
Военная разведка тщательно отслеживала их маршрут. На их пути было установлено
несколько сотен мин, в пустыне Кзыл-Кум вся группа подверглась мощной бомбардировке.
В результате всего этого, группа без потерь вышла к советско-китайской границе
в районе поселка Кульджа и затерялась на территории Синдзянь-Уйгурского национального
округа.
Далее, по сведениям внешней разведки, сверхчеловеки в конечном итоге оказались
в дружественной Советскому Союзу народной республике Кампучия, где поступили
на службу к тогдашним ее руководителям товарищам Пол Поту и Йенг Сари, которые
как раз тогда затеяли установить в Кампучии всеобщее и безграничное счастье.
Однако, когда число жертв превысило пять миллионов человек, товарищи Пол Пот
и Йенг Сари забеспокоились и попытались как-то урезонить сверхчеловеков, напирая
на буддистские принципы, однако понимания у сверхчеловеков не нашли. Тогда товарищи
Пол Пот и Йенг Сари обратились за помощью к советскому правительству.
Попытки сбить сверхчеловеков при помощи наиновейшего лазера из космоса, а
также накрыть их баллистической ракетой с ядерной боеголовкой закончились ничем.
Правда погибло еще несколько миллионов местных жителей, но их к тому времени
уже никто не считал.
Советские военные уже не знали, что бы еще придумать, но к счастью все разрешилось
само собой: сверхчеловеки стали пропадать. То есть, вот стоял сверхчеловек,
и вдруг рассыпался в пыль. Видимо что-то у них в организме поломалось из-за
этой сверхчеловечности. Так и рассыпались все, кроме почему-то фрезеровщика
Николая, который жив и по сей день.
Кампучийские матери пугают Николаем своих детей: мол, выйдет из леса страшный
человек и сожрет. И не врут при этом: действительно выйдет и действительно сожрет,
уже несколько тысяч сожрал. Чтобы задобрить Николая, местные жители отправляют
ему не нужных в кампучийском хозяйстве девочек. Девочки в основном очень мелкие,
но Николай ничего - берет.
На исходе века он вдруг затосковал по родине, только не знал, где она, родина.
Поплыл наобум, добрался до Индонезии - не понравилось: одни чучмеки, исповедуют
ислам, православия не понимают.
Сходил в Гималаи, взобрался на самую высокую горку, огляделся: где там Россия?
Не видать России, облака. Чиркнула по небу звездочка - то упала в океан последняя
русская станция Мир.
Вздохнул Николай и вернулся назад в Кампучию - все-таки там привычно.
В научном городе Пущино-на-Oке некоторое время исследовали Вонючее Стекло, но
вскоре забросили: сильно уж воняет, даже исследовать неприятно. Тут началась
перестройка, и почти все ученые поразъехались кто куда, в основном в город Сан-Диего
в Калифорнии.
В середине ельцинского правления было вновь занялись выведением сверхчеловеков:
даже вывели двоих - Гусинского и Березовского, но таких сверхчеловеков забраковала
приемная комиссия, так что обоих прогнали на улицу, потому что кормить нечем.
Позже, уже при президенте Путине, из-за них весь институт полтора года сидел
без зарплаты.
Так что ничего пока со сверхчеловеками хорошего не вышло.
Прежде чем спасать население, его необходимо рассортировать.
Для этого устраивается коридор, в нем пятьдесят например дверей. Двери в случайном
порядке открываются на себя и от себя. На них в случайном же порядке развешиваются
таблички НА СЕБЯ и ОТ СЕБЯ.
Если кто ни разу не угадал - того отправлять налево, кто все до единой угадал -
направо. А остальных - в телогрейки и в Лагерь.
Которые ничего не угадали, тех назначают придумывать мысли, как бы сделать
так, чтобы всем хорошо. А которые все угадали, заставляют тех, которые в телогрейках,
это в жизнь воплощать.
Можно например придумать построить забор от тихого океана до атлантического,
чтобы на каждой его дощечке слово ХУЙ было так написано, что ни одна буква на
другую во всем заборе не похожа.
Да много разных смешных штук можно выдумать.
Нужно немедленно вернуть обратно праздник седьмое ноября. Чтобы не эта наебка
с зюгановым-анпиловым под балалайку, а чтобы правильная Демонстрация Трудящихся,
чтобы портвейну выпить и пройти с азербайджанским флагом перед трибунами с хорошими
уважаемыми людьми, где Безумный Человек все время кричит про то что слава нам,
таким славным, и ура всем до единого: и крутильщикам и вертельщикам и копателям
и сапожникам, и всем нашим дорогим и любимым, они тоже заработали, и еще раз
нам ура и слава, и какие мы молодцы что все сюда пришли, и еще три раза ура.
А потом пойти в гости есть там салат-оливье. Какой-то человек специально придумывал
салат-оливье, чтобы в нем пьяной харей было удобно лежать, но на самом деле
в салат-оливье никто никогда мордой не падает, не для того он на стол поставлен,
а для того, чтобы тушить в нем окурки. Нет лучше места чтобы тушить окурки,
чем салат-оливье, это все знают.
В общем, так: хуй с ним, с бывшим советским союзом, а салат-оливье на седьмое
ноября верните, сволочи.
Справедливость
Обязательно должна быть Справедливость. Без Справедливости нельзя.
Справедливость это или Несправедливость - вычисляется математическим
путем. При этом Справедливость всегда должна быть больше, чем Несправедливость.
Вот допустим пришел человек в магазин, дал продавцу десять рублей
и ждет что тот даст ему взамен бутылку пива. Если так оно и произошло, то говорить
не о чем: нет тут никакой ни Справедливости, ни Несправедливости. А вот если
продавец деньги взял и говорит: давай мол, давай ступай отсюда, что стоишь как
пень? - тогда это Несправедливость, и чтобы снова была Справедливость, нужно
поджечь магазин, чтобы сгорело тысяч на пятьдесят, это как минимум.
Но лучше бы конечно еще расстрелять продавца, да и его хозяина
тоже неплохо бы.
Или еще: если кто-то расскажет, что в таком-то году Сталин расстрелял
миллион человек, его тут же спросят а что это за люди были? Может быть они все
были Жулики? Тогда это Справедливо. И если даже из них сто тысяч были не Жулики,
то это все равно Справедливо, потому что сто тысяч гораздо меньше чем девятьсот.
И даже если наоборот было всего сто тысяч Жуликов - то это все равно Справедливо,
потому что если бы их вовремя не расстреляли, они бы еще десять миллионов человек
ограбили, потом украли бы у всех продуктовые карточки и продали Россию фашистам.
Хорошо бы написать специальную компьютерную программу, которая
считает Справедливость. А то все считают в уме, считать мало кто хорошо умеет,
поэтому у всех разное получается - у одних вроде бы Справедливость, а у других
совсем Несправедливость, и все от этого спорят, ругаются, потом не здороваются
друг с другом, в общем непорядок.
Пиздец
Пиздец говорят приходит незаметно.
Это плохой Пиздец приходит незаметно, видели мы такой. Выскочит из кустов, Хуй
покажет: оп-ля! Вот уж удивил так удивил.
Настоящий Пиздец приходит не так. Настоящий Пиздец выходит торжественный и сияющий
как авианосец Миссури из Порта Приписки до Пойнт-оф-Дестинейшн. Проходит Суэцкий
канал, Панамский, Гибралтар, огибает Мыс Доброй Надежды, раздавливает по пути
сейшельские острова с лучшим на Земле климатом, даже не замечает, разве что
пара кружек на камбузе треснула.
А мы мечемся по периметру нашего мелкого брунея: а? что? куда копать? вглубь?
вширь? чем запасаться: крупой? водой? постным маслом? пистолетом с одним патроном,
чтоб поднять на себе флаг и затонуть? Или просто встать на берегу гордо, как
Пушкин на картине Айвазовского-Репина и рассказать прибою свои накопившиеся
претензии? Хуй его знает.
Одно в таком Пиздеце приятно: он большой, а мы мелкие. Если он с первого раза
не попал, то пока он вокруг Африки развернется, мы уже бороду сбрили, зубов
навставляли, два раза женились да и окочурились от естественных причин, извините
уж.
Поселок Переделкино
В писательском поселке Переделкино живут два вида людей: Писатели
и Бандиты.
Писатели Бандитами брезгуют, не здороваются даже, а Бандиты Писателей
наоборот уважают, потому что в детстве папа-алкаш порол их ремнем за то что
они не прочитали сын полка и тимур и его команда.
Бандиты построили Писателям ровную дорогу и зажгли вдоль нее фонарики,
чтобы Писатели не сломали себе ножки когда идут ночью за водкой в магазин, который
тоже выстроили Бандиты специально для Писателей, потому что сами-то Бандиты
пьют только грейпфрутовый сок, они же всегда на работе. Но Писатели не только
не сказали Бандитам за это спасибо, но вообще теперь морду от них воротят и
морщатся, потому что все Писатели, которые пили водку, давно умерли и остались
только такие Писатели, которые пьют один кисель и то без сахара. И дорога им
совершенно не нужна, потому что все автомобили волга, которые им выдало Советское
Правительство давно уже заржавели, и поэтому Писатели обычно бредут с палочкой
от платформы Переделкино как раз мимо зеленого уютного кладбища, думают о Вечности,
а тут мимо шмыгают в своих автомобилях Бандиты по своим бандитским надобностям,
мешают.
Если Бандитам нужно устроить в поселке Переделкино разборку, им же
нельзя без этого, они тогда разговаривают Шопотом и приносят с собой пистолеты
с глушителем, потому что однажды, когда они убивали друг друга без глушителя,
к ним вышла вдова одного поэта, почти что неглиже, с голой шеей и в таких страшных
роговых очках, какие мог бы носить один только Мертвый Лев Кассиль, и накричала
на Бандитов за то что они пугают соловьев, про которых ее муж написал стихотворение
в своем посмертном собрании сочинений.
Бандиты повесили свои бритые головы, зашмыгали носами и сказали что
больше не будут, Честное Бандитское Слово.
После полуночи из Чорного Пруда, в котором не отражается даже луна,
вылезают Писатели, умершие от водки. Они собираются вокруг сияющего магазина
и смотрят внутрь, облизываются. Еще они стонут, сначала тихо, а потом все громче
и громче, пока у продавщицы не встанут дыбом волосы. Тогда она выносит на крыльцо
бутылку самой дешевой водки и разбивает ее об асфальт. Мертвые писатели тут
же набрасываются на эту Мертвую водку, каждому достается грамм по семь, не больше,
но им много и не надо. Через пять минут они уже лыка не вяжут и каждый рассказывает
как видел сталина или брежнева или фурцеву - это кому как повезло, только никто
друг друга не слушает, поэтому получается один галдеж. Еще через десять минут
Мертвые Писатели начинают клевать носами и шатаясь идут назад к Пруду, валятся
там с откоса прямо в ботинках и храпят до следующей полуночи. Многие из них
уже даже не помнят, где их могилка на переделкинском кладбище.
Часа в три ночи часто можно видеть как на дорогу выходит Дедушка
Корней в окружении стайки Мертвых детей. Мертвые дети тихие и послушные, не
шалят. Дедушка Корней рассказывает им мойдодыра, некоторые дети плачут. Тут
просвистит из-за поворота чорный бандитский порш, и рассыплются Дедушка Корней
и дети на миллион мерцающих светляков, а назавтра опять выйдут на дорогу, такая
у них судьба.
Уже ближе к рассвету, ежесекундно озираясь, дорогу переходит угрюмый
огородник Пастернак и исчезает в чаще, всегда в одном направлении и никогда
не возвращается.
Пропиздит что-то спросонья соловей, но такую уж околесицу, что самому
станет совестно, и замолкнет тут же. Завоет было собака, да на всех тут не навоешься.
Проскрипит в третьем этаже литературный критик, предвкушая во сне утреннюю рисовую
кашу с подтаявшим кусочком масла. И снова наступает тишина в писательском поселке
Переделкино.
Когда от нас уходили Коммунисты, они остановили часы на спасской башне и все
вокруг окаменело.
И Коммунисты вошли мимо каменных солдат в Мавзолей и разбили Гроб Хрустальный.
Они сняли с Ленина голову, вытрясли из нее ненужную солому и набили мозгами
из свежих отрубей с иголками. Они вырезали ножницами дыру в чорном его пиджаке
и поместили внутрь алое кумачовое сердце. И сердце забилось и встал Ленин и
поднесли ему Смелость в бутылочке. Выпил Ленин Смелость и тут же стал как прежде
приплясывать на мягких соломенных ножках и подмигивать сразу двумя нарисованными
на голове глазами.
После этого вышли Коммунисты с Лениным подмышкой из Мавзолея и свистнули в два
пальца. И вывел им Голый Мальчик из-за гума четырех Красных Коней. Вскочили
Коммунисты в седла, достали из подсумков пыльные шлемы еще с египетских времен,
и медленным шагом пошли их кони навстречу красному не нашему солнцу в полнеба.
И забили барабаны, и в посередине реки Яик всплыл на минуту Чапай облепленный
раками, и в Трансильвании заскрежетал в могиле зубами товарищ Янош Кадар, и
обнялись в земле Николае и Елена Чаушеску. И Лев Давидович Троцкий зашарил рукой
в истлевшем гробу в поисках пенсне, но пенсне конечно пожалели сволочи в гроб
положить, и он затих уже навсегда. И выкопались из земли Валя Котик и Зина Портнова,
и Павлик Морозов, и Володя Дубинин и отдали последний пионерский салют. И молча
встали Алексей Стаханов и Паша Ангелина, Сакко и Ванцетти, Че Гевара и Патрис
Лумумба и все те, кого вы суки забыли или даже никогда и не слышали. И одновременно
сели в своих американских кроватях и закричали толстая чорная Анжела Дэвис и
навсегда голодный дедушка Хайдер.
А Коммунисты уходили все дальше и дальше: мимо каменной очереди в макдональдс
и каменной ссущей за углом бляди, пока не превратились в точки. И погасла навсегда
Красная Звезда, с которой они прилетели много тысяч лет назад, чтобы сделать
нас счастливыми.
И снова пошли часы на спасской башне, и мы тоже пошли дальше, шмыгая носом.
И нихуя мы ничего не заметили и не поняли.
Что не будет уже Будущего и никогда уже не дадут нам каждому по потребности,
и не построят нам висячих дворцов и самодвижущихся дорог, не проведут нам в кухню
пищепровод и никого из наших знакомых никогда уже не назовут Дар Ветер. Что
и мы и дети наши и праправнуки так и будем вечно пять дней в неделю ходить на
работу, два дня растить чорную редьку, потом на пенсию, потом сдохнем.
А не нужно было тогда, когда счастье было еще возможно, пиздить на заводе детали
и перебрасывать через забор рулон рубероида, строить в сарае самогонный аппарат
и слушать чужое радио. Тогда не обиделись бы Коммунисты и не ушли бы от нас.
Просрали, все просрали, долбоебы.
© Дмитрий Горчев, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
