Отказано в парности.
Признательна. Клочьями.
Звезда за-полярности:
Канава, обочина.
Коротенькой чёлочке
Летать, пока вырастет,
А с Вашей учёностью
Возможно ль - в немилости?
В ответ на резонные
(Порхая, не бедствуют!) -
Глазами бессонными
В ладони небесные.
Не вынести равенства
Меж вдохом и выдохом.
Великое таинство.
Отсутствие выхода.
Дорогой улочка кривела,
И сердце учащало ход.
На всём вокруг искрился белый
Пришедший год.
Хрустел, сминался под ногою
И вскоре нарастал опять,
Слетал с высот, дразнил покоем,
Ложился спать.
Навстречу поднимались зданья,
Слезились в окнах огоньки,
И с нетерпеньем ожиданье
Выпархивало из руки.
Летело, скоротав отрезок
Пути на три шага, поверь,
И в форточку врывалось резво,
Забыв про дверь.
В Париж! В Париж!
В Париж! В Париж!
Пока паришь.
Пока Париж ещё по рыжим
Скучает. Пристально приближен
Площадками пологих крыш
К закрылкам. Приземляюсь в семь.
Я есмь. И, несомненно - съем
Кусочек будущего дня
Из рук, парижащих меня.
Прошлое - это дно.
Поворотить обратно
Редко кому дано.
Будущее - невнятно.
Локтем сырой туман
Ткни наобум, ты - остров:
Справа ли океан,
Слева ли - всё не просто.
Вытянувшись в струну,
Ткни, покрываясь сыпью
Мороси, вышину,
Воздух глотнув по-рыбьи.
Ты протяжён от сих
Мест до покуда видишь.
Господи, упаси,
Если заатлантидишь!..
Если бы я жила от тебя далеко,
Ездила в стылом троллейбусе до бесконечной,
Странным, понятным не каждому, нечеловечьим,
Птичьим, возможно, с собой говоря языком,
Руки во тьму простирая, лепила черты
Очень похожие на... не имеет значенья,
Строгий кондуктор, ко мне обращаясь "на ты",
Требовал платы двойной за багаж вдохновенья,
И отраженье моё на морозном стекле
Всем, кто смотрел сквозь него, улыбалось трёхмерно:
Чудно, по-детски доверчиво, каждою кле-
Точкой незримой, распахнутой настежь Вселенной...
Часы спешат, а память отстаёт.
Через два дома - поворот направо.
Щебёнки шёпот соскрипу наврёт:
Вбежишь стремглав, но
Отождествлён не с теми, кто войдёт,
А с тем, кто второпях его покинул,
Дом нехотя тебя перелистнёт
До половины.
Вторую часть сильней в груди зажав,
Ты выскочишь из пыльного подъезда:
Небесный свод беспомощен и ржав,
Ты здесь проездом.
Нацелившись на омертвелый шпиль,
Вцарапываешь "не" перед "увижу",
И в горле разрастается пузырь,
Даримый свыше.
Кислотен дождь, аморфен лейтмотив
Стекающей слезы в глоток перчатки,
И на втором пути локомотив
Безукоризнен в глубине сетчатки.
Горбом или голосом, всё-таки к небу.
Ладони разъяв
Жду дождика, выгляжу глупо, нелепо.
Извне - все, а я - в
Которождый раз прорастая в пустое,
Цепляюсь за свод.
Горбом или голосом? Чувство шестое
Опять подведёт.
Зрачки - две дыры, а душа - терракотова:
Греби в пятерню.
Устала, оскалилась: кость заработала.
Сгрызу - позвоню.
Зрачки - две пещеры, душа - пятигривенный:
Сменяешь на пять
Гремящих, ущербных, погнутых, подпиленных,
Не ставших сиять.
Я взвинчена попусту, свеяна по ветру,
Я есмь или семь.
С рожденья чумная, безумная смолоду,
А стану, как все.
На хрупкие крылышки мыслей,
На поросль небес бестолковую,
На райские кущи бедовой твоей головы
Однажды, как водится в жизни,
Обронят слезу облачковую,
Отпустят далече, к местам не всегда призовым.
Негромок призыв большинства.
Душа - откровенное олово.
Вступают басы, громоздя беспросветный пробел.
Спешишь: не хватает холста.
Ладони блефуют: до скорого.
А тот, кто ручался хранить, растворился в толпе.
Подкатят, как ослик - арбу
По камушкам наскоро сколотым,
Невзрачный промозглый денёк: залезай, что стоишь!
Устало кивнёт Петербург.
Махнёт занавескою Вологда.
Украдкой зевнёт Кострома. Не заметит Париж.
1 июня 2004.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]