Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Dictionary of Creativity

   
П
О
И
С
К

Словесность





В  НАЙДЕННОМ  НАЙТИ

Записки без прописки


Кто предугадывает своё прекрасное будущее,
тот ведёт нищенскую жизнь также,
как невинно осуждённый идёт на казнь, -
ему не стыдно.

О. Бальзак


I


- Сашка! - кричу я, свесившись в широкий винтовой пролёт старого петербургского дома. - Александр Григорьевич! Дак что же это!?. Такое тупое название-то... То есть, подзаголовок-то... Оставить? "Записки бомжа"? Вульгарно как-то! Фу...

Ответа я почти не жду. Всё равно по-своему сделаю. И Лернер об этом знает. Тогда - что же? Вечное желание хотя бы в единственном читателе отыскать любое подтверждение жизнеспособности своей писанины?

Как мало мне нужно для следующей строки.

И с каждым днём - всё меньше.

Подслеповатый Лернер продолжает спускаться, осторожно нашаривая ступени в сумерках парадной, но неожиданно громко и сварливо говорит:

- Чиво - ты - о`гёшь!? Я же не г`ухой. А с`епой... Да хуй с ним - остав`яй. Зато читать будут! Читате`и - они же, фп`инципе, ду`аки! Или твои, как их там... Такие же чукчи... - Он останавливается, задирает седую гриву и терпеливо объясняет: - Ты же в инте`нет пишешь? Это же не на бумаге! Это как бы пона`ошку... Циф`ы, хуи. Вот и пиши, сквадывай туда. Ты же всё вавно всё в`емя всё теяешь... И`и забываешь... Может, и п`игодится... Как... Ну, как, типа, как чевновик. Пиши. А потом... - Он даже приподнялся на несколько ступенек и добавил: - Ка`тинки и фотки там тоже печатать можно. Пойзуйся. Ты, гвавное, без п`етензий... Потом достанешь, ск`еишь воманчик. Йишнее выб`осишь. На`ежешь вассказиков... Мне бы такую возможность... В твои-то годы. Не иби мне мозги! Пиши! Я выпить уже хочу! А то аптеку зак`уоют...

Да Лернер же, сука, хи-итрый... Нет, не хитрый, - уклончивый, бес. Он никогда не скажет: вот это - плохо написано. А вот здесь - совсем плохо. Сколько ему не подливай... У моего единственного рецензента есть лишь огромный запас парадоксальных афоризмов для любой литературной ситуации и порядочный жизненный опыт риторических словоизвержений, полученный во время работы переводчиком и политруком в ангольских джунглях и последующей контузии.

Облокотясь на перила, я ещё долго гляжу вниз и курю.

- Пиши! - кричит он снизу, и мне слышно, как тяжёлая железная дверь парадной с деликатным чавканьем захлопывается, и теперь уже навсегда.

Сашка Лернер, житель Петроградской стороны, раздолбай пятидесяти с лишним лет, полуеврей-полуармянин, выкрест и безбожник, умел виртуозно оттенять тишину игрой на рояле, фехтовать цитатами из классиков, - будучи жертвой своей кинематографической памяти (он безуспешно топил эту память в дешёвом спирте аптечных настоек, но только слеп), - обладал ещё и артистическими претензиями (дикция подвела), да он, впрочем, и не творил ничего, кроме восхитительных многословных эпистол, опездал, опоздал, но в благословенные часы между утренним и вечерним похмельем Лернер заходил ко мне, лип к экрану компьютера, после чего, отхлебнув из аптечного пузырька, плотно садился мне на уши, в кресло, которое он, царапая паркет, стремился перетащить поближе к голодной "голландке", и вдохновенно задвигал свои телеги из "бранного", - так, словно продолжал начатый намедни разговор.

- Нахуй-нахуй, Костик...

Стоп, кадр. Тут, пожалуй, я освобожу последующий монолог от его кагтавых из`янов и "свов-пагазитов" - из уважения к первоисточнику. Вот она, успевшая пожелтеть от времени и никотина, но ещё вполне зубастая цитата, затянутая в брекеты кавычек:

"...Никто и ничто не вынудит человека перестать писать, кроме него самого. Тот, кто по-настоящему хочет писать, будет это делать. Неприятие и насмешки его только укрепят. И чем дольше он будет воздерживаться, тем сильней он станет. Как вода перед плотиной. Но сцапать может и писательство. Суть в том, чтобы понять, что ты в капкане. Если ты в него попал и не осознаешь этого, тебе крышка. Некоторые писатели склонны писать то, чего от них ждут читатели. Вот здесь-то их и подстерегает пиздец. Период творчества большинства из них очень короток. Они слышат похвалу и верят ей. Единственный верховный судья по писанине - это сам писатель. Когда им вертят критики, редакторы, издатели, читатели - он приплыл. А когда им вертят слава и удача, его можно сплавить вниз по реке вместе с говном... Ты поняу? Аптека сегодня до скойки? Ну, я пошёв. На пиуко-то добавь..."

- А можешь не писать? Не пиши!

Ещё раз повторил он, уходя.

Я мог. Только я ведь ещё и не начинал. Но уже не хотел останавливаться. Из вредности, упрямства и любопытства: что там, - дальше? Надолго ли меня хватит? В чём сила, брат?..

И я навсегда присвоил эту цитату, взяв её за камертон.

И впервые мне было поучительно наблюдать, как персонаж становился правдоподобнее автора. И даже начинал диктовать свои птичьи права. Теперь он желал быть с комфортом размещён в уютном гнёздышке, в аккуратной главке - жилом пенале, чем-то дымить (напускать туману) в мягких креслах-чреслах лоснящихся от собственной значимости шагреневых (без намёка на целлюлит), великолепно выделанных абазцев, желательно - у глупого книжного камина, - всегда, всегда где-то рядом с литературой.

Вот он мыкается у простуженного домофона подъезда к "мужскому" роману, и, не дождавшись предисловия к встрече с будущей героиней, нетерпеливо отхлёбывает из бездонной бутылки, дышит свежим перегаром в шерстяные кулаки. Холодно. Кто-нибудь!..

Кто нибудь да откроет. А там - слово за слово...

Открыли. И вот он уже стоит у заколоченных дверей старого коммунального рассказа и жмёт на все клавиши. "Клава, впусти!.." (Ctrl+S).

На худой конец он останется тихо покуривать на старых, протёртых у обочины перил, ступеньках рифм, настороженно прислушиваясь к сломанному лифту сюжета и будет ждать автора, слоняясь с этажа на этаж, расставлять папиросной "пяткой" чёрные запятые на штукатурке парадного, - отгонять, как ему кажется, непредсказуемых духов беспамятства.

И нечего его такого жалеть. И желать. Пусти этого хмыря на порог, как вскоре ему понадобится круглосуточная тёплая и сытая кухня, кофе-машин рядом с компьютером, скоростной интернет, голландский табак, классическая музыка, сладкая послеобеденная папироска и ежевечерний пивной путч с обилием морепродуктов, и всё остальное, - на чём моя небогатая, но щедрая фантазия не остановится никогда.



...А пока что я сижу в скрипучем плетёном кресле на балконе четвёртого этажа дома на углу Тверской улицы и Козицкого переулка, сворачиваю очень длинные, тонкие, - как будто бы даже звонкие пахитоски из табака собственной мешки и бумаги extra-long OСB, пью горький и горячий растворимый кофе, и вижу: по правую руку - красно-жёлтую рекламу "макдональдс"; рядом, повыше - огромную синюю "самсунг"; по левую - колючие башни Кремля; а внизу - кипящую людьми, машинами и огнями Тверскую. Ранняя ночь. Из модного клуба в цокольном этаже дома выходят сердитые молодые люди звеня голосами и чокаясь бутылками. Через дорогу, под аркой, ведущей на Большой Гнездниковский переулок, дерутся три новеньких проститутки. Волны прокуренного воздуха доносят из комнаты всхлипы бесконечного аксёновского джаза.

"Аксёнов!?. - во второй раз спрашиваю я у Александра Анатольевича. - Почему же ты, живой писец, неоднократно рисуя этот дивный вид из наших окон, не обозначил названия реклам? Что с того, что ты импрессионист?.. Мне кажется, тебя обуяла гордыня! Надо быть слишком бесчувственным, чтобы не прописать хотя бы вон ту дивную красно-голубую рекламу "KIA-motors" на башне углового дома... Это же - пойми ты, наконец! - примета, закладка времени!.."

На мои, подобные этим, замечания, хмурый и похмельный Аксёнов неизменно отвечает: "Сам пиши такую хуйню!"

"Пиши" - заметьте. А не "рисуй". Это настолько же важно, как у моряков - "ходить", но не "плавать", а ещё, не да бог, - "ездить".

Вот я рисую... Хожу и рисую. "Карябаю" даже. Малюю. Плетусь еле-еле. Но чаще езжу. По ушам - так быстрее. И даже думаю: "А чего это "KIA" сегодня не вертится? Сломалась? Да, после недавнего урагана... А платят ли теперь рекламщики неустойку за эту неполадку?.."

Да, меня всё интересует в этом городе.

Хотя с некоторых пор я поглядываю на столичных жителей с высокомерной жалостью (с жалким высокомерием) провинциала и снисхождением иностранца: "Родиться и жить в Москве... Надо же - угораздило! Бедняги. Куда они идут, едут, плывут и летят, когда им хочется смыться из этого города... На чужие острова?.."

(Надо бы слетать за дровами в магазинный дворик и зажечь камин. Высушить перед ним постиранные только что носки-труски, носовые платки и рубашку...)

Балкон большой. Он обнимает угол дома перевёрнутой буквой "L". Отсюда, сверху, на повороте с Козицкого на Тверскую, мне особенно хорошо видны интерьеры "Елисеевского", который недавно вдруг стал обычным супермаркетом. Великолепный окорок в мясном отделе, насаженный на вертел. Неправдоподобно огромный, как предмет театрального реквизита, он дивно освещён, посвящён, освящён, как метафора: некоторое время назад я устраивал у этого куска мяса свидания. Сидя в этом же кресле в известный час, я наблюдал, как семенящим шагом к витрине с окороком подходила маленькая девушка в мексиканском пончо, в красных кедах и бейсболке. Смешная. Ей тоже было хорошо видно меня в лучах софитов, которыми окружён весь периметр этого дома. Мы обменивались знаками из глухонемой азбуки - "ты ещё жив?", "да, всё о`кей!" - и расходились по своим делам. Или нет. Обычно я дожидался, когда она, сделав покупки, выйдет из магазина. Я догонял её взглядом, пока её фигурка не сливалась с густой толпой. Я терял её из виду, если бы иногда девушка не оборачивалась, глядя наверх - стою ли я ещё на своём посту? - и ещё раз махала мне рукой. Но всё чаще она стала уходить без оглядки. Как однажды. Как сейчас. Как всегда. Этой девушки больше нет. Я её выдумал. А девушка теперь навсегда запуталась в своей кредитной истории, суёт два пальца в рот после вкусного обеда, но продолжает набирать вес. Объедается солёным арахисом, смотрит американский телесериал "Друзья", пытается учить испанский язык, и уже, наверное, совсем позабыла наш с нею, и только наш грубоватый постельный суржик. Прощай, бедное животное. Не плачь, Света-"Кончита"... Желаю тебе, чтобы и с другими ты также "кончита".

До свидания, таким образом, моя писанина...

Или нет! Не так. Давай-давай, моя писанина! Раскручивайся! Здравствуй! Превращайся скорее в модный столичный амфетаминовый роман. Скоростной! Одноразовый. Стерильный...

Но, - как бы там ни упрекали меня мои персонажи, - я опять вовремя смылся. Сменил неопределённое место жительства на ещё более неопределённое. Я никому не открываю, день превращается в обмылок, мои сюжеты и герои толпятся нынче не в клубе, не на вернисаже, и даже не у барной стойки, а в очереди у чужого паспортного стола в казённом доме. Чёрном-чёрном доме, на чёрной-чёрной улице, в чёрном-чёрном, насквозь коррумпированном городишке на краю чернозёмного острова - земли без берега.

Я, помнится, сперва наобещал построить город, споткнулся на улице, упал, ушибся, перепутал невскую-тверской, обе моховых и две маяковских, а очнулся на полпути к полузнакомому подъезду, около которого толпятся подростки как боеголовки с замёрзшей спермой, и мне бы добраться теперь хоть до какого-нибудь жилья ли, - сюжета, но я не помню, не помню, не помню...

Для того, чтобы вспомнить, я начал писать предисловие к этой книжке. Потом - послесловие. Причём послесловие должно было стать предисловием, потому как, - рассудил я, - послесловие обязано стоять в начале рассказа, ведь главные слова - ещё впереди, но они уже произнесены внутри меня.

Как-то вот так вот как-то так вот...

Вот так-то. Вполне бестактно. Неритмично.

Игры постпохмельной логики.

Я отказался от предисловия ещё и потому, что любое Вступление предполагает фундаментальность Замысла, его крутого литературного замеса, и, в конце-то концов - сюжетного климакса. И только чтобы не разочаровывать читателя сразу, а заманить его в беллетристические силки, - в ловушку, как любят сейчас выражаться, "худла", - я начал с того, что может быть легкомысленнее и приятнее для глаза прекрасного дилетанта; с первых же строк рассказа наткнуться на бодрый окрик по имени.

"Сашка!", - а потом неожиданно окунуть читателя в экзистенциальные авторские слюни.

Однако (ведь жалко выбрасывать), - вот он, этот жирный и валкий курсив, постепенно переходящий в Normal Bold, и далее - надеюсь, в АППЕТИТНЫЙ ПЕТИТ.



...Когда писатель Август Стриндберг решил покончить с собой и принял опиум, он проснулся через трое суток, с готовым сюжетом для пъесы.

Я полон расчётливого отчаянья, начиная этот рассказ.

На этот раз, для того, чтобы начать писать, я загнал себя в угол.

И вот теперь (ухмыляясь в готическом стиле) я стою в левом верхнем углу белоснежного ринга, без друзей-секундантов и судей. Паутиной свисают дряблые канаты, намыленные соплями и потом предавших меня соперников, раскачиваясь и навевая мрачные мыслишки... Чур меня! Чур! (Странно, что никто вокруг не предлагает стакан холодного портвейна. Самое время.)

Но об этом - ни слова.

Ох уж эти ужимки стиля.

Но куда же без них?..

А если "по чесноку"... Словно "п о п р а в д е" уже никто не верит. Правды нет. А чесноком пора бы отгонять бесов. Балбесов.

Нынче бал бесов: я устал просыпаться в мокрой одежде, на куче грязных одеял, в прокуреной холодной комнате, где пахнет сивухой и протухшей спермой и круглосуточно бубнит телевизор. О, эта мерзкая панельная конура, где первыми звуками, которые сквозь нервную похмельную дремоту слышит мой воспалённый мозг, становятся: капанье воды из ржавого крана; чужое шарканье и вошканье за спиной; хруст одноразовых шрицев под ногами; бряканье пустых бутылок; хриплые голоса безымянных людей на кухне любого из городов в неизвестное время суток. Как я устал... Да! устал, хотя ничего ещё не сделал, кроме глупости снова очнуться здесь.

Господи! Зачем я тут?

Вопрошаю.

Бог! Нет ответа.

Бог! Нет ответа.

(Совсем в отчаяньи: "Том!")

Угу. Держи харлал неру.

Пусть я отдохну. Что ли... Пусть ненадолго станет так: светлая и пустая комната в квартире с огромными окнами и видом на будущее; окнами, неплотно задёрнутыми лёгкими оранжевыми занавесками от пола до потолка.

(Пускай ткань сюжета надувается от свежего воздуха, как парус.)

Я проснусь в белоснежной и тёплой тишине. Я проснусь рядом с ней, её душистыми волосами, послушным телом, телом таким родным, что оно уже кажется одним целым - тебеимне. Немного тихой музыки. Любой музыки, не важно... Всё, кроме струнных и баяна. Мы проснёмся одновременно, и будем-будем долго-долго смотреть-смотреть друг-другу в глаза-глаза и читать-писать-читать в них одни и те же мысли. Долго-долго. Целую Вечность. Целую тебя.

И ещё полжизни.

А потом - будь что будет!

Любовь, если повезёт.

Эрос и Людус, Сторге и Прагма, Мания и Агапе.

Долгий, ленивый и подробный секс.

Тёпленькое примирение полов.

Запах кофе, незавинченный тюбик с зубной пастой, твои разбросанные чулки, ватные палочки, тесты на беременность, моё негодование по неправильно заваренному чаю, суетливые сборы "я не толстая?", поиски ключей, смазанный поцелуй в лифте, улица, автомобили, разбег в разные стороны дня...

Смотри, чужак! Это же твой шанс увидеть изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи...

...Минутная слабость.

Десятиминутная слабость - ещё четыреста с лишним слов. Четыреста тридцать: 1,39534883720930232558139534883721 слова в секунду. Слово - километр. Хорошая скорость. Ураган. Крышу сносит. Сейчас, чтобы не сойти с ума, я просто пишу.

Я. Просто. Тупо. Пишу.

Я пишу просто тупо.

Я тупо просто пишу.

Я просто пишу тупо.

Тупо я пишу просто.

Просто пишу я тупо.

Пишу тупо просто я.

И как бы не убеждали меня специалисты по очинке перьев, что в нашу эпоху лохотронных коллайдеров и бананотехнологий писать нужно коротко, необязательно грамотно, но зато с понятными всем сокращениями, американизмами, аббревиатурами, фамилиями брендов и паче смайликами...

Ж (;~О

- где "Ж" - всклокоченные (на голове) волосы; правый глаз одержим нервным тиком; нос помят лямбдой; рОт вОпит от жажды; где открытая скобка - открытая скобка.

Смайлики... Гримасы... Грим. Asses. Эти компьютерные насекомые везде - в электрических письмах, в любом тексте, хоть сколько-нибудь имеющем отношение к литературе, - кажутся мне близкими родственниками закадрового смеха в ситкомах для телеидиотов.

Ещё мне советуют, что писать нужно в стиле рекламных слоганов или "блогов", этих бандерлогов, - но я буду писать длинно, по возможности грамотно, я буду повторяться. Повторяться, и снова повторяться, как пьяный. Как трезвый, после долгой разлуки со старым другом, повторяться, и... Мне некуда спешить, моя прямая речь рассчитана на отчаявшихся, - но негрустных, - отчаянных бездельников, провожающих прошлый день с заботой лишь о сегодняшнем.

С неизменной благодарностью за будущий: в конце концов, - считаю я, - жить надо так, будто впереди у тебя - Вечность, и только писать нужно, как словно бы этот день - твой последний.

(Не многовато-ли пафоса?.. Ща-з-з, исправим.)

(Зачёркнуто)

Когда я решил это делать (писать), то мысли поначалу приходили в мою голову весьма неохотно. Не было мыслей. Вернее, они были... Но летали туда-сюда, как пошлые барашки перед сном. Словить их было мудрено. Я злился, я пробовал согнать их в отару (хотел, хотел состричь купоны!) всеми известными мне способами, но вдруг уяснил себе, что, видать, прошло то время, - может быть, на некоторое время, - (так прошлое всегда накладывает свою тавтологическую ладошку-ловушку на будущее) - когда было время, когда мне достаточно было лишь подумать в рифму или о ебле, и мой елдак вставал во всей своей полноте, и уж всяко больше среднеевропейского на пару-тройку пальцев. Пальцев, тянущихся к перу... Ну, а перо-то - известно - к бумаге. (Одна терпеливая дура тоже ценила мой формат, но гораздо пристрастнее, чем мою трансазиатскую писанину.)

Или так: " - Сегодня дашь или не дашь? - спросил бумагу карандаш".

Размер, теперь мы знаем, не главное. Но всё же, всё же... Если сперма во время оргазма вылетает со скоростью сорок пять км\ч, то и сорок пять слов в минуту - мне вынь да положь.

Иначе я не играю.

Мысли несвязным гулом роились, стучались, падали и ползли.

Прямо как пьяные мухи в пивной.

Да-да... Очень похоже. В привокзальном шалмане столицы бывшей автономной республики в составе ресефесеер, куда я однажды забрёл, да там и остался без черновиков к этому роману.

И тогда я решился последовать мушинному примеру! Летать обо всём, что меня окружает. Необязательно по порядку ("попой рядку", - задние мысли сильней передних); пробовать, по мере сил держаться траектории маршрута; на волю! к свету! в очередь, суки, в очередь!; маневрировать, если сюжет станет препятствием, как то стекло, пусть зеркало; совершать длинные и биссистемные вылазки в область своей (и не только) памяти.

Теперь я подумываю использовать эпистолярное вторсырьё, задействовать незамысловатые кулинарные рецепты и даже сверяться с программой телепередач, новостной лентой и календарём сельхозработ. (Экая банальщина. Землю попашешь, попишешь стихи... Не я первый. А ведь ещё нужно "дышать в трубочку", перечислять алфавит в обратном порядке, дотрагиваться с закрытыми глазами до различных частей тела, искать десять отличий...)

...обтянутых тонкой коричневой кожей с тиснением, с бронзовыми застёжками, рекламные проспекты начала прошлого века, с картинками! - ("Ботаническая коробка! Завести, открыть крышку. Лягушка скачетъ и кричитъ. За шт. 85 к.).

Пока не забыл: что касается памяти. Моей личной памяти. После нескольких пешеходно-транспортных происшествий моя память стала весьма прихотливой субстанцией. Теперь я держусь обочины, я двигаю свою телегу по самому краю вымысла. И события сравнительно недавних лет мне приходится воскрешать из собственных дневников-двойников, опубликованных и неопубликованных рассказов, а также: полустёртых фотоснимков; выцветших слайдов, микрокассет к диктофону (так быстро устаревших); ненастных кадров пересохшей киноплёнки 16 или 8 мм, и даже "супер-S" (кто помнит такую?), - цветных, но больше чёрно-белых, моросящих по влажной простыне; ущербных мобильных jpg-ов; опрокинутых реплик в блогах старых знакомых;

Без заголовка

Эта запись доступна только автору

Пятница, 03 Августа 2007 г. 21:26 (ссылка)

...дрянь... сколько я хотела сказать тебе... пока ты валялся на той блядской узкой кровати... а сказала тогда только подвинься... мне тесно... а ты спросил... а тебе не просторно... и так было всегда... и все твои женщины, каждая из которых считала себя единственной... Клим... твои белки... наркотики... вырезанный желудок... твоя сраная гениальность, возведенная в ипостась непререкаемого авторитета... все эти блять восторги... гитары... тюрьма... мертворожденные дети... очки... а потом - стихи... и за что бы ты ни брался - все ты делал блять гениально....

думаешь, за это можно было простить все?

если только времени

помнишь, когда появилась та черная собака... которая спустя год умерла от эпилепсии... пока ты мерз на вокзалах между тверью и городом... пока считал бутылки и стрелял по знакомым мелочь... и я назвала ее по детски Алиса... а ты попросил прочитать ее имя наоборот... и влезал ко мне на третий этаж по водосточной трубе... и подслушивал мои разговоры, сидя между двойных старых дверей... в коридорах... в шкафах... что ты хотел услышать...

ты получил время....

забвение будет лучше земляники... на последние деньги...

Комментарии (0) Комментировать В цитатник [+ в друзья]

...смонтированных как попало, склеенных пьяным киномехаником при помощи ледяной уксусной кислоты или ацетона.

Письменная речь моя стала всё больше тяготеть к графомании, принося облегчение автору приступами динамической афазии, какологии, сквернословия и массой других, в том числе и грибковых недомоганий.

Вот такой вот ожидается палимпсестик.



...Это и было предисловие. Нужно бы сделать опечатку - "пердисловие". Не хочу предисловий. Мне больше нравятся опечатки.

Миф тесен.

Письмо отравлено.

Север не найден.

Слезам откройся!

Совесть не мучит?..

Не пучит. А начать... Теперь, впрочем, - продолжить, - можно по-любому. Нужно - по-любому. Да хоть вот так...



...Потеря памяти - занятная штука. Не менее любопытная, чем её возвращение. Изредка (надо бы почаще) я включаю режим дефрагментации жёстких дисков, бренчу на гитаре и завороженно пялюсь на суету цветных кластеров на экране. За спиною стоит Владимир Васильевич и курит из трубки Вани Дюкарева чёрный ванильный табак, присланный мне... не скажу кем, и смотрит вместе со мною на монитор. Маленькие разноцветные квадратики вспыхивают и гаснут, меняют цвет, но ищут, и в конце концов находят своё место.

"Я люблю своё место, оно мне дарит покой..."

Сейчас-сейчас, буду вспоминать. Для себя, - я настаиваю. Для себя. Пускай будет. Неровен час, мои мозги ещё раз встряхнёт в какой-нибудь передряге, чтобы кто-нибудь из доброжелателей сказал мне сакраментальное "посмотри в интернете". Я посмотрю, прочту и, может быть, радостно ужаснусь.

И у меня начнётся ещё одна, новая жизнь.

С белого листа, с красной строки.

Да, вот ещё о чём лучше сразу сказать в предисловии. В прологе.

Я много пишу про наркотики. И про алкоголь. Я пишу о вреде наркотиков и алкоголя. Они укорачивают нашу жизнь. А гораздо чаще - прекращают её. Кое-кто из моих друзей и очень многие из числа знакомых умерли от наркотиков и алкоголя. Может быть, так и надо. Я не знаю. И ещё, я не знаю, в чём тут дело, но водка и наркотики сопровождают меня всю жизнь. Поэтому водка, наркотики и способы совместного проживания с ними занимают меня до чрезвычайности. Ведь я хочу жить долго, счастливо, и умереть в один день. Водка и наркотики всегда, всегда крутятся где-то рядом. Я стараюсь с ними не ссориться. И ни в коем случае не дружить. У нас чисто деловые отношения. Очень трудно сохранять эту дистанцию, когда ты уже стал алкоголиком и наркоманом. Трудно всё время говорить "нет". Потому что опиум коварен, и он умеет ждать. А подлый алкоголь вообще однажды перестаёт выбирать время и место. Я нашёл для себя единственный способ продлить ремиссию. Очень простой способ. Не пить, и не торчать. Заниматься физкультурой, совершать длительные и молчаливые пешие прогулки, во время которых нужно правильно дышать. Правильно думать и писать без ошибок. Учить и забывать чужие языки, смотреть книги и читать кино. Регулярно сносить старую крышу: сношать, и не только мозги, женщинам и мужчинам. Это оттягивает. Если я не буду этого делать, то вся моя жизнь закончится полным говном: я буду жить недолго, крайне несчастливо и позорно. Но умирать - всю свою жизнь. Мне кажется, это и есть ад. Это ад, в котором нет ничего особенного из обещанного попами, там попросту - Ничего Нет. Представьте себе. Ни человека, ни предмета. Пусто и... И, - как я однажды (благодаря Near Death Experiences) заглянул, - весьма нестерильно. Сейчас я живу в чистилище, которое придумал себе сам. Здесь, пока я не натворил чего-то противозаконного или не заболел, у меня никто не спросит ни паспорта, ни прописки. И пока что мне удаётся с неописуемым восторгом (и взаимностью) класть на социум. Я вполне самодостаточен в этом самоограничении. Видимо, это и есть эрзац свободы, которой у меня никогда не будет.

Только вот у кого она есть, свобода-то?

Есть только воля.

Это круче, чем свобода.

Сомнительное "равенство" пускай останется на совести нищих духом.

Как и грядущее царствие небесное.

И только "братство" я оставляю для себя.

Да и то лишь в качестве предмета дальнейших исследований.




* * *


Уже несколько лет я использую только одно из своих благоприобретённых ремёсел.

Я переплётчик.

Профессиональные навыки не были утрачены вместе с памятью, - наоборот, они как будто заняли освободившиеся клетки-кластеры, и теперь мой мозг просто-таки фонтанирует полиграфическими идеями, которые составляют нынче основную статью моего незавидного дохода, вместе с немногочисленными переводами, редактурой и написанием текстов, которым ещё только суждено попасть в переплёт.

Сам-то я в переплёте уже побывал... Вернувшись на свой остров из известного всей стране учреждения, находящемся на улице с говорящим названием Потешная, я обнаружил, что меня кое-кто даже и хватился. Одним из этих людей был Виталий Саныч Наебрежнев (опечатка для "googl"). В худших традициях эпохи попсмодерна, я, пожалуй, приведу здесь письмо к этому человеку, с незначительными купюрами "приветов и здоровья". Приведу, пускай в ущерб стилю, но обозначу, как мой ответ на его вопросы "зачем ты был, Костян: где ты так долго молчал; и с кем ты там ещё не видел?.."

Лень сочинять.



...У меня сгорела мастерская, которую я снимал в Переделкине. Это был небольшой флигель в глубине заснеженного сада, где на первом этаже жили довольно безобидные отморозки - гастарбайтеры из Молдавии-Белоруссии-Украины...

У них, бл, детство в помидорах заиграло, накурились своей беспонтовой хохляцкой химки, понюхали пробку, и ка-ак давай за неделю до Нового года петарды всякие китайские взрывать. А я в это время в Москве был, денюжки с магазинов собирал. Девок танцевал, да...

Ну. Приезжаю, бл, на пепелище! Я тогда сравнительно легко отделался. Документы даже не успели сгореть. Много шмоток и немного денег - хуй с ними ("завтра - воз"), было жалко уже готовых заказов и потерянных, в результате, жирных заказчиков... Это ли не повод напиться!

Пил я дня три-четыре. Потом стал колобродить по посёлку. Известной тебе барыге Тамаре пропил всё, что осталось от пожара. Она даже, сцуко, поминала мне джинсы Юрьича, который тот у неё заложил когда-то... Злопамятная карга, в общем. Наверно, сдохла уже, поскольку была совсем плоха.

Ну да... Прости меня, Господи.

Хожу по посёлку и чувствую - пиздец неизбежен. Тогда, прикинь, стал в наглую заходить во все дачи под каким-то глубокомысленным предлогом. Ну да. Снять новое жильё. Выглядел я вполне трезвым (кодеин придерживал меня за шиворот), одет был очень цивильно... <...> ...А на столе стоит бутылка шампанского, водка, селёдка, колбаса.

Я устроил банкет на крыльце мичуринского сельмага. Сначала Ольга Фигурова вызвала ментов. Причин не помню. Что-то я у них сломал. Часть дома. Ветровое стекло. Я всего-то - напиться воды просил. Правда, в два часа ночи. Но, видать, шибко я уже всех тогда подзаебал - хули, белочка-то на шее висит, ласково что-то там бормочет... А бормочет известно что: догнаться надо. У Тамары мне уже не продают. Да и не хочется уже ничего...

И я пошёл в сторону Переделкина уже с окончательной мыслью - лечь на станционную лавочку, выпить и тихонько уснуть. А потом и замёрзнуть. На смерть. Так меня подзаебало это всё. Да и мороз той ночью подходящий был, под тридцатник.

Вижу, менты по посёлку рулят. Фарами светят. Я как ихний "газон" увидел, сразу смекнул - за мной едут. Но виду не подаю. Они останавливаются. Мол, где здесь улица Энгельса, дом 27? Это Фигуровых адрес. Я объяснил. И топаю себе дальше, грущу, мёрзну. Уже полдороги прошёл - слышу, догоняют. Обогнали, остановились. Наступают. Я им сразу говорю: ага! Попались, голубчики! Вот вы то мне и нужны... Руки в гору, бляди! Деньги, наркотики! Колющие-режущие! Документы в развёрнутом виде!

То есть сам понимаешь - защищался, как мог.

Вломили мне сразу. Я согрелся. Привезли в Малоярославец, там ещё пиздюлей дали. Отобрали шнурки. Ремень. Из новой аляски, суки, срезали все стропы. Деньги, само собой. Мобилу. Посадили в клетку. Один мудак в форме стал в меня пистолетом тыкать - делать-то ему нехуй. Я ведь один такой экземпляр - на улице тридцатое декабря, двутыща ...ого-го года. Каменный век, мля... Правую руку приковали наручниками к левой ноге, чтобы не суетился.

Они почки мне немножко отбили. Перестарались. Два раза вызвали врача. Делали уколы. Хули мне их уколы? Меня уже ломает и плющит как пивную банку. А они хотят мне пятнадцать суток. Короче, чтобы я не сдох, утром отдали мне все мои шнурочки и - на улицу.

- Э. А мобилу?

- Перебьёшся.

- Ну денег-то дайте на дорогу!..

- Вали-и-и... Не поэл, што ли?.. Ща!

Ты бы стал спорить? Я не стал. Я стал смиренным. "Суета всё... да томление духа..." - вспомнил я Ерофеева (писателя).

Выхожу я на улицу тире свободу...

Короче, осознаю я себя на автобусной остановке города (или посёлка?) Малоярославец совершеннейшим бродягой. Идти, в принципе, некуда. Остатки всех моих пожиток и документы лежат у Жени - сына Тамары. Ну и пусть себе лежат. Надёжнее будут. Мобилу, конечно, жалковато... "Моторолочка" такая, раскладушка серебристого цвета, старенькая. Да уж шибко замечательно у неё все формы закруглены. Неомодерн. Ладно. Купим другую.

Кем делать?

Что быть?

Куда пойти учиться?

Правильно. Ещё раз: "Когда не знаешь, что делать, займись тем, на чём тебя прервали." Надо сначала вставить шнурки в ботинки. Зашнуроваться покрепче. Достать уши у бейсболки, на улице - голимый минус. Но этого-то я как раз и не замечаю. Меня здорово кумарит, пар валит из рукавов, я потею, слёзы и сопли текут. О том, что денег у меня нет, я как-то не задумываюсь.

Утёрся я шёлковым платочком с монограммой, им же почистил ботинки, поглядел на себя в витрину магазина - вроде, ничего.

Значит - в Москву.

Или... Ремень намотать на кулак и увесистой пряжкой с фирменным орлом хуячить всех врагов прямо здесь, около магазина, зина. То есть, врубись, какие мысли суицидальные меня обуревают. Дорога к смерти - прямо. Соображаю я очень с трудом.

Несмотря на жестокий кумар и тупую боль при каждом движении в пояснице и рёбрах, мне очень хочется жрать и пить.

Жизнь, следовательно, идёт своим чередом. А я тут раскис...

Не будем бороться с жизнью.

Вернее, будем.

До победного конца. "Его борьба с жизнью закончилась победой. Победила - дружба!" - пусть так напишут в некрологах. Главное ведь - участие.

Нужно быть участливым.

И вот тут я делаю шаг, который на порядочный срок начает определять мои дальнейшие похождения. Я, натуральным образом, что называется, "иду в народ". (Термин, кстати, не мой. Так мне в Питере говорил сосед по Петроградке, Александр Григорьевич Лернер. "Кушать хочется? Выпить не на что? Идём в народ!" И Лернер шёл. Я шёл рядом с ним и наблюдал...)

О! Это "хождение в народ"! Это тебе не жалкий скулёж у ларька с дрожащей рукой "опохмели браток... рублей пять-семь". Это высокое творчество. Артистизм, с оттенком вполне мистическим. К тому же - доходное ремесло. Я, конечно, не стал таким асом, как мой невольный учитель, но кое-каких верхушек поднахватался...

В общем, не буду открывать все секреты мастерства. Ты, возможно, и сам их знаешь. Скажу лишь: нужно выглядеть прилично. В этом случае удобно быть очкариком. Можно быть небритым, но с чистой обувью. Грамотная речь плюс богатый словарный запас - приветствуются. Но десяток оборотов из блатной "фени" тоже необходим.

Короче, через полчаса у меня уже было рублей сто пятьдесят-двести плюс пакет с копчёными окорочками, лавашом и поллитровкой перцовки "Немирофф". Я нашёл тёплый подъезд, покушал. Микроклимат организма привёл в норму. Бутылку сунул в рукав.

Надо валить отсюда, пока не заснул. К тому же Новый год. Скоро. Завтра. На автобусной остановке узнаю, что до Москвы отсюда прямиком не доедешь. Надо переться на другой конец Малоярославца. Ловлю машину. Угрюмый дядька довёз меня до самой станции Переделкино. Увидев знакомую площадь, я так воспрял духом, что смог незатейливо, но талантливо притвориться, что денег у меня вовсе и нет, я думал, нам по пути, не будьте занудой, дяденька, и - с Наступающим!

Брань, как говорится, на вороту не виснет.

Конечно, после таких поступков остаётся в душе осадок. Сам знаешь. Ну, это издержки выбранного пути... Побочка.

Бог не фраер. Всё простит. Его не обманешь.

Я пошатался по близлежащим маркетам, поискал аптеку. Аптека была нужна позарез. В поисках апетки я попал в стриптиз-бар. Шоу было в полном разгаре. И там я встретил... Прикинь, кого? Покойный Юрий Петрович в редакции "НОГИ" (если помнишь, многих славных путь) однажды знакомил нас с неким Хлебниковым, с одним из замредов. Звать его всяко не Велимир, да и вирши его мало кто кнокает... Но я рискнул прикинуться эдаким литературным странником, попавшим в трудную ситуацию. Этот жмот после долгого рытья по карманам, не отрывая глаза от стриптизёрши, вытащил мелкой мелочью (хочется написать "в табачных крошках") рублей пятнадцать. Ну да бог с ним. С какой стати он вообще должен мне деньги давать? Я же не стриптизёр. Я сам себе импрессарио этого бардака...

Аптеки я не нашёл ни одной, но был вдохновлён требующим общения алкоголем, и по пути поисков разговорился с одним человеком в кожаной шляпе - то ли классиком, то ли современником... Известным. Педерелкино, что ты хочешь! Этот господин тоже аптеку искал. Мы вместе поехали на Киевский вокзал. У фраера этого была такая понтовая фляжечка с никелированными рюмочками в чехольчике. Мы, соответственно, допили его коньяк и перешли к моей "немировке". Он что-то мне втирал об Оскаре Уайлде. Я сгоряча закидал его цитатами. Типа: "Честолюбие - последнее прибежище неудачника". На что он сначала надулся, а потом, всё же, под моим грубым интеллектуальным обаянием, дал мне пятьсот рублей. Блядство, - скажешь ты. Да, блядство. Но ведь за эти деньги я выебал всего лишь его мозги.

Не в впервый раз я замечаю, что разговор об Уайлде может далеко завести... Ты же знаешь, друг мой, я не гомофоб, но затеряться на Киевском я всё же поспешил. А, может быть, зря?.. Вор, пьяница и педераст Жан Жене меня бы не одобрил.

Короче, купил я себе три листа. По десять в каждом. Зажевал половину. Запил маленькой баночкой горького грейпфрутового джин-хроника "Гринолс". Стою у ларёчков, курю, приходуюсь помалу. А вокруг - такая суетня! Новый год завтра. Все с ёлками-мандаринами с Киевского рынка прут куда-то.

Куда-куда... На метро сначала. А потом - домой, к семейному торжеству, холодец охлаждать и рыбу заливать. Сначала я загрустил. Даже в милицию захотелось. Всё же, какой-никакой, а коллектив. Только менты на меня, сам знаешь, всегда ноль внимания, если я очкариком притворяюсь. Но потом я согрелся, мне веселее стало, но показалось мне... Да, как всегда - немного мало. Я догнался. Хорошо! Так меня распёрло, что я уже и внимания на голоса перестал обращать, и белочка с плеча куда-то спрыгнула... В лес, наверное. Или в Кремль, на ёлку. Да, - она так и сказала: в Кремль. На ёлку. На палку. Сейчас буду.

Может, и мне в Кремль податься?

Я вдруг сделался такой проникновенный... И тупой одновременно. Как подогретый столовый нож к маслу. Это состояние долго не продлится. Надо его использовать по максимуму. Я пошёл на рынок, сначала к лотку, где один абрек очками торгует. Хотел его развести на новую модную оправу. Потом обвесить кого-нибудь. Скушать немного мандаринов. Потом приодеться. И тут, сцуко, со всеми законами предновогоднего жанра...

Нет, больше я никого не встретил. Мой организм дал осечку. Меня сбило шальное авто посредине Дорогомиловской. Не знаю, долго ли я валялся незамеченным в снежной каше, но очнулся я в скорой.

Меня привезли в наркологию. Мне повезло - меня доставили не в какую-нибудь там тупую "психосоматику" в Бабушкино, но в самую лучшую в Москве - семнадцатую больничку, филиал которой, если ты слышал, на днях сгорел. Может, видел по телеку? Жуть. Вот он, наркоманский ад с решётками на окнах.

(В общем, во всём изначально виноваты китайцы. С их петардами. Я и наркологу так сказал: Made in Shina - жизнь случайна.)

Москва, конечно, слезам не верит. Но и в беде никогда не оставит.

Пока ехали в "скорой", меня привели в чувство. Лечить взялись на совесть. Причём - без документов. И тем более денег. Что странно. Привезли сразу в реанимацию. Видят, со мной пиздец творится. Подыхаю, натурально. ЧМТ, без крови и переломов. Тошнит, блюёт и кружится. Ну, ты, как бывший медик, знаешь все эти незамысловатые симптомы. Да. Я ещё им кого-то с собой на хвосте притащил. Так мне казалось. Какой-то, вроде бы, со мной то ли пиздун-собеседник, то ли ёбарь-весельчак. Между прочим - в огромной собачьей шубе из енота. И белочка тут же вертится, из Кремля, бля. Ну, деваться никому из нас некуда. И неохота. Недолго мурыжат в приёмном, вопросы задают... "Когда и с кем вы родились?" Мне налили спирта (sic!), потом вкатили пару сладких уколов, после чего я очнулся через сутки, на вязках, весь в катетерах и капельницах. Даже на хуй одет катетер, это, значит, чтобы я отливал беспрерывно. С Новым годом. Поздравил я себя. Почти с Рождеством. Меня даже пытались чем-то кормить с ложечки, но голова у меня слишком сильно тряслась. Поили из кружечки с носиком. Тихонько светало. Курить - страсть захотелось. Хотелось до следующего утра. Капельницы уже сняли. Руки-ноги отвязали. Катетер, примотанный к хую дохуя мотком лейкопластыря, я с трудом отхуячил на хуй, вместе с волосами. Стал присматриваться к соседям. Пассажир справа - совершеннейший овощ в кислородной маске, без признаков жизни (умер завтра). Прямо по курсу - стоит у окна какой-то бомж в халате, репу чешет. Я лежу голый. То ли потею, то ли мёрзну. Жрать уже хочется. Очки отобрали. Вижу смутно. А что делать? Вперёд - и вверх! - наш псевдоним. Закутываюсь в простыню, с превеликим трудом сволакиваю своё тельце с высокой реанимационной шконки и шлёпаю босиком по холодному кафелю к этому бродяге. "Слушь, браток, сожрать есь чё? И закурить..." Он еле меня понимает. Тормозит. Но я-то, я-то близоруко вижу, что у него на тумбочке и сигареты есть, и печенье. Короче, он мне рожи разные строит и говорит с глубоким хриплым выдохом: "Как вы меня все уже доста-а-али-и-и..." Даёт мне две печенюшки и "трофейную" сигарету. Я ему - "благодарствуйте", и вдруг понимаю, что евонная небритая харя мне знакомая. Как дежавю. Как даже вю. Как доживу-ли, не знаю... Типа, это он - герой комиксов, любовник бандитских петербургов, сериальный убийца. Изве-е-естный. Ну, я тут себе резко даю отчёт, не впервой. Белочка ещё где-то здесь, под кроватью, наверное, спряталась... Надо покурить, посцать и обратно в койку - печенюшками хрустеть, врачей дожидаться.

Лежу, хрущу. Вспоминаю фамилию двойника. Типа "Мандрагоров", фамилия. Сосед слева очухался, и туда же: "Курить есть?" "Вон у него есть". Он ковыляет к к этому штриху. Чего-то там с ним раскланивается... Курит, возвращается. "Это же... этот!.. тихо ты!.. - услышит... Тот самый! Смотрел?.."

Ну, смотрел, кстати... Хороший сериал, местами. И актёр отличный. Он ведь даже в "Ассе" играл. Жаль будет, если загнётся. Ну, так что ж. С кем не бывает. Все мы люди. Все мы человеки. Запой - это вообще дело очень житейское. Интимное... До поры, до времени. Хотя и дурной пример для театральной молодёжи и для молодёжи вообще.

У-тро начина-ется, на-чи-на-ется! Загорелись противные холодные лампы дневного освещения. Медсёстры засуетились, врачи пришли. На нас - ноль внимания. А этого гражданина окружил целый консилиум медицинских работников в очках и штатском. Сестрички прихорашиваются, на цырлах с мобилами бегают...

Слышу со стороны шконки артиста: "Александр ...ич, мы с коллегами посовещались, вам лучше пока здесь остаться. У нас есть отдельные палаты, хороший уход, полная конфедициальность, питание на заказ..." - короче, крыльями хлопают так, что пух летит.

И тут моя думалка щёлкнула. Я окончательно протрезвел. Заглянул под койку: белочка уже слиняла. Верняк - в Белый дом. Но я-то - почти в Жёлтом. Пропаду здесь, в одночасье. Стал размышлять.

"Помощи мне ждать неоткуда - позади Москва. Есть ли жизнь за МКАДом?.. Нет ли жизни за МКАДом? Мне, в данной ситуации, похуй. На больничной пайке долго не продержишься. Я ихнюю диету уже знаю. Да и когда выйду отсюда - деньги понадобятся. Да и вообще - нехуй расслабляться! Надо вспомнить и прильнуть! Нет, даже - припасть. Вот! - припасть! Кто я есть? Я ведь, по одной из версий - журнализ-многостаночник. Ну-ка, сердцем не стареть! Надо оправдать психоделический ущерб и возместить материальный! В конце концов, зря что ли государство на моё обучение деньги тратило? Хотя ни хуя оно там не тратило... Стипендия была тридцать, водка у хачей - двадцать пять. Эх, бля... Желтизна-отчизна... Тряхнём стариной. Совершим маленькую профессиональную подлость. То есть - человеческую слабость. Интеллектуальную глупость. Хуй вам, а не конфедициальность...".

До телефона я смог добраться через полтора часа.

Из реанимации меня перевели в палату под названием "смотровая".

Чистилище, мля. Между адом и... Что там дальше? Полукругом стоят пятнадцать коек, отгороженные от врачей пуленепробиваемым стеклом. Очень тепло, стерильно и положительно. Солнце через окошки светит... Наркология в Аннино - вообще из самых лучших в стране.

Некоторое время уходит на разведку и добывание мобильника у слабовольных соседей. Запираюсь с трубой в туалете. Так. Так-так-так. Голова очень не работает и кружится. Кому? С-с-сука. Телефон забыл... Немудрено. Но через два-три звонка нахожу желаемого абонента.

- Ефим? Фима, дорогой! Свежак есть, муха не еблась. Я тут, короче, в "семнашку" попал... Нет, в Аннино. Да, клиническая, наркологическая. Первый поворот от метро. Дак это... Всего сказать не могу. Тема - животрепешчушчая... Прям для тебя... Да, угадал, сосед... Очень известный. Да, почти гламурный. По крайней мере, на слуху. Ну... Подверстаешь грамотно, так и первую потянет... Фотки... Знаю, у кого взять... У здешних сестричек ещё поспрашиваешь... Ты же умеешь! Ты же эту собаку ешь... Короче... Штука! Да ты чё? Штука - вообще не деньги! Ладно, рассчитаемся... Ко мне пустят, если подмажешь... Да я-то отвечаю. Ты приезжай скорее. Ещё двух часов не прошло. И вот ещё что, записывай... Пишешь? Привези мне... Пишешь? Блок "Ронсона", англо-русский словарик, чай в пакетиках зелёный, да побольше, упаковку кофе "три в одном", сыр, колбасу и "дошираков" штук двадцать... Почитать чё-нибудь. Наверняка у вас в редакции валяется... макулаторно-патриотическое... И деньги, денюжки не забудь...Ты где, вообще?.. Ну, гуд, жду. Нет, текста нет... Да я тебе на месте надиктую, будто ты...

Фима приехал через сорок минут. К его приезду мне удалось выпросить у медсестры огрызок карандаша и какой-то медицинский бланк. Напрягая все мышцы тела и мозга под очередной капельницей, я быстренько нацарапал тезисы в меру глумливой заметки строк на пятьдесят-семьдесят. Норма-ально. МАНДРАГОРОВ НЕ МОЖЕТ ВЫЙТИ ИЗ ЗАПОЯ В ОДИНОЧКУ. Рубленым болдом двухсотым кеглем по правому верхнему борту первой полосы.

- Есть закурить, а то жрать очень хочется? - спросил у Мандрагорова сегодня утром наш коллега, волею судьбы оказавшийся на соседних больничных койках вместе со знаменитым артистом в реанимации центральной клинической наркологической больницы № 17...

Ну и далее, по тексту. Комментарий редакции... Ефим потом сказал мне, что в этой больничке перебывали почти все из питерских "Мусоров" и "Красных фонарей". А также из "Гардемаринов". А ещё один очень известный пародист-ли, педераст. Кто их там сейчас разберёт... Только Фима разберёт, только Фима Бздоцкий - известный папарацци! Попораццы...

Да хрен с ними, со всеми... Фима привез мне зелёного чаю в "памперсах" - сто штук в упаковке, кофе, сигареты, и не забыл про сладкое. Килограмм рафинада и - как трогательно! - триста граммов "Белочки". Сыр, крекеры, колбасу. И книжку - "Повесть о настоящем человеке". "Ну, на глаза попалась... Время будет, таблоидов на днях заброшу. С Новым годом!"

"Ага. Забросишь ты, жидовская морда..."

Ефим застенчиво улыбнулся и отсчитал мне двенадцать тысяч рублей. Всего-то. Но на моём незавидном месте торговаться было бы наглостью.

Никогда не сочтёмся.



...А ещё на память мне приходят комфортабельные боксы "семнашки", рассчитанные на четверых, в каждом - отдельный душ, туалет и персональный светильник над кроватью, шашки и домино... Удачные соседи, новые пиратские фильмы на экране ноутбука и папироса украдкой на сон грядущий... Отзывчивость персонала и сексапильность медсестёр... Спортзал, бассейн, аквариумы с птичками и клетки с рыбаками...

Круглосуточное видеонаблюдение в каждой из палат.

Вот так, примерно, я и проводил некоторое время своей жизни, поручив заботы о себе московскому государству. Выписавшись из больнички, я стал завсегдатаем миссии "Врачи без границ", контора которой находилась в переулке с не менее говорящим названием - Спасоналивайковский. Там спасали и наливали. Одевали и обували. Кормили. Несколько месяцев я ночевал на вокзалах и в подъёздах, безуспешно презирая родство с миром чистогана, дорогих блядей и безопасных наркотиков, пока не очутился на Потешной...



...Что-то слишком длинное получилось у меня письмо, приведённое здесь. Я не всем пишу такие крупные письма. Санычу можно. Даже нужно: он мой давний соратник по бессмысленной борьбе с реальностью, оставшийся в живых, и один из очень немногих людей, с которыми всегда весело и результативно бухать. Не просто осовело и тупо пить, пуская слюну в уставший салат, а бухать по настоящему - с опасными поездками в ночных автомобилях, посещением культурно-массовых мероприятий в клоунских нарядах, с дурацкими, лихими и безнаказанными кражами личного и общественного имущества, приставания к добропорядочным разнополым гражданам, спонтанных знакомств с депутатами государственной думы - всегда весело, энергично, креативно и даже... Даже с толком: далеко идущими последствиями пьянки, зачастую червивой судьбоносным и трезвым продолжением. Кроме того, Виталий Александрович не просто весёлый, толстый и красивый еврей, а "смотрящий" сервера Дальневосточной музыки. Позырьте сами: dvmusic-точка-ру. И он не даст мне соврать.

Привет, Саныч! Чиркни парачку строг ф книшку отзываф. И про откат за рекламу не забудь!.. &;~ () Вышли мне аралиевой настойки. И пару килограммов подкопчёной теши. Икорки там, семечек... Да и вообще... Честно говоря, - $O$!

А?




* * *


Возможно, потом я пожалею о публикации предыдущих страниц. Но я же назвался грибом. Полез в карму за словом. И... "И то ли ещё будет!" - накручиваю я себя...

Одна из моих бывших подруг слишком часто говорила мне: "...Ну почему тебя всё время тянет к этим опасным бродягам, бомжам и ворью, всяким художникам и наркоманам, этим криминальным типам, пьяницам и отбросам общества?"

Она и тебя, Саныч, имела в виду.

"...С нормальными-то людьми не можешь общаться, что ли?"

Да могу я... Но ведь так скучно с ними - с этими вымученными удачниками, с их кругозором, ограниченным окошком браузера. Уж слишком машинально живут они свою жизнь, без всяких претензий на мало-мальский трансцендентный опыт - безопасно, как электробритва на батарейках, однообразно, без малейших попыток покушения на мультимедийные миражи.

Ну, к подтексту этой эскапады мы с тобой не раз ещё вернёмся...

А пока, видимо, наступает пора вставить в это повествование несколько окололитературных интенций последнего времени, вполне, впрочем, рефлексивного, - то есть вполне субъективного свойства, неистребимая привычка к коим осталась у меня с тех пор, как я трудился книжным обозревателем то там, то сям. Некоторые из последующих ретардаций сейчас модно было бы назвать словом "эссе". Но от этого недоделанного палиндрома за версту разит высоколобыми литературными эстетами прозападного толка...

Болтаю.

Будет вам и "эссе".

А мне нынче больше по вкусу другое словцо - тоже нерусское, тяжеловатое, обросшее паутиной - сначала дореволюцьонных журналов, а затем совецких газетных подвалов и, по мнению некоторых "критиковедов", выполняющее сегодня в литературе, а тем более журналистике, синоним скетча, анекдота, юморески, - в общем, чего-то совсем уж легкомысленно-архаичного, как, скажем, гнутый венский стул, оказавшийся в интерьере hi-teck. Или самовар. Пусть матрёшка. Матрёшка, хорошо. (Запомнить: сюжет - матрёшка.)

Хотя под рубрикой "фельетон" впервые вышел роман Дюма "Три мушкетёра".

Так вот.

Возьму на себя смелость, в слепой отваге несмышлёного литературного подпаска (барашки! где вы?), придать фельетону осмысленное (а, может быть, и более новое, - что вряд ли) звучание на этих страничках-странничках. Каликах-калеках моих перехожих. А покамест вы будете застенчиво грызть ваш критический ноготь, я снова подкрадусь к вам из-за спины, и тихо-тихо прошепчу, напомню, - в волосатое ли, девичье ли (непременно розовое!) ушко - в твоё, мой читатель: "Для себя, касатики, пишу. Исключительно для Мнемозины моей хромоногой стараюсь..." Фу, что за тон я взял... Лучше я какую-нибудь другую глупость, да погромче крикну.

Типа: "отдай своё сердце!!!"

Содрогнитесь.

А ещё я пишу для, конечно, своих друзей.

Порою их здорово развлекает моя писанина.




* * *


Пока не было под рукой компьютера, я писал ручками. Ручками-ручками... Гелевые мне понравились. "Силиконовые". Прозвал я их. Мягко стелют. Быстро заканчиваются. Перьевые-то заржавели - в пух и трах. Пока у них не было меня. Потом я сдул пыль с отцовской пишмашинки. Лента ещё не успела засохнуть. Я вспомнил и настучал свой старый - и единственный на тот момент - рассказ "Пушкинское мясо". Однажды пришёл брат, с полппинка завёл компьютер. Спасибо дяде Володе Шахиджаняну. Однажды я освоил его пиратские уроки. Теперь как дышится, так и пишется. Успевай только пепел стряхивать. Падает в клаву.

...Нужно бы подключить интернет: посмотреть, что там новенького (старенького) за пару лет появилось?

В первую очередь, конечно, потискать поисковики.

Список подозреваемых имён и слов уже составлен:

- нобелевской премии по литературе приговорён к смертной казни;

- гидропоника;

- аппликатура блюзовые гитарные аккорды;

- Caviar Lounge;

- эстимейты 2002;

- Песни Пениса;

- реставрация книг поражённых грибком;

- хикама;

- Vera Besedina;

- pothead;

- Шервуд Андерсон;

- Наоми Кляйн;

- группа "Внезапный Сыч";

- Ливио де Марки;

- плетение лаптей, поделки из бересты;

- lifehack;

- Михаил Гаспаров, "Записки и выписки";

- Я был на Гавайах, а ногу мне откусил крокодил;

- Олард Диксон;

- семена sativa;

- и так далее.

Список постоянно дополняется и обновляется, но не растёт.

Не растёт.

Поэтому я сейчас только прозу читаю. А жаль.

Но думаю: "Ладно, у Пастернака: Было ветрено. С домиков и заборов слетали их очертанья, как обечайки с решет, и зыбились, и трепались в рытом воздухе. Пахло картошкой."

Что это было?.. Это у Пастернака от избытка молодого поэтячьего напора. И его, почти истеричные, безудержные метафоры в ранней прозе - это от переполняющих автора эмоций и, видимо, - ещё и музыкального свойства таланта. Но как часто эти словесные конструкции выглядят также дико, как Квентин Тарантино, беззвучно рыдающий у пастернаковской могилы на переделкинском погосте в пасмурный июньский денёк. Расстелив прежде курточку на земле. Сам видел, да. Немыслимый, казалось бы, бред. Хармсиада. Но ведь случилось! Сработало!..

А вот дядя Гоголь-то, в "Мёртвых душах", куда спешил?

...И пересвистывались вдали отдалённые петухи...

Восьмая глава. Непонятно... Впрочем, дотошный Венгеров подсчитал, что перед написанием романа Гоголь, набираясь деревенских впечатлений, провёл в провинции аж пятьдесят дней.

Но при чём тут бедные (богатые) евреи?.. Кажется, что напиши и опубликуй Николай Васильевич в наши дни свой отвратительный псевдохохляцкий лубок про картофельного эльфа Тараса Бульбу, его давно бы привлекли за антисемитизм и разжигание национальной розни.

Но вот что мне нынче безусловно понравилось у Гоголя, даже будучи вырванным из контекста, но упавшее в рифму моим недавним мыслям: ...Читал "Пчёлку". Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. ("Записки сумасшедшего")

Правда ваша, Николай Васильевич. Попался мне тут в руки почти недавний (2002) "раманчег" французца Мишеля Хуельбека. "Lanzarote" называется. "Карс Маркс секса" - написано на обложке. В качестве, видимо, приманки для... для бывших комсомольцев? Какой, в жопу, "карлмаркс"! Пионер на допросе в совецком ЖЭКе... На фотографии - лицо тихого извращенца, похожее на вялый член. Такая же тухлая писанина. Одно хорошо - твёрдый переплёт. Это меня, как переплётчика, всегда радует и, если хотите, - возбуждает в изданиях типа партийной макулатуры прошлого (да и нынешнего) века: снять с короля французской беллетристики доспехи! - такой хороший картон пригодится для другой обложки. Как раз "клеёный" Гоголь рассыпается. Сошью, приодену старика... Остатки испачканной хуельбековскими буквами бумаги пущу на растопку камина. (Заодно носки высушу.) И ещё не забыть - две полосочки каптала оторвать. Каптал (не "капитал"!) - это такие матерчатые ленточки с валиком на внутренних сторонах книжного блока - прикрывают вальцовку тетрадок и шитьё... Но у этого "кырлымырлы" даже каптала своего не нашлось - слишком уж тонкая книжка вышла из издательства "Иностранка".

Курские помещики... Русская помещичья литература - вообще одна из самых лучших в мировой классике. Не буду грузить именами. Примеров хоть отбавляй.

Прибавляй.

Умножай.

Человечество расстаётся со своим прошлым, смеясь. Устарел ли Жан Жак Руссо в своей "Исповеди": "...ибо впечатление от французской литературы смягчает общую неприязнь к французам, внушаемую их самоуверенностью. Наконец превосходный вкус, господствующий в их литературе, покоряет всех умеющих мыслить, и во время войны, окончившейся так неудачно, я видел, как писатели и философы поддерживали славу французского имени, которую не умели сберечь их воины".

Доля правды в этом есть. Хорошие гастрономы не могут плохо писать. Хотя хвалёный Ромен Гари, он же - Эмиль Ажар, он же - Шатан Богат показался мне трусоватым, меланхоличным, суицидальным типом.

"...Я мечтаю о мире, где можно умереть ради запятой..." - обмолвился ещё один, кстати, непоротый французец из современного романа.

Круто... С этаким пафосом, знаете ли.

Я вот не мечтаю о таких глупостях. Я в таком мире уже давно живу. И умирать не собираюсь. Вернее, собираюсь. Ведь жму я на Ctrl+S после каждой запятой, - сохраняюсь, и неплохо сохраняюсь - снова успев привыкнуть жать на клавиши вслепую, я делаю поправку на то, что моё регулярное письмо изредка зависает.

Ну зависает! - и всё тут.

Побочка! и - точка. И опечаток до.ера. И, запятых, - больше, чем, нужно.

Ведь когда оно (письмо) зависает, то зависает вместе с мозгами.

Давно пора купить приличный компьютер.

Или неприличный.

А старый отдать детскому писателю Герману.

Он всё равно уже старый.

И Герман, и писатель, и компьютер.

Целые абзацы - да что там абзацы! - порой исчезают, неведомо куда.

В ноосферу, наверное.

То есть - никуда они не исчезают.

Не надо интернета. Запретить, нах!..

Как в Китайских Эмиратах сделали.

Нет, ну а этот-то фраер, чё он гонит?.. Умереть... Ради запятой... Фу. Какой вышпренный штиль. К чему эта патетика? С кем вы, мастера мультуры?

Но нужно отдать должное - читать было интересно.

Это главное.

Бег бедер.

Виляние жопой.

Увлекательное литературное блядство.

Отечественные писаки сразу устремились туда же. Прямо как подросток Савенко в своё время (с опозданием на полвека) - за Миллером. В ту пору интернета не было... И снова русских домохозяек и манагеров средней руки пичкают литературным секонд-хендом. Девяносто девять франков... А не дорого? Подумаешь, - говорят мне, - утренняя порция "первого номера"! Но я нынче на эти лаве пару месяцев могу прожить. Хуйня, наскребём, как-нибудь. Но если помножить на... Какой там у него тираж? А дозняк, интересно, он какой нагнал?..

...И чего это я так разошёлся? У нас простые алтайские мужики пишут в сто раз круче. В конце концов, все эти французики не стоят и одной шукшинской строчки. Ха-ха! - думаю я, и впридачу: "А ведь снова, ёк рагнарёк, всё упирается в бабло!", - где "рагнарёк" ("ragnarok") в переводе с древнеисландского означает "гибель (судьба) богов", следующая за последней битвой богов и хтонических чудовищ, а "бабло"...

Бабло - это, попросту, деньги.




* * *


Я курю. Я много курю. Причём, денег на табак зачастую нет. Не говоря уже о выпивке. Откуда берётся и то, и другое? Я не знаю. Дьявольский промысел. С никотином - просто. Я курю "беломор" и "приму". Сначала я курю "приму". Табак из чинариков я вытряхиваю в жестяную банку из под пива, где болтается яблочная кожура, апельсиновые корки, несколько черносливин. Когда "прима" заканчивается, я принимаюсь за "беломор". Когда заканчивается "беломор", в дело идут обугленные папиросные гильзы и табак из банки, несколько облагороженный еле уловимым ароматом фруктов.

Приходит посылка из Москвы, от фронтовой подруги - медсестры Насти. В посылке: сигареты "ява-явская"; большая банка растворимого кофе, запаянная в полиэтилен вместе с фирменной красной кружкой; почтовые конверты; бумага; много разноцветных гелевых ручек; обложка для паспорта из натуральной кожи с двуглавым орлом; тёплые свитера; чёрные вельветовые джинсы, кое-какие таблетки и соль для ванн.

Соль для ванн - это важно, Настенька... Спасибо.

Без соли мне никак.

Без соли мне долго не протянуть.

"Слово ваше (да будет) всегда с благодатию, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому". (Кол.4.6)

...Писать лучше, чем пить. А уж писать, бухая - это всегда пускало стены в пляс!

Это я и сам знаю. Пробовал. Эти слова один из моих бестолковых наставников сказал. Видимо, это я плохой ученик. Я почти перестал писать, когда пьяный. Кончилась халява. Но тот же старина Чинаски меня и утешает: ...настоящий писатель всегда знает, когда не писать. Это как ебаться.

Истинно, потому что верно. И сублимация тут не при чём. Ведь я никогда не учился на чужих ошибках. Ну, покажите мне этого человека! Кто учился на чужих? Поднимите мне веки!

Века, в смысле.

А на чужих победах? Вот это, пожалуй, возможно. Взять чужую победу за камертон, подкармливать своё вдохновение бесполезными писательскими советами, сокращать путь к истине воровством цитат...

Лучше молчите!

Я тоже считаю, что иногда лучше украсть, чем попросить.



...Ну, не всё, не всё сразу. До поры, до времени, теперь, видимо, будем пробавляться некрупными фацециями. Грустными и не очень историями на тему "Моя жизнь и борьба с алкоголем"... Любимая тема! Мой конёк. Но и туда будут стремиться дикие скакуны моих мыслей, забредать непричёсанные бараны и залетать навозные мухи матерков.

Дятлы.

Трезвые ёжики.

Бродячие собаки.

Обкуренные медвежата.

И прочая тварь, мало имеющая отношения к сюжету, который уже завязался.

Заметно хоть, нет?




* * *


- Что может сказать о музыке Чайковского человек без прописки?!.

Слышу я, лежа лицом к стене, с глубокого бодуна.

Не то чтобы этот вопрос застал меня врасплох.

Я и сам часто об этом думаю.

Что я могу ещё сказать.

О музыке. О поэзии-прозе. О живописи. Кино и театре.

О телевидении, наконец.

"Без прописки". Мне становится смешно.

На стуле за моей спиной бубнит маленький телевизор.

Бу-бу, бу-бу... Идёт пресс-конференция с президентом.

"С глубокого бубуна".

Ум И Рай. Это Джойс. Перевод, скорее всего, Богословской-Бобровой. Бо-бо. Мысль есть мысль мысли. Казнить нельзя - бобо. Не успею если вернусь.

Бу-бу.

Бунин и Буковски. Два моих нынешних бумажных собу... собеседника.

Они-то, кстати, что мыслят о...

О, скажем, пьянке?

Один пишет: "Вот проблема с киром: если случается что-то плохое, пьёшь в попытках забыть; если случается что-то хорошее, пьёшь, чтобы отпраздновать; если ничего не случается, пьёшь, чтобы что-то произошло".

Очень убедительно, очень похоже на правду.

Другой: "Знаменитое "Руси есть веселие пити" вовсе не так просто, как кажется. Не родственно ли с этим "веселием" и юродство, и бродяжничество, и радения, и самосжигания, и всяческие бунты - и даже та изумительная изобразительность, словесная чувственность, которой так славна русская литература?"

Браво, Иван Александрович!

В состоянии, подобном нынешнему, я всегда боюсь оставаться один. А когда рядом нет женщины, друзей или подходящей книги, я призываю на помощь телевидение и радиовещание. Хоть какая-то иллюзия участия. В общественно-политической жизни. Издеваюсь, конечно. Конечно, над собой. Щёлкаю каналами, останавливаюсь на чём-нибудь знакомом. На ком-нибудь. Желательно родом из детства. Голос Дроздова или старый мультик. Идеальный вариант - "Ёжик в тумане". Этот мультфильм вообще нужно выписывать по рецепту, вместе с пирацетамом, глицином, пикамилоном, феварином, атараксом, холином и прочей фармацевтикой, которую я начну закидывать в себя горстями, видимо, уже с сегодняшнего дня. Когда блевать перестану.

Завтрак для аутсайдера.

Ужин для чемпиона.

Не-не, я не из этих, как их... Я с такого сильного похмелья, что уже могу творить разные мелкие чудеса. Например... Вот он, мультик. Нашёлся. На канале Эйч Ти Би. Я не из этих... Как их... Не из таких, короче. И не из тех, которые... Я тоже бомж, но не из таких, кто...

Я бомж, живущий в четырёхкомнатной квартире. У меня есть компьютер. Старенький, но на ходу. И маленький китайский телевизор. Гитара есть. Гантели и велосипед. Жены снова и пока нет. Зато есть красный кассетный магнитофон "Беларусь" и очень много книжек. И видеокассета с мультиком. Но сам плеер в эту пьянку я заложил у барыги за литр ядрёной туземной кумышки. Это, конечно, не "White Horse", но цепляет и держит не хуже. Да и вкус почти одинаковый. И всё равно пора DVD покупать.

И вот сейчас, слегка опохмелившись, мне хочется порассуждать о трансграничности в символике образов мультфильма "Ёжик в тумане". Где сквозь Туман проглядывают разгадки вопросов Вселенской Важности.

Тема назрела.

Для начала нужно бы узнать мнения других соратников по борьбе с реальностью. Изучить первоисточники.

К примеру, некоторые психологи утверждают, что с помощью мультфильма "Ёжик в тумане" можно проверить эмоциональный фон ребенка. Если он смотрит мультик спокойно, не тревожится и понимает, что всё будет хорошо, то у него стойкая психика и оптимистичный взгляд на мир. А если он каждый раз бурно переживает за героев и внутренне сжимается, он - меланхолик. Но в одном сходятся и психологи, и родители - ребёнок, чьим любимым мультиком с детства стал "Ёжик в тумане", вырастет тонко чувствующим и созерцательным человеком. Человеком, замечающим вокруг себя обыкновенные чудеса.

Композиция сказки "Ёжик в тумане" построена на пространственном перемещении главного героя вдоль границы двух миров - реального и потустороннего. Ёжик отправляется в путь в сумерках, в период перехода от дневного света к ночной тьме. Самое главное существо, ради которого Ёжик спускается в туман, - Белая Лошадь, утонувшая в тумане по грудь, имеет белую масть, что сразу переводит её в систему образов загробного мира. Конь не только в религии, но и в сказках представлен таким символом. Основная функция коня - посредничество между двумя царствами. Поэтому стремление Ёжика узнать, что происходит с Лошадью, можно оценивать как интерес к явлениям потустороннего мира, а само путешествие героя сказки - как Путь познания, проходящий через границу двух миров.

Символом такого Знания становится встреченное Ёжиком дерево - огромный Дуб. Это яркий образ Мирового Древа, которое топографически проходит сквозь границы трёх миров - хтонического, земного и небесного, являя собой структуру Космоса. Величие Дуба так потрясает Ёжика, что он теряет узелок с Малиновым Вареньем для Медвежонка - волшебный предмет, символизирующий связь героя с реальным миром. Находит и приносит узелок Собака - существо являющееся проводником в царство мёртвых (египетский Анубис). На пути в тумане Ёжику встречается Река - важный мифологический символ, элемент сакральной топографии. Ёжик падает в воду, переживая своего рода смерть (его понесло по течению). Но и в реке обнаруживается добрый дух - безмолвно говорящая невидимая Рыба, как некий эквивалент нижнего мира, царства мёртвых. (И символ христианства.) Рыба выносит Ёжика на другой берег, на землю - средний мир, центр космоса и начало жизни.

Целью путешествия Ёжика была встреча с Медвежонком - они вместе считали звёзды (символ верхнего мира в архаической мифологии). В этом виден мотив познания, и одновременно подтверждение другого сакрального знания - о бессмертии. Ярким подтверждением такого знания являются постоянно сгорающие в огне можжевеловые веточки, на которых Медвежонок (еще один архаичный хтонический символ) ставит самовар. С можжевельником в мифологических представлениях устойчиво связывается символика смерти и её преодоления как начала вечной жизни.

Ёжик настолько потрясён открывшейся для него картиной Вселенной, что остается безучастным к действиям Медвежонка и продолжает размышлять о действиях Белой Лошади в тумане, то есть его сознание продолжает оставаться на границе двух миров, на зыбкой грани сознательного и бессознательного осмысления бытия...



...Проклятые паузы! Я становлюсь с похмелья такой ранимый, что могу прослезиться от какой-нибудь рекламы памперсов. Щёлк-щёлк. Что-то сегодня много уродов попадается. Праздник, наверное. Или выходной. Сразу два канала оккупировал юморист Задротов - популяризатор и толкователь русского языка. Умело он, пала, в уши дует. Люмпен в зале ржёт, довольный. Я послушал, немного. Потешился мыслью, что смех этот - ненастоящий, ну, как тот закадровый хохот в ситкомах, запущенный звукорежиссёром. "За компанию". В стаде даже душе легче и незаметнее умирать.

Не то что выходить из запоя в одиночку.

На другом канале - снова юмор. Пародист и, судя по ужимкам, не только, - пародист уже на свою пародию, белозубо скалится на истеричном ток-шоу.

До хера, чё-то, юмора развелось, пока у меня телевизора не было.

Жму обратно, - где пресс, мать её, конференция.

Мне президент нравится.

У него фамилия на "ин" заканчивается.

Ну, сам прикин: ленИН, сталИН, ельцИН... Ключевые фигуры в политическом шоу-бизнесе прошлого века.

Значит - что-то интересное происходит.

Скучно не будет.

Да и в любой момент можно отвернуться к стенке.

Впрочем, когда на "ев", тоже не ...ево выходит.

Всё равно к стенке.

"...Кстати, утаивание трупа андеграунда стало выраженной стратегией российского актуального искусства, что вполне гармонирует с принятым сегодня способом ностальгировать..."

А это ещё откуда?.. Не знаю. Наверное, из того же кластера, откуда "Лягушка скачетъ и кричитъ".

Комплексую, да.

Но зато. Родом из детства: суббота. Или воскресенье. Или лето. Родители ещё спят. На балконе высохло бельё. Выхожу в трусиках. Гусиная кожа. Внизу раскинулась панорама города в утренней дымке. Солнце подпрыгивает над лесом.

Сегодня идём купаться!

На пляж, а не на какую-нибудь пахнущую карбидом и мазутом речку. Хотя и там неплохо. Только течением сносит. Не люблю, когда течение. Сносит. Затягивает. И против течения нет смысла плыть. Глупо, - не раз я убеждался. Там, куда приплывёшь - слишком мелко. Вообще - голубой ручеек. А если поплывёшь по течению, то доберёшься до Мирового Океана...

Но мне всегда нравился тихий и глубокий омут под плакучими ивами, где страшно.

Когда страшно - живёшь.

Но сперва - "АБВГДЕйка".

Азбуку Будем Ведать, Глаголить Добро... Есть. То есть - завтракать.

Или "Будильник"?

Потом "Утренняя почта", "Служу Советскому Союзу", "Сельский час"...

А, "Музыкальный киоск" пропустил.

Нет, "Очевидное-невероятное".

Нет - "Человек, Земля, Вселенная".

В Гостях У Сказки!

В свою ли сказку я попал? Голимый "Щелкунчик". Всё прощёлкал. В том числе и "Спящую красавицу", чудовище. Остались "Времена года". Так и назовём. Как этот рекламный шоколад.

Весь мокрый от похмельного пота, я снова поворачиваюсь на другой бок.

На маленьком экранчике позади меня уверенно нарезает фразы чёрно-белый человек. Пресс-конференция. Прямой эфир. Открытая камера.

Спрошено столько-то вопросов.

Отвечено столько-то ответов.

Всегда поровну.

Всегда всё сходится.

"Ху из, маста?.."

Да не... Я не против. Посредственность и здравый смысл - вот что нам сегодня нужно. Соборность. Национальный лидер и величие замысла. Строить, пиво варить, свинячить. Только не быковать! Хватит, блядь, экспериментов.

Однако...

- Что может сказать о музыке Чайковского человек без прописки?

Стыдно не ответить на такой вопрос, когда из Ёжика в Тумане ты вырос до Клоуна во Тьме.

Сейчас, отвечу. Вернее, позже. Постараюсь. В этой книжке. Ещё не вспомнил, но что-то там такое вертится про "клонов в тумане" и "ёжиков во тьме"... Что-то будет.

Но сначала - о телевидении, пока не забыл.

Одиннадцатая муза.

Нет, скорее - музык.

В зопу взык.

Полупидор-полубог.

Плагиат, шпаргалка, компилляция, реферат, конспект, подсказка.

Эмоции напрокат.

Люблю телевидение.

Вернее, я его (зачёркнуто).




* * *


...Денёк, что ни говори, был славный.

Ничто так не обостряет желания, как нелепая и затянувшаяся ссора и разлука. Тут главное - не переборщить. Мы снова жили с моей девушкой порознь, но вскоре должны были воссоединится. "Как Украина с Россией" - глупо шутил я в телефон.

Впрочем, почему "Украина"?

Скорее, как Цыганская Автономная Область.

Первым осторожным шагом к примирению должна была стать сегодняшняя встреча - мы были приглашены на день рождения нашей общей знакомой. А пока что я жил в Подлипках Дачных у своего крёстного папаши, ходил со знакомой ротвейлершей гулять в национальный парк Лосиный Остров, грыз созревающую лещину, находил белые грибы и грибы-мухоморы, и писал легкомысленные рецензии на книжки издательства НЛО. Я здорово соскучился по своей девушке. Я уже предвкушал нашу встречу. Пускай всё будет, как в первый раз... Как она захочет, так и будет. Так уж и быть. Да-да, нам предстояло то самое "тёпленькое примирение полов", как выразился о любви один литературный немчик сомнительного происхождения.

В Москву я ехал в полупустой электричке. В наушниках плеера душу мне полоскала сборная солянка из музыки, которую принято считать классической. На день рождения я вёз подарок - большую флейту, сделанную своими руками из растения борщевик Сосновского и аккуратно обёрнутую в газету. Ласковый ветерок из открытого окошка нёс свою забытую песню, вагон, как водится в таких случаях, мерно покачивался, напротив меня сидела уроженка лифта из города Фрязино, даже симпатичная в своей вульгарности, и строила глаза... А мне хотелось пива или мороженого, но денег у меня не было, да и ехал я "зайцем".

Вдруг двери вагона распахнулись, из тамбура в салон ввалилось человек пять солдатиков-"чеченцев" при параде и с гитарой. Все видели таких. Вместо глаз - горячие точки, самодельные аксельбанты из капроновых бельевых верёвок, какие-то смешные эполеты, много значков, пара медалей или орденов. То ли чисто попонтоваться ходили они, вот так, по всем московским вокзалам, то ли, на самом деле - министр обороны им денег на дорогу до дома не дал.

Или отец-командир зажал "боевые"?

А песни - всегда одни и те же. Переделанные, ещё из афганских. Я лично - всегда с сочувствием. Пацаны лихо и нехило, с драйвом слабали парочку песен и пошли по вагону за наградами. Героям подавали щедро: полтинники, стохи. Моя соседка-красотка, порывшись в сумочке, и то положила червончик. А у меня даже на метро не было. "Ничего, - подумал я. - В следующий раз дам больше..." Но сержантик с гитарой презрительно поглядел на меня и, проходя мимо - взял, да и надвинул козырёк моей бейсболки мне на нос... Эх, отцы-командиры! Адреналин вскипел во мне, кровь ударила в голову, я дёрнулся, но... Погас, да. Остался сидеть на жопе ровно, под нехорошим взглядом девушки напротив. И в уши мне дуло многозначительное "Анданте кантабиле" для виолончели с оркестром, когда я вышел покурить в тамбур. Солдаты стояли там. Главный негрубо вытащил наушник плеера из моего уха и приставил к своему... Остальные жёстко смотрели. Было тихо и нехорошо.

- Чё это за хуйню ты слушаешь?

- Чайковский.

- Так он же пидор! А, очкарик?..

Электричка остановилась и солдатики вышли на "Лосиноостровской", где их ждали семь лосиноостровских матерей.

А в вагон зашли контролёры.

Вот, пожалуй, и всё, что я могу сказать о музыке Чайковского, бабы и господа, гражданин товарищ президент начальник.

Вспомню ещё чего-нибудь - добавлю.




* * *


Не очень давно и внезапно я написал толстую и красивую повесть, которую назвал "Времена Года (Записки бомжа)". Четыре главы. Плюс межсезонье. По недосмотру свыше - главы рассыпались на рассказы, рассказы - на абзацы, а после и абзацы расползлись бродить и ёжыцца в словесном тумане, в поисках людей, сиреневых лошадей и проч., прижимая к небритым бокам узелки с малиновым вареньем разных сортов.

Тем временем наступила осень, 19 октября Нулевого года...

"Нулевого!" - восторгаюсь я, читая свежие московские журналы, авторы которых с оптимизмом предполагают, что, может быть, отсчёт времени пошёл в обратную сторону?

Вот с этого, пожалуй, и можно было начать!

Ну, ничего. Этим и закончим.

"Закольцуем".



...Топ!

Топ-топ-топ.

Топ.

Топ...

Кого это несёт сюда?!.

Вздрагиваю, я вздрагиваю, потому что минуту назад я выпал из душной и горячей парилки, и теперь лежу нагишом в предбаннике, развалившись на лавке, красный как сёмга (малой соли, нежирная, подкопчёная, продукт готов к употреблению, жрать уже хочется) и, прикрыв глаза, думаю разные распаренные мысли.

И от меня валит пар.

Сейчас остыну, и - ещё разок.

Веники у меня нынче - дубовые. Первый раз пробую. Смешал, ещё на Троицу, с берёзой. И впрямь, как и обещано - никакого тебе "повышенного внутричерепного давления"... А то ведь взбредёт такое: "...как ботинок, башка тесна...".

Это было уже.

Недавно у Козьмы Пруткова я наткнулся на "воображение поэта удручённого горем, подобно ноге заключённой в новый сапог".

Всё уже было.

Остаётся только вспомнить - было ли это со мной. Так, что ли?..

И пахнут знатно, веники-то.

Запах прелой дубовой листвы я ни с чем не спутаю. Это детство моё - вязкий запах сырой дубовой листвы, жёлуди в песке вперемешку с колючими гнилыми моллюсками, скрип гравия под босой ногой, переходящий в сытое чавканье рыжей глины. Какое наслаждение топтать эту глину! - как живую, после тёплого летнего дождичка, наблюдая, как между пальцев выползают плоские жирные черви... И так далее - литература, блядь... Люблю.

Малиновый запах браги, осенний перегар.

Богатый урожай.

Топ! Топ... Топ.

Я спокоен. Пускай заходят, дверь открыта. А кто в такую пору может сюда нагрянуть? Только никто. В природе уже холодно и сыро. На днях был первый снег, но сразу растаял. Соседи давно заколотили свою дачу на зиму. Раскидали капканы у крыльца, на столике веранды оставили полбутылки водки с крысиным ядом. Для бомжей, типа. Сами потом выпьют, если что. А дружок мой здешний, Корень, снова свалил. В горячую точку. А других товарищей в баню без выпивки не дозовёшься. Стесняются, что ли?..

Топ-топ!

Заколебали там топать! Я встаю с лавки, распахиваю дверь, чёрный сад таращится на меня, бьёт в ноздри нажористым запахом ржавой картофельной ботвы, палой листвы и прокисшего кориандра, и затихает.

Да это ж яблоки!

Притворяясь шагами, падают с веток, от коротких тычков жёсткого ветерка. Я разочарован. И начинаю мёрзнуть. Пойду уже... Выжму остатки пара. А то совсем стемнеет.

Я с наслаждением ныряю в тёмный горячий туман парилки и думаю: "О чём это таком интересном я размышлял только что, три минуты назад?" Это со мной теперь часто бывает. Дефекты краткосрочной памяти, тотальная рассеянность. Альцгеймеру пока рановато, но я запросто могу положить ключи от квартиры, например, в холодильник. Ага, вспомнил... Как там, кстати, дальше-то? Теперь уж и не вспомнить...

Давай сначала.

    Понедельник. Февраль. Окно.
    Папироса горло дерёт.
    Я устал говорить одно,
    А другое - писать...

Вот оно! Вот моё вечное враньё. В "неправильной" жизни, в трусливом бесстрашии, в счастливом невезении, в бесконечном "вовремя смыться"... Делать одно, а писать - другое. Говорить так вообще - четвёртое...

Однако, продолжим акт самобичевания...

"Листайте старые блокноты!.."

Значит, остановились на рифмах "дерёт-метёт"...

    За окном. Напиши теперь,
    Дверь закрой, напиши "пропал",
    И сорвётся душа с петель...
    Нужно спать. Я давно не спал.

Конечно, хули... "Давно не спал". Не спал, потому что "винтился" трое суток. Как сейчас помню. В гостях у Захара Миропольского, на Динамо. "Винтился" и писал вот это вот самое стихотворение, глядя в окно...

    За спиной собрались: кровать,
    Книги, лампа, тетрадь... И стул,
    Осязаемый точкой "5"
    Поскрипел, и тоже уснул.

А вы сами попробуйте... После трёхдневного винтового "марафона" попробовать начать писать стихи. От этого увлекательного занятия уснёт всё вокруг, кроме автора, который таким образом однажды исписал за ночь целую общую тетрадь рифмованными мыслями необщего порядка про... Про бобров. Да. Типичный "винтовой заруб". Лучше всего, конечно, под "винтом" заниматься сексом. Но когда секса не случалось, я наблюдал и другие "зарубы". Однажды одна девочка после "вмазки", едва "оприходовавшись", сказала компании: "Ну, вы тут, ребятки, посидите пока, чайку попейте, а я пойду ванну приму..." Горячая ванна под "белым" - очень в кайф, это вам всякий винтовой скажет. Ждали её, ждали... Девочка вышла из ванной часов через пятнадцать с рожей лица как поларбуза без косточек. Прыщик решила выдавить. А там ещё один прыщик... И ещё... И - понесла-ась! Это - жёсткий "заруб". А мой питерский дружок, художник Лёня Уфимцев неоднократно "зарубался" над какой-нибудь деталью на своей картине, скобля холст мастихином в течении суток. "Заруб"? Нет. Дырка. А сам-то, сам-то... Однажды я вдохновился вспомнить переплётное ремесло: стачать себе записную книжку. Старая закончилась. С вальцовкой тетрадок и книжным блоком я справился быстро - крепко сшил, ровно обрезал. Приклеил каптал, слизуру... Но вот где раздобыть материал для обложки? Моё жгучее первитиновое желание довести дело до победного конца закончилось тем, что я располосовал острым макетным ножом новенькие кожаные сапожки хозяйки дома. Точнее, один сапог. Хорошо ещё, что в доме водился грозный с виду ротвейлер, юная и непредсказуемая сука Тресси, на которую я и свалил всю вину. Кстати, переплёт получился весьма оригинальный. Он, как ни странно, сохранился у меня до сих пор. Там присутствуют детали застёжек и прочей сапожной фурнитуры, вплоть до ноздрей шнуровки... А хозяйка оставшегося сапога, - кстати, о литературе! - выросла и стала впоследствии настоящей живой писательницей - Дарьей Симоновой. "Прогуглите", кому интересно. Ужасно талантливо. Почти неглупо. И скучно. Это всё потому, что ей до сих пор недостаёт этого второго сапога-пары, - наивно думаю я.

В общем, друзья: "винт" - это яд. Откажитесь от амфетаминов. Есть же - кофе, чай, какао, ну, в конце концов, есть (скажу я вам по секрету) ядерный стимулятор - чифир на сгущёном молоке. "Конь", так называемый. Хотя... Что я тут вру. Тот, кто пробовал качественный первитин, вряд ли теперь пройдёт мимо, даже при случайной встрече.

И тот свой "винтовой" стишок я всё же дописал...

    ...В переплёте окна метель
    на прогулке поставит крест.
    В сумме - только моя постель,
    Вот и вся перемена мест.

    Вот и вся перемена, вся, -
    Но она не ведёт в тупик:
    Вспыхнет свет! - и уже нельзя
    Станет мне прикусить язык:

    Нужно сниться! Шагать вперёд!
    Как ботинок башка тесна:
    Алфавит протекает в рот,
    И слова выбегают на

    Прогулку, в подушку, в снег,
    На бумагу, в конце концов.
    Или снова - уходят в смех,
    В рюмку, в горсточку леденцов...

Честно говоря, - хрен знает, при чём тут леденцы, да уж шибко трогательно. Году, эдак, в девяносто пятом-шестом писано. Бродским подташнивает.

И отрыгается, теперь - Козьмой Прутковым, есть у него подходящий стишок - "Философ в бане". Чтобы не быть голословным, сапожок (или ботинок) я тоже вырезал:

"Левый",  нецке
"Левый", нецке, 38х53 мм, морёный корень вишни, 2005 г.
начальная цена - $700 за пару...

...Согреваясь в тесной парной и размышляя таким вот образом, плеснув на каменку остатками дегтярного цвета настоя, я не жалею себя, я пою благим матом, отбивая такт ладонями на мокрых ляжках, и пока не допою до конца песню, с полка не слезу.

Такой вот рецепт. Чтобы продержаться подольше, очистить лёгкие - от табачного жупела, уши - от свинца, поры - от жира, отделить умную кровь - от дурной. Сбросить шлаки в виде мёртвых мозговых клеток, заражённых вирусом пессимизма. Двадцать один день прошёл после последней (чур - крайней) пьянки.

"...-Ты писал сегодня? - Немножко. - Хорошо? - Этого никогда не знаешь, пока 18 дней не пройдёт..." (Ч. Буковски "Женщины")

И вот, значит, думал я, парясь, и парился - думая, без угара, трезвый, как лев толстой, кумекал и размышлял, хватая гортанью, зубами разрывая густой горячий пар, выхаркивая травяную горечь в щелястый пол, рассуждал: как же всё-таки трудно и одновременно легко, делать то, чего тебе по-настоящему хочется!

Не мелочиться, по жизни-то.

Отвечать, конечно, придётся. Но это другой базар. Это рынок, а не базар. Вообще - толкучка, пивной ларёк, потные руки пушера...

Стоп, загоняю.

Вот чего возжелалось мне в тот октябрьский вечер, за два дня до очередной годовщины жизни:

- нефильтрованного текста;

- прямой речи от первого лица;

- внезапных аллюзий;

- полифонических каламбуров;

- прозрачной игры ума, его бессонницы - кормилицы его.

Языковых экспиренсов, словесной эквилибристики!

С неочевидной претензией на интеллектуальный дресс-код невидимого читателя.

Немного рифм, - конечно - куда же без них.

Скачков с пятого на десятое, и - подробностей!

Побольше бытовых подробностей и деталей.

Милых банальностей.

Хорошо темперированных чувств: сладких слёз, маленьких спасительных горестей, приятных утешительных забот, придающих нам значительность в собственных глазах...

Опасное это дело - писанина.

Некоторые из моих бывших знакомых, - любителей нанизывать звонкие слова на ветхую верёвочку смысла, тоже думали, что читатель будет заворожён их жизнью - также, как и они сами.

Это стало их роковой ошибкой.

Никому, кроме родственников и знакомых, их писанина осталась неинтересна.

Трудно усваивать чужой урок. Бесполезно. Ну, всё равно, - погнали!

Согласны?

Впрочем, кто вас тут спрашивает...

Погнали, короче.

Топ-топ.



Продолжение: В Найденном Найти, Записки без прописки - Часть II

В Найденном Найти. Сборник рассказов




© Егор Чужак, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Словесность