Бахыт, Бахыт, разгладив пальцем лбы,
легко бежать водоворотов страсти
(вот в этом неприятии судьбы
и был здоровый дух советской власти).
Ну да, удобно, но подобный финт
не требует пророческого дара.
Теперь, с мечом ворвавшись в лабиринт,
не встретишь даже тени Минотавра.
Сесть на бордюр, устроить перекур...
И поплестись домой... Скажу как стоик:
Бахыт, здесь очень много львиных шкур.
Хотя овчинка выделки не стоит.
Деревьев мачты. Волны снежных куч.
Крещендо с крыши падающих капель.
Сверкают стекла. Солнца яркий луч
вскрывает мозг, как медицинский скальпель.
День заставляет перебраться в круг,
с предметами затеять перебранку,
и мозг мой выворачивает вдруг,
как рукавицу, мехом наизнанку.
Все тихо. Ни копыт и ни рогов.
И ты один, надменный пленник грусти,
на внутренностях умерших богов
под лампою гадаешь, как гаруспик,
и мрачно ухмыляешься в усы.
Ночь. Белый ветер. Черное окошко.
Сломай свои песочные часы.
В них не песок, а мраморная крошка.
Сбиваюсь с мысли? Я бы не винил
себя за это. Голос мой неброский
сипит, шуршит, как стершийся винил.
Игла, волнуясь, скачет по бороздке
и выдает затейливую блажь.
Но я не Пруст, и не Станислав Лем я,
чтоб будущее брать на абордаж
и подчинять своим капризам время.
Компьютер. Стол. Похоже на уют.
Квадрат окна расплывчат, сер и матов.
Шумит кофейник, реквием поют
распахнутые глотки циферблатов.
Мне все равно, чем крыть свою вину,
и чем платить - оболом или гривной.
Но ты, Харон, храни мою страну.
Не я её назвал странноприимной.
Мы все здесь гости, строго говоря.
Но плюс здесь быстро переходит в минус.
Зиме тесны границы января.
От дуновенья ветра стонет плинтус.
Не отвечает милый адресат.
И даже в шубе барского покроя
так холодно, что тянет написать
еще одну поэму без героя.
Когда зимой бредешь в постель, устав,
прослушав натощак прогноз погоды,
ты весь - огромный ноющий сустав,
бессилье проклинающий и годы.
Что не мешает видеть новизну
во всем ее фальшивом, ярком блеске.
Я рад сегодня всякому письму.
Пиши когда захочешь.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
