Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность


Опята
Книга первая



Глава третья
ДАВНЫМ  ДАВНО


22. Давно


Корысть была не очевидна, вопрос был задан неспроста.

"Зачем я должен платить им за отвар, когда могу просто взять его?" - мрачно размышлял Куккабуррас по дороге домой. Гориллоиды, хранившие его искривленное тело, сидели безмолвно и только сияли зелеными, таксистскими огоньками глаз, словно придуманные чучела для детского аттракциона, вроде "Пещеры ужасов и неожиданностей". "Мы свободны, - предупреждали таксисты. - Присаживайтесь. Больно не будет".

"Затем, что ты не знаешь, как его делать", - Артур Амбигуус-младший раздумывал о том же, и мысли их каким-то образом соприкасались в эфире и сообщались друг дружке.

"А ты мне расскажешь, - отзывался Куккабуррас. - Ты же догадываешься, что мне рассказывают все и про все, когда мне этого хочется".

Свечение глаз гориллоидов, ловивших куцые обрывки этих неизбежных телепатических переговоров, усиливалось. По совместительству они работали у шефа сотрудниками, которые побуждали к разговорчивости молчаливых упрямцев.

"Я расскажу, - немедленно согласился собеседник. - Но только сначала я все расскажу Давно..."

Куккабуррас помрачнел еще гуще, став похожим на ящера, которому приставили вилы к горлу, предварительно подсунув зубья под защитные пластины панцирной чешуи. "Давно" не было словом, обозначавшим время свершения какого-то важного события - убийства, грабежа, зачатия, разборки, отсидки. "Давно" было кличкой, погонялом, и говорило, скорее, о любимом действии Давно: давить, да так, что из раздавленного получалась рифма... Такое разъяснение обычно вызывало всеобщий смех - по ситуации. Эл-Эм поморщился. Когда и как этот молокосос узнал про Давно?

Ответ прилетел сам собой, соловьем из никогдашнего лета: "Я не знаю Давно. Но с этим Давно чалился Гастрыч..."

Куккабуррас сделал знак, повелевая налить себе коньяку.

Гориллоид исполнил его порочное желание, одновременно без спроса включив музыку Малера - не громко и не тихо, а так, чтобы лучше думалось. Малер, Вагнер, Шопен, Шнитке и Таривердиев были любимыми композиторами Эл-Эм, и все они, в неузнаваемом виде, томились в его сотовом телефоне, прислуживая музыкой.

"Да, там сидел этот фраер, и фраер, на счету которого не одна ходка. Этот мог запросто познакомиться с Давно. Если Давно узнает, и мы еще пуще пересечемся в интересах, начнется война. Надо, чтобы Давно узнал позже. Самым последним. Надо, чтобы Давно не стало вообще!" - осенило Куккабурраса.

Идея универсальных услуг привлекала его все активнее.

В конце концов, все точки будут его, Куккабурраса. Он будет осведомлен в расположении и планировке лабораторий; все документы останутся у него на руках. Он будет числиться генеральным директором через подставное лицо - да хоть бы и через собственную копию. Правда, ему придется заплатить за Давно... с чего он взял? Ничего не придется платить!

Куккабуррас изобразил новый знак.

- Дай мне Давно, - приказал он гориллоиду.

Обезьяньими, напрочь не приспособленными для сотовой связи пальцами, гориллоид защелкал по кнопкам. Дождавшись ответа Давно, протянул Куккабуррасу трубку.

- Приветствую тебя, брат, - произнес Куккабуррас малоприятным скрежещущим голосом. Он выбрал относительно нейтральный тон, дабы Давно не заподозрил ни опасность, ни еще более опасную в устах Эл-Эм’а любезность.

- Капитан Флинт! - послышалось обрадованное Давно. Куккабурраса прямо-таки перекосило сверх мыслимого: он ненавидел, когда этим пакостным погонялом намекали на его одноглазие. Он сразу забывал и о славных мужах, Нельсоне и Кутузове, которыми его утешали льстивые прихлебатели и проститутки. Мрачные мысли сопряглись с окулистом, симпатии к которому тоже мигом поубавилось: авторитет, страдая циклотимией, вообще тяготел к довольно частым переменам настроения. "Капитану Флинту" он предпочел бы простого "Пирата". Хотя и эту братию не жаловал - там попугаи, а от таких недалеко и до петухов... Давно между тем продолжал: - Ты как, при делах? Давай повидаемся, заруливай ко мне, я только что мангал поставил, в бассейне у меня резвятся золотые рыбки, охочие для фигур твоих пропорций... и форм... Я словно чувствовал, когда заказывал....

"Точно знает!" - мелькнуло в голове Куккабурраса.

- Девочки не брезгают бандажами и протезами?

- Девочки не побрезгают даже многоразовыми бандажами и протезами, уже давно, - заверил его Давно. - Эти вещи милее им апельсинов и абрикосов. Это бананы-кокосы для них, как поется, апельсиновый рай. Просто блестящие девочки! Давай, не отказывайся, будешь первым!

- Первым? - насторожился Эл-Эм. - У вас там сходняк?

- Первым рыбок отведаешь! - расхохотался Давно. - Рыбки! Трески! Хек - и готово!

Куккабуррас думал недолго.

- Буду, брат, жди, за мною стол. Спасибо за приглашение.

- Мы едем к Давно, - распорядился он, и лимузин свернул на полуслове.

Направляясь к заклятому врагу и сопернику, Куккабуррас прикидывал, о каких мелких и незначительных конфликтах ему следует повести разговор с хозяином. Ведь не просто же в гости он едет, рыбок шлифовать! А может быть, Давно давным-давно собрался сделать ему серьезную предъяву? "Но тогда он позвонил бы мне сам", - вполне справедливо рассудил Куккабуррас.

"Ты будешь первым клиентом агентства, Давно", - нежданная радость заполнила сердце Эл-Эм’а, все сердечные камеры - даже в сердце построены камеры, случалось пофилософствовать авторитету. В этой аналогии он солидаризовался с Гастрычем. Камеры с перегородками. Дефект которых не спасает, но убивает и перекачивает бабло тюремным лепилам, в бездонные карманы их неопрятных халатов.

Давно отдыхал у себя на загородной вилле. Курилась банька, она же сауна; голубел - порою, иносказательно - бассейн; в надзаборной колючей проволоке, уложенной аккуратными кольцами, гудел электрический ток сверхъестественного напряжения.

Сам Давно раскинулся за столиком на берегу. Он не ходил в обычные поликлиники, но если бы пришел и попал к Краснобрызжей, им наверняка не хватило бы места в маленьком кабинетике. Давно являл собой гору мяса, вернее - фарша, некогда бывшего мясом с настоящими жилами, но золотые рыбки с напитками и закусками делали свое коварное дело. Теперь Давно страдал небольшой одышкой, подагрой, легким венерическим заболеванием и непомерно раздутым самомнением. Он не сумел сдержать улыбки при виде Куккабурраса, выползавшего из лимузина, ослепительно-белый цвет которого безуспешно компенсировал уродство тела и черноту души.

Давно приветственно помахал рукой.

- Поспешай, дарагой, - крикнул он, нарочито имитируя кавказский акцент, чтобы лишний раз напомнить гостю: с кавказцами у пришельца тоже имеются серьезные нелады. Да и в роду его давно был кавказец.

Куккабуррас, гордо увязая в песке, орудовал тростью. На этот раз телохранители покинули машину и вышли. Они взялись прогуливаться по травке, под сенью крон, присматривая белок, ежей и другую живность, способную доставить под кресло нежданного гостя взрывоопасный материал. В бассейне могли находиться специально обученные дельфины...



...Дома, в квартире Амбигуусов, задумчивый Гастрыч признался наркологу:

- Посмотрел я на твоего Куккабурраса...

Он нарочно ничего не сказал об Извлекунове, который пусть и брат брудершафта, и окулист, и свой человек, а все же - ничтожество.

- Моего, - напомнил окулист.

- Это он про тебя так может выразиться, а ты даже не пробуй, - посоветовал Гастрыч. - И вот что я тебе открою... мутный он человечек. Зато вот я знавал одного Давно...

Артур Амбигуус и сын терпеливо ждали.

- Знавал давно - кого? - не выдержал паузы старший.

- Нам можно выходить? - крикнули из своей спальни Крышин и Ключевой.

- Да вылезайте уже, - гадливо позволил им Гастрыч, думая, что от этой парочки давно пора избавиться. Толку решительно никакого, а удобрения кончаются. - Давно, - он вновь обратился к Амбигуусам, - это такая кликуха. Под нею шикует прешикарнейший человек... Так вышло, что мы познакомились... сошлись немного.

Гастрыч не уточнил, где именно.

Окулист, не имевший криминальных связей помимо Куккабурраса, смекнул, что и здесь он останется в дураках.

"Настучу на всех и на каждого, - подумал он злобно; под влиянием момента - необдуманно. - Плевать на прошлое, отмоюсь. Чуть что пойдет не по-моему - настучу".




23. Давно минувшее


- Были и мы рысаками, милый Флинт, - Давно насильно втиснул Куккабурраса в плетеное кресло, для того неудобное. Он откровенно издевался, так как его если не по-, то со-дельник никогда не числился среди рысаков и в некоторых крайних случаях принимал виагру. - Скакунами! Особенно ты выделялся... Смотри, смотри, синхронное плавание! Не слабже тебе, брат, чем на Олимпиаде. Иди - окунись, освежись, порезвись! Я вижу, ты прямо взмок... смотри, сопреешь... опрелости, детский крем, грибок...

Узловатые пальцы Куккабурраса пробежались по трости, гадая, что выбрать: бритву, шило, однозарядное огнестрельное оружие, удавку, которые все там притихли и спрятались, а то и просто вывинтить саблю за набалдашник. Но взял себя в руки при слове "грибок".

- Ешь, пей, брат Флинт, - Давно широким жестом окинул стол, и вправду богатый внаглую.

- Спасибо тебе, любезнейший, и уже Давно, - отреагировал Куккабуррас и выбрал грушу.

- Что ты взял? Что ты такое взял? Ты коньяк пей, водку пей! Погода хорошая!

- Я взял грушу. Это полезный, питательный, дозволенный плод. Иногда застревает в глотке, но лишь на Господних путях, неисповедимых, Давно...

Действительно: солнце палило в полную силу. И жарило, не разбирая ступеней криминальных иерархий. Но самому Давно недавно это сезонное неудобство стало в сладость - после того, как в косметическом салоне ему откачали полцентнера жира. А то он вообще не умел появиться ни на людях, ни на солнце, ни в тени.

Глядя в красное, хамское рыло Давно, Куккабуррас вежливо отказался от горячительных напитков.

- Я лучше освежусь, - он улыбнулся и взял себе бутылку нарзана.

- Вах, какой недобрый гость! - Давно покачал головой. - Сначала - еда, потом уже - серьезный базар. Так у нас принято, брателло Флинт.

- Да что в нем серьезного, - пренебрежительно молвил тот, выказывая неуважение: мол, не специально пожаловал, а так, проезжал мимо и завернул на огонек. - Пустяки. Такие мелкие, что даже неудобно заводить разговор.

Тут ему пришла в голову блестящая мысль:

- Послушай, Давно, - сказал Куккабуррас и решительно вонзил трость в песок. Мирная и хищная жизнь глубинных, никчемных обитателей песков оборвалась моментально, здесь и сейчас.

- Я слушаю, - разнеженным эхом ответил хозяин. - Я слушаю покуда плеск волн. И веселые крики рыбочек-цыпочек. Пока что я не слышу ничего другого, достойного внимания, не говоря уж об интересе.

- Ты владеешь двумя платными сортирами на окраине, - приступил к делу Эл-Эм. - Уступи мне их по-братски.

- Ты, наконец, занялся надежным сортирным бизнесом, - похвалил его свинообразный Давно и залпом выпил добрую половину фужера; в фужер был налит крепкий и сладкий ликер. По-буржуйски закусил ананасом и рябчиковым крылом. - Зачем тебе сортиры, Эл-Эм? К тому же ты помнишь...

- Да-да, - поспешно согласился Куккабуррас. - У нас возникли досадные разногласия из-за пары дерьмовых бензоколонок. Какой-то Лук? Какой-то Ойл? Жареный лук. Я готов на обмен, любезный брат. К чему ругаться братским душам?

Давно отставил бокал и внимательно уставился на гостя. С чем он пожаловал? Ищет конкретного мира? С чего бы вдруг? На кой-такой ляд ему сдались сортиры, еще и не перестроенные под рюмочные? Или это всего лишь прикрытие, обманный ход, усыпляющий бдительность?

Спеша закрепить сказанное, Куккабуррас вымолвил дополнительно:

- И вот еще что - мне помнится, мы немного повздорили насчет игрового павильона. Я готов уступить его. В качестве, если тебе будет угодно, дружеского жеста. Хозяйничай там, Давно.

Это он вымолвил зря. Давно смекнул, что затевается нечто серьезное, превосходящее прибылью все сортиры и павильоны, вместе взятые.

- Так сразу решить не могу, дарагой, - он начал поигрывать двузубой рыбной вилкой. Зубы делались на заказ из мамонтова бивня; Давно еще шутил: хорошо бы, мол, из маментового, чтобы всех их, ментов, под лед, в тундру, и драть потом клыки тысячелетней выдержки. - Здесь надо подумать. Вопрос непростой, он не решается так вот, с наскоку, с кондачка. В бизнесе участвуют и другие люди. Ты думаешь, Давно владеет земным шаром? - с усмешкой спросил Давно, ибо в его понимании земной шар давно свелся к предметам торга, тогда как самим-то шаром он давно владел, но другим, не земным. - Я должен перетереть с людьми.

- Перетирай, но не затягивай, - кивнул Эл-Эм, пытаясь подняться. Давно не двинулся с места, чтобы ему помочь. - Уже уходишь? Зачем? А как же рыбки? банька? баиньки с рыбками в баньке?

Он не успел продолжить и модернизировать слово "баиньки", чтобы оно лучше отражало процесс: недоставало еще одной буквы, самой первой, гласной. Куккабуррас брел к машине, а гориллоиды спешили к нему навстречу, молча проклиная песок.

- Созвонимся, - бросил через плечо Эл-Эм.

- Обязательно, брат, - крикнул ему в спину Давно, чуть-чуть растерянный. Может быть, он упустил случай пойти на весьма своевременную мировую? И так уже положили много людей возле этого павильона. А теперь еще и сортиры попадут под нешуточный артиллерийский обстрел. Подобный визит - дело серьезное, вопреки усыпляющим речам гостя.

Надвинув солнцезащитные очки, он следил, как авторитет загружается в салон лимузина.

"Ладно, - решил про себя Давно. - Ему важнее, чем мне, коли сам приехал, а если так, то он еще раз придет. Или пришлет кого".

Давно был прав на три четверти. Куккабуррас, во-первых, вернулся сам, а во-вторых, прислал кого.

Прошло полчаса с той минуты, когда лимузин, мягко шурша и рассеивая вкруг себя белизну, умчался к воротам и выехал на шоссе, когда из ближайшей рощи вышла скрюченная фигура, довольно бодро и все бодрее шагавшая вниз по склону. Она спускалась к пляжу, где так и стоял питательный стол, за которым Давно разбирался с шампанским и виски. Давно любил смешивать самые разные напитки - даже больше любил, чем закусывать.

Невзрачный, кривой, да одноглазый человек спускался удивительно быстро и выпрямлялся при спуске в полный, хотя и невысокий рост; на сей раз он обходился без трости, но в нем и так нетрудно было признать Куккабурраса. И охрана его признала. Эл-Эм шел один. Поэтому она не стала крутить визитеру ноги и руки, а лишь напряглась, а самый ближний к Давно охранник что-то сказал. Давно, прощаясь воздушными и водными поцелуями с рыбками, развернулся вместе с креслом.

"Вот теперь он идет потолковать о настоящем деле", - удовлетворенно заметил про себя Давно. И опять не ошибся. Куккабуррас, приблизившись на двадцать шагов, достал "беретту" и всадил из нее в Давно целых две пули, по одной на правый и левый глаз.

Еще в лимузине Куккабуррас принял из фляжки, где было на донышке, но как раз хватало для надежного раздвоения: подарок Артура Амбигууса-старшего. На трость не хватило, она была слишком хитро устроена. Человек - он же проще!

Давно опрокинулся, не покидая кресла и наподдав ногой стол. Рыбки обрели голоса и завизжали. Охрана выпростала из-под пиджаков огнестрельные органы и превратила Куккабурраса в решето.

- Хозяин! Хозяин! - рыдал над убитым Давно какой-то человек, тоже довольно полный, красивый и в милицейской рубашке, наезжавшей на узенькие плавки.

Из-под повязки вытекал временно восстановленный глаз Куккабурраса.

Вилла выпустила из бронированных дверей личного врача; тот симулировал спешку, хотя и так видел, что положение безнадежно. Давно общаясь с Давно, он видел много безнадежных положений, и даже сделался специалистом в этой области, но подобных дипломов и сертификатов в горздраве, к сожалению, не выписывают, а новый хозяин платил за такие консультации очень щедро.

Обычно он выносил вердикт: "Смерть от контрольного выстрела в голову". На глазок, без анализов и рентгена, причем не ошибался никогда.

Охранники и прислуга, сняв, у кого были, головные уборы, обступили бездыханного Давно. Затем гуськом перешли к Куккабуррасу, которого, как верно гласит пословица, могила исправила и распрямила: стройный, помолодевший, испещренный помидорными пятнами, словно оскоромившийся в провинциальном театре актер, он лежал, крепко сжимая беретту.

Начальник службы безопасности Давно не сдержался и плюнул на вражеский труп. Тот - не иначе, как от плевка - вдруг начал таять и исчезать на глазах. Начальник успел зафиксировать время, но сейчас он об этом не думал: огорошенный и не знающий, что происходит, он беспомощно наблюдал, как тает Эл-Эм. Вскоре Куккабуррас растаял, как мороженое, и только "беретта" осталась, напоминая палочку, сохранившуюся от эскимо. Она даже сохранила свои боевые качества - правда, немного сбился прицел.

В тот момент, когда разворачивались все эти безжалостные события, белый лимузин торчал возле пункта дорожного патрулирования вот уже полчаса. Подручные Куккабарруса пререкались с милицией, и даже сам их хозяин вышел на свет, опираясь на трость. Пустая фляжка лежала на заднем сиденье, рядом с початой, плоской бутылочкой коньяка. Алиби становилось обеспеченным, да кем - самими органами правоохраны. Куккабаррус затеял скандал, и пригласили, вынув рацию, высокое начальство - для верности.

- "Беретту" - на пальцы, - распорядился начальник безопасности Давно. Он поимел в виду самое беззащитное на данный момент: дактилоскопию.




24. Крольчатник в закромах с удобрением


Пока суд да дело, семейство Амбигуусов разрасталось. Живучесть двойников, благодаря стараниям Артура Амбигууса-младшего, неуклонно укреплялась. Кроме того, он изобрел способ удваивать - пусть не до полного совершенства - некоторые документы, ибо людей без документов не существует, они не люди, и они задуманы сложнее. А все, для людей обязательное, подлежало удвоению, и документы - в первую очередь.

Сложнее оказалось с едой, так как возникли определенные проблемы. Холодильник постоянно торчал пустым, в нем вечно пасся то Гастрыч Второй, поселявшийся у Амбигуусов на целые дни и следивший за ходом опытов, то сами Амбигуусы, старшие и младшие, то Анюты. На дупликатуре Анюты настоял лично Гастрыч - по всей вероятности, настоящий, но вскоре к Амбигуусу-младшему притащился второй и тоже потребовал себе такой дупликатуры, а третий захотел двух, но остальных Артур-меньшой немного недорабатывал, им не хотелось Анют.

- Зачем это все? - недоумевал нарколог.

- Скоро поймете, - загадочно отвечал сосед, сильно рассчитывавший на поручения от Давно. Поэтому известие о гибели последнего повергло его в нешуточную скорбь. А после вызвало приступ черной ярости, и он, догадавшись, в чем дело, взял, да истребил, в конце концов, осточертевших до колик школьных гостей и товарищей Амбигууса, тоже надумавших размножаться, что твои хомяки. По глупости озвучили свое решение за ужином. До сих пор они это делали вхолостую, по старинке, и Гастрыч прихлопнул их, как склеившихся мух - на костную муку и без мук. "Старая мельница, все перемелется", - напевал он после, намекая, видимо, на какое-то устройство, которое держал дома для подобных работ.

- Удобрять пора, - объяснил он хрипло, когда к нему приступили с претензиями, хотя уже успели торжественно снять с поднятой целины свой первый урожай: обмазывались землицей за неимением нефти, устроили, как нефтяники, танцы и каждый - по священнодействию на свой вкус.

- Да и место для них самое подходящее. Твой мафиозник молчит, - накинулся он на Извлекунова. - Что прикажешь делать? Может быть, предложишь себя на гранулы? Кат-сан?

Окулист - почему-то на католический лад - перекрестился.

Донельзя огорченный кончиной Давно, Гастрыч метался по комнатам, круша ненужное и прочное. Какие колоссальные надежды он возлагал на Давно!

- Президенту продам, - он предавался бредовым мечтам. - Президентам нужны двойники, дублеры и прочие полномочные представители.

Кроме того, попутно, Гастрыч заглядывался на толстую и глупую, совершенно бесполезную и отупевшую от декохта (декохт иногда оказывал разнообразное действие в смысле моральных устоев и разума) Краснобрызжую. Сколько мяса пропадает впустую!

- Звони своему авторитету! - и он вновь приступал к окулисту. - Почему он заглох, куда делся? Неувязки? Хотите все под себя огрести? Не надейтесь! Огребете по самые уши!.. - Волнуясь, Гастрыч путал "огрести" с похожими "загрести" и "подгрести", то есть подмять и подобрать, то есть отнять.

Скандал разрешил, но в то же время осложнил, участковый Аверьян Севастьяныч, явившийся с повторной проверкой.

- Теперь другие на вас жалуются, - заявил он разгневанно и помахал папкой с жалобами. - И что-то много вас, - вдруг опешил он. - Близнецы, что ли? Документики!

Документы показались подслеповатому участковому в порядке, и младший Артур Амбигуус облегченно вздохнул.

Участковый потянул носом, и Анюта Первая поспешила за приветственным стаканом, заранее думая о прощальном.

- Как в прозекторской, ей-богу, - казалось, он сию секунду взорвется. - Придется, похоже, заставить вас вытоптать это приусадебное хозяйство! Этот вонючий огород! И еще одно дельце: от любителей физического общества "Гей-Люссак" поступил запрос насчет местопребывания граждан Крышина и Ключевого. В последний раз их, якобы, видели здесь - то есть, они звонили и говорили, будто находятся здесь. Вы случайно не знаете, куда они подевались?

Аверьян Севастьяныч выпил стакан, однако не угомонился.

- То же самое относится к гражданке Оранской, - завел он о старом деле, уже забытом и похороненном. От повторного подношения отказался и потянулся за папкой, отложенной на время оздоровления.

Извлекунов, преодолев естественную неприязнь, уединился с Гастрычем.

- Послушай, - сказал он. - Не время собачиться. Время вешать собак, и время снимать сук... Время румянца и время багрянца...

Гастрыч, лишенный моральных и вообще всяких принципов, затих и начал слушать недавнего неприятеля.

- Мафиозной крыши мало, - сокрушенно сказал окулист, как будто всю жизнь не соринки вынимал, а раздавал плюхи, да засылал маслины. - Требуется ментовская.

- Этого, что ли, хочешь напоить? - Гастрыч кивнул в сторону плантации, где только что завязался новый урожай, и где бушевали страсти.

- Ну, а почему нет? Завербуем. Он быстро прикинет, что надо к носу и уразумеет выгоду.

Внутренность Гастрыча активно протестовала. Он не хотел дружить с милицией, такая дружба означала для него ссучиться. Но раз уж и вправду настало время снимать сук...

- Надо его подготовить, - молвил он неуверенно. - Действительно, народу расплодилось. И лишних - тоже туда, в компост... Слониху эту, врачиху... что отплясывала лихо...

- Нечего готовить, разговоры разговаривать, - яростно зашипел Извлекунов. - Цеди ему стакан, покажем опыт.

- Хотите фокус, Аверьян Севастьяныч? - спросил окулист, приближаясь к галдевшему обществу, глядевшему в самую оранжерею.

Участковый растерялся.

- Что за чушь? Вы здесь вообще посторонний. Почему вы опять в квартире?

Вместо ответа Извлекунов протянул милиционеру мутную кружку.

- Да вы никак сговорились меня споить? Нет, милые граждане, угощение всегда хорошо, когда от души, а тут уже взятка...

- Не взятка, - благодушно надвинулся Гастрыч. - Фокус, который вам все объяснит.

- Отрава? - отшатнулся участковый.

- Нет, - Извлекунов сделал маленький глоток: совсем крохотный, чтобы не раздвоиться или умножиться на какую-нибудь мелкую деталь: бровь, зуб, яичко. - Открытие. Смело глотайте, вы не на бандитской малине...

- Бывают минуты, когда я в этом сомневаюсь, - в голосе Севастьяныча прорезались интонации середины минувшего века. Он взял кружку, понюхал, попробовал на вкус, пожал плечами и выпил.

- Дальше что? - спросил он презрительно, однако - по какой-то причине - дуэтом.

Гастрыч пожалел, что дублеры не вечны. Хорошо было бы навсегда заменить участкового его послушным и сговорчивым двойником.

Аверьян Севастьяныч внезапно заметил, что милиции рядом с отхожим местом прибавилось. Он прищурился и начал медленно опускаться на корточки, постепенно опознавая личность. Второй участковый топтался без дела и заинтересованно рассматривал настил, стульчак, пашню - короче все, что вмещал его еще небогатый и не вполне пробудившийся полицейский разум.

- Что это? - прошептал Севастьяныч и потянулся, конечно же, к кобуре. - Кто это?

Как черт из колбочки (так, в общем-то, и было на деле), возник Артур Амбигуус-младший; который по счету - не разобрать, но вечно готовый все разъяснить на пальцах.

- Это великое открытие, товарищ милиционер, - заявил он с пафосом. - Причем того сорта, что просто обязано находиться под охраной милиции.

Таким ловким маневром он разом снял стружку и с Гастрыча, и с окулиста, желавших объявить себя единоправными устроителями законного прикрытия.

- Не тревожьтесь, - сказал Артур Амбигуус. Анюта Бессчетная отвела руку милиции от кобуры и сунула взамен валидол. - Сейчас его не станет.

Налюбовавшись поляной, двойник вздохнул и пропал, не оставив от себя ничего, кроме тягостных воспоминаний.

- Глюки, - пробормотал участковый, продолжая сидеть уже на полу. - Наркотики изготавливаете, - добавил он в надежде на отрицание.

- Нет, не глюки, - тут нарколог встал на защиту сына. - Желаете повторить? Пощупать сукно? Выстрелить из табельного оружия? Проверить зубные пломбы?

Аверьян Севастьяныч, не в пример многим, был человеком весьма деловым, смекалистым, оборотистым и прижимистым, но мягковатым и сговорчивым. Он ничего не понял.

- Я в доле, - только и сказал он.

Извлекунов и Гастрыч, в восторге от того, что все идет, как задумано, толкнули друг друга локтями в бока.

- А если нет? - спросили неважно уже которые Амбигуусы, младшие и старшие.

- Тогда мы посевную прикроем, - жестко сказал участковый, вставая с пола, - а материалы конфискуем в закрома родины.

- Тогда мы напишем признательные показания, что на вашем участке, по сути, относящемся частью сортирной именно к закромам нашей родины, о которых та ничего не знает, при вашем участии, с вашего ведома были убиты и съедены три человека.

Аверьян Севастьяныча прошиб холодный пот.

- То есть как это? - спросил он ошеломленно.

- Да запросто, - окулист потянулся к нему и носовым платком взял опорожненную кружку. - И пальчики, и осадок. Удобрения, милостивый государь.

Извлекунов не требовал никаких дополнительных удобрений, но Аверьян Севастьяныч, вероятно, понял его неправильно и благодарно удобрил молодую грибную поросль: его троекратно вырвало.

- Поэтому вопрос о размерах вашей доли будет решаться особо, - продолжил за окулиста Гастрыч.- Но будет, и вы можете совершенно не беспокоиться на этот счет. Вообще, открывается масса возможностей. На вашем участке не будет никаких "висяков". Умершие бомжи, десятилетней давности захоронения неизвестно кого и неизвестно кем сделанные - все это пойдет в дело. Если, конечно, какая-то сволочь не догадается позвонить до того, как вы обнаружите тело... И вообще, - он указал на следы рвоты, - возвращается пес на свою блевотину, как говорится в Писании... Благодарю за сельскохозяйственное содействие.

Участковый, сколько умел, задумался.

Он читал детективы, где жертвы растворялись в кислоте, закатывались под асфальт и заливались бетоном. Но он никогда не встречался с убийствами посредством земледелия.

- Раз уж заговорили о Писании. Каин был земледельцем, - очень своевременно напомнил Амбигуус-младший-второй. - Господь не принял его даров и проклял. А убивать не велел. Веками гадали: почему? Но теперь-то все становится на свои места...

Участковый, равнодушный к этой оперативной информации, собрал свои бумаги.

- Так значит, - подытожил он дрожащим голосом, - пропавшие без вести и объявленные в розыск граждане Оранская, Крышин и Ключевой пребывают здесь? - он ткнул пальцем в место, на которое из пословицы возвращается пес.

- И очень надежно, - дружным хором ответили ему Гастрычи, окулисты-Извлекуновы, Амбигуусы старшие, Амбигуусы младшие, да парочка Анют. - Их не вычислить даже анализом ДНК.

- Если не ошибаюсь, присутствовали и другие? - голос Аверьяна Севастьяныча задрожал еще явственнее.

- Ты не тревожься, служивый, - какой-то Гастрыч положил ему на плечо руку, внушающую мир и спокойствие. - Твое дело галочки ставить. И крышевать нас от организованной преступности, которую мы тут, совсем ненароком, задели. Ты слышал про такое Давно?

- Давно? - не понял участковый, сошка мелкая. - Что - давно?

- Существо такое было, называло себя Давном, - пояснил тот. - Уже давно не называет.

Аверьян Севастьяныч понял, о ком идет речь, и дело вновь обошлось бесхитростным валидолом.

- Тут я пас, - откровенно признался милиционер. - Это очень высокий уровень. Вам следует связаться с моим руководством.

- Обязательно, - успокоил его Извлекунов. - Мы свяжемся с ним. Поздравляем вас с заслуженным членством в Агентстве.

- Сталина оживим, - шепнул Гастрыч.

Это окончательно решило дело.

Хотя Севастьяныч хотел было откреститься от многоруких объятий, но в уши ему со всех сторон пополз вкрадчивый гимн:


- Единица - вздор! Единица - ноль!
Голос единицы - тоньше писка!
Кто его услышит? Только жена!
Да и то, если не на базаре, а близко!..




25. АУУ


Агентство (все решили, что "агентство" звучит солиднее "бюро", вдобавок ассоциирующееся с мебелью и ритуальными услугами) Универсальных Услуг - АУУ (ищи-свищи) открылось поздним летом.

Краснобрызжую и Кушаньевых переманили с прежних мест консультантами-врачами, положив им высокие оклады; всем троим немедленно предоставили отпуск, и Кушаньевы моментально покатили на юг.

- Помоги, - прохрипел Гастрыч, обращаясь к Извлекунову. Оба они были настоящие, двойники надоели всем, даже Анюте и даже Анюте в глазах и ощущениях Гастрыча. Иногда их, впрочем, возрождали, безгласных Анют. - Помоги затащить... экая туша...

Краснобрызжая, обрадованная отпуском, встречала его вовсе не так, как рассчитывала. Мешок образовался громадный и грозил вот-вот лопнуть по шву.

- Как бы младую поросль не забила, - застонал окулист, помогая рукам и впиваясь в поклажу зубами, волоча ее к двери волоком. - Наше младое, незнакомое племя... Ты поосторожнее, - сказал он Гастрычу. - Не видишь разве - красные брызги на упаковке.

- У нас участковый в кармане, - беспечно отреагировал тот.

На общем - не совсем, конечно, общем - собрании решили, что Агентство обойдется без медицинских работников.

- Для тебя сделаем исключение, - радостно засмеялся не то Амбигуус-старший, не то Гастрыч при виде испуга на лице Извлекунова: тот уже не различал окружающих, путался в них, пугался всех. - И для меня, - добавил оратор, так что окулист понял, что речь сейчас держит все-таки врач, нарколог.

Теперь сосед втолковывал Извлекунову, созерцавшему гору костной муки высотою в полтора метра:

- Ты не жалей ее.

Окулист думал, что, может быть, они с Краснобрызжей, все же брызнувшей красным, заканчивали один институт, спали под одной ветошкой... нет, этого не было.

- Она жалостливая была, - рассуждал Гастрыч. - Такой их удел. Из таких только соки и тянут. А если насыпать туда тебя, все сдохнет... Ну, нынче гриб пойдет косяком, в активный рост. Урожайный година.

- Косяком, говоришь? - переспросил окулист. - Может быть, его и курить можно?

- Отчего бы и нет? - оживился тот. - Надо мальца порасспрашивать, он разбирается.

Он мгновенно представил себе мультипликационный паровоз с огромным косяком вместо трубы, из которой валом валит криминальный дым, а паровоз медленно тащится по проселочной дороге в напрасных поисках узловой станции "Кальян", а мелькают только "Колян" и "Толян". В то же время ему кажется, что он мчится со скоростью "Красной стрелы", пропитанной соком анчара.

Малец же, которым назвали младшего Амбигууса, не собирался продолжать учебу и, как в бессмертной книге, отправил на праздник дублера. Пусть вкалывает, нечисть. Забегая вперед, откроем, что двойник успешно сдал сессию, на что профессор сдвинул очки и встревоженно молвил:

- Артур Амбигуус, я просто перестаю вас узнавать.

- Так я за ум взялся, - простецки ответил феномен раздвоения.

...Гастрыч обдумывал внезапное и выгодное предложение напарника.

- Куккабуррас, разумеется, имеет выходы на правильных людей. Он связан с наркобаронами, или сам наркобарон. Я его так себе знаю, - признался Гастрыч. - Мы чалились больше с Давно, там не про всякое спросишь...

Дверной колокольчик, сменивший звонок, требовательно тенькнул. Квартиру опрыскали духами и дезодорантами; в оранжерее постелили клеенку, скрывая грибы; прикупили декоративных цветов, избавились от животных, отведя тем чулан, где кошка, собака и попугай подолгу лаялись между собой. Время от времени им грозили откровенным и замысловатым убийством с элементами серийности.

- Первый клиент, - прошептал Извлекунов. - А хозяина нет.

- Не беда, - Гастрыч захлопнул дверь уборной. - Назовешься ассистентом. Я быстро умоюсь и что-нибудь наброшу на себя, представлюсь совладельцем. Выйду к нему, как... как...

- Ниро Вульф, - подсказал окулист.

- Как он, - кивнул замечательный сосед. - А ты будешь Арчи Гудвин.

Странно, однако, то был действительно их первый, не считая Эл-Эм’а, посторонний клиент, явившийся по рекламе из метро: мужчина лет сорока, в строгом костюме, с дешевым дипломатом из ненастоящего крокодила; сильно лысый, в очках, оправа - толщиной с железную нитку. Строгое лицо, бескровные губы поджаты, глазки бегают, ножки перетаптываются.

- У вас оказывают универсальные слуги, если я правильно понял, - полувопросительно обратился визитер к окулисту.

- О да, - тот засиял майским жуком. - На любой вкус. Входите, прошу вас. Присаживайтесь в гостиной. Не смущайтесь простотой обстановки, это маскировочная необходимость. Вас раздражает запах? Но я же вам объясняю: услуги универсальные... Сейчас подойдет компетентное лицо, компаньон. Я ему ассистирую - так, знаете ли, по мелочи: поднять, убрать, достать, извлечь...

Окулист против воли хихикнул.

Посетитель осторожно присел на край старинного стула красного дерева, оставшегося еще от прабабушки Амбигууса - не то старшего, не то младшего.

В это мгновение ввалился Гастрыч, еле протиснувшийся в хозяйский парадный пиджак; на толстой шее болтался крапчатый галстук-дистрофик; верхнюю пуговицу накрахмаленной рубашки пришлось расстегнуть. Подрасстегнуты были и брюки, но Гастрыч прикрыл их какой-то жилеткой, подозрительно напоминавшей элемент женской одежды и задушевно трещавшей по швам, будто лопались где-то мыльные пузыри. Ему было душно и радостно.

- Здравствуйте! - вскричал компаньон, протягивая мокрую руку.

Клиент, слегка напуганный его громовым голосом, приподнялся и пожал намозоленные мясоразделочными орудиями пальцы.

- Не представляюсь, - тут Гастрыч шепнул. - Из соображений вы сами понимаете, каких...

- Да-да, - не стал возражать посетитель. - У вас, насколько я разобрался в объявлении, своего рода частное сыскное бюро...

"Не сыск, а поставки", - подумал Гастрыч. Но спорить не стал.

- Конечно, - ответил он бодро. - Найдем, кого угодно.

"А не найдем, продублируем по фотографии... нет, не умеем пока... - или самого заказчика, на прокорм" - такой была его новая мысль, устремившаяся к гениальности, как какой-нибудь икс - к бесконечности.

- Искать не надо, - клиент зарделся. - Я хочу, чтобы вы последили за моей женой. Из машины, с фотоаппаратом. Где она бывает, с кем встречается...

- Понятно, - сочувственно молвил сыщик. - Имеются подозрения? Они возникли?

- Вы попали в самую точку, - разволновался тот. - Конкретных не имеется. Но абстрактные возникли.

- Фотография, - приказал Гастрыч, тоже взволнованный. - Круг знакомств. Места пребывания. Место работы.

- Она домохозяйка, - ответил клиент, с некоторой гордостью за свою способность содержать жену-домохозяйку.

"Жомохозяйка", - подумал испорченный сыщик. Каждому сыщику - сыщиково: виски, кокаин, орхидеи, кесарево сечение...

- Последим, - пообещал ему Гастрыч. - Сколько будем следить? День? Два? Неделю?

- Можно ознакомиться с прейскурантом? - спросил ревнивец.

Извлекунов прикусил язык, хотя тот не был в деле, и окулист помалкивал. "Об этом мы не подумали, - сказал он себе. - А ведь банальнейший случай для сыскного агентства. Девяносто процентов таких".

- У нас нет прейскурантов, - вежливо отказал Гастрыч. - Это напоминает меню. Мы стараемся обходиться минимальным количеством документов. - Он придвинул калькулятор, наколошматил цифру. - Это получается неделя в у. е., - Компаньон ни о чем не подозревавшего Амбигууса подтолкнул машинку так, чтобы посетитель увидел цифру.

Тот задумался.

- Три дня, - решился он наконец.

- Задаточек попрошу, - участливо предложил Гастрыч и украдкой добил к буквам у. е. непечатное слово, соорудив глагол. Ему вспомнилось давнее: касса букв и слогов. - Полуторадневный.

Клиент, все усерднее кивая, полез за бумажником. Сыщик пересчитал деньги, небрежно швырнул их в стол.

- Это все? - осведомился пришедший.

- А чего же еще? - изумился Извлекунов с дивана. - В наилучшем раскладе.

Заказчик растерянно, словно о чем-то вспоминая, встал и шагнул к двери.

- А фотография? - вдруг спохватился он. - А все остальное?

- Вот! - сыщик поднял палец, блестяще выходя из положения. - Вы действительно рассеянны. За вашей женой нужен глаз да глаз, это я говорю вам авансом, то есть бесплатно. Я ждал этого вопроса-напоминания.

Получив снимок и все остальное, он смахнул их, не глядя, в тот же ящик, куда и купюры.

- Теперь вам и впрямь пора удалиться, - молвил он, читая непечатное слово, поднимаясь из-за стола и зависая над ним по-медвежьи. - Сейчас сюда пожалуют лица, не любящие случайных свидетелей, даже простых прохожих.

От этих его слов клиента сдуло, как ветром, а сыщики обменялись рукопожатием и, подумав, осмелились на подлинный брудершафт.




26. Кража


Поезд мчался на юг.

Педиатры Кушаньевы лежали в римско-католической позе: он - на верхней полке, она - на нижней. При свете ночника Кушаньева быстро строчила в тетрадку, куда по врачебной привычке вложила листок фиолетовой копировальной бумаги.

Справа на верхней - да и на нижней полке - храпели соседи, отведавшие римско-католического обеда. Когда лежат лежа и, начиная изнемогать, вызывают у себя рвоту и начинают принимать пищу заново, вызывая рвоту у окружающих. Педиатр Кушаньев смотрел на них ласково, как на младенцев, у которых все зубы режутся одновременно. Ему хотелось греметь инструментами и жужжать сверлышком.

Потом Кушаньев, опытный диагност, обратил внимание на досаждавший ему ночник.

- Что ты пишешь? - спросил он у жены как можно тише, боясь разбудить с трудом уснувших соседей.

- Все, - ответила та, и муж распознал в ответе уклончивую язвительность: признак несомненного буйства и мятежа.

- Что значит - все? - супруг повысил голос.

- Про всех, - уточнила та. - Про хозяев, которые нас принимали и оплетали криминальной сетью. Про грибы. Про эту гориллу в тельняшке. Про недоросля-шизофреника. Про имперские амбиции. Про сортир, куда с лукошком ходят... осталось прикрыть кленовым листом... еловой лапочкой...

- Но зачем? - прошептал Кушаньев. - Зачем тебе это?

- Затем, что это донос, - обыденным тоном ответила та. - Идиот! Ты понимаешь, во что нас втягивают?

Сухопарые, вечно недоедавшие, озабоченные любовью к человечеству супруги воззрились друг на друга, словно коты, не поделившие территорию.

- Они нас убьют! - взвился супруг.

- Меня удивляет, почему они до сих пор этого не сделали, - прошипела жена. - Где Оранская? Где Крышин? Ключевой? Судьба Тамары Умаровны меня тоже волнует...

Так звали Краснобрызжую.

- Небось, она вкалывает на своем участке, - осторожно предположил Кушаньев. - Уехала с отпускными на дачу.

- На своем ли? - прошелестела Кушаньева. - И в какой форме?

Она что-то чувствовала. Описаны случаи, когда близкие люди, находясь далеко друг от друга, наблюдали одни и те же пожары и прочие зрелища.

Муж замолчал, и поза его сделалась полностью католической, похоронного свойства. Прежде он лежал на животе, чем допускал вероятность хотя бы астрального лицевого контакта с нижележащей женой. Теперь он перевернулся на спину, переведя контакт в затылочно-ягодичный, и сложил руки поверх одеял, как будто готовился принять в них свечу и выслушать "Аве, Мария" с переходом в "Реквием".

Поезд разгонялся все живее, летя мимо сосенок, но сила мысли не знает преград и зацепила недоступного Амбигууса-старшего.

- Мы зря их отпустили, - поделился он с Извлекуновым. Вообще, за последнее время Амбигуусы с окулистом значительно и заметно переменились в моральных воззрениях.

- И я о том, - Гастрыч помешивал ложечкой кофе. Час был поздний, но не такой, как в поезде, увлекавшем педиатров к пальмам и морю, куда пробивался и никак не мог пробиться вооруженный отряд Руслана Гелаева.

- Вернутся же они, - возразил Аверьян Севастьяныч, который, пойманный на крючок, прихлебывал рядышком пиво. Он был одет в цивильное, но перепоясался кобурой с пистолетом, и пистолет был на сей раз - а это не часто происходило при дублировании - вполне реален и заряжен полной обоймой. Севастьяныч успел ознакомиться с прежними подвигами Гастрыча и полагал, что это фигура зловещая и непредсказуемая, напрасно освобожденная за примерное поведение. На Амбигуусов участковый не нашел ничего. Сынка-недоумка разок или два задержали в каком-то клубе за ношение в кармане таблетки экстази, но и только. Супруга была безупречна. Извлекунов был тоже чист, но вел себя так, будто уже убил много людей.

- Знамо дело, - солидно и веско ответствовал Гастрыч. - Вот вернутся - тогда и решим.

Севастьяныч поскреб свой прожилковатый нос и автоматически сделал зарубку в памяти - совсем безболезненную, потому что мозг, если не трогать болевых центров, не болит, а память даже доступна для неполноценного протезирования.

Гастрыч действительно не до конца владел ситуацией. Его могучий разум не сумел предвидеть, а его могучая, но не всемогущая лапа не смогла придержать купейных соседей, искусно притворявшихся римскими патрициями. Стоило супругам заснуть, как нижний сосед сел и запрокинул голову. Она очутилась прямо между носками его напарника, свесившимися сверху. Пахнуло родным: камера, пересылка, обезьянник, параша.

Оба устремили свои взгляды на чемодан, сдуру поставленный отпускниками возле окна. Все нормальные люди закладывают багаж в специальный ящик, чтобы тот, багаж, хотя бы не мешался в пути, придавленный путешествующей тушей.

Аккуратная Кушаньева, прежде чем дописать последние строки и погасить свет, положила туда дневник и заперла на ключик.

Дневник нисколько не интересовал притворно объевшихся пассажиров, хотя оба вкушали по-настоящему.

Мнимые спящие неслышно встали. Одеваться не требовалось: лежали в одежде, что повсеместно принято прощать нетрезвым субъектам. Оставалось обуться в штиблеты, не смевшие скрипеть и выдрессированные так, что боялись любого сучка. Случись им провиниться шорохом, их отбивали наподобие котлет, используя специальную разделочно-отбивочную доску, хранимую не только для вразумления стремной обуви.

Нижний, не делая ни шага и продолжая сидеть, протянул руку и бесшумно подтащил к себе вожделенный чемодан. К тому мгновению супруги перевернулись на восточный манер: спали на животах, и если на их телах хранились какие-то деньги - а злоумышленники не сомневались в этом, - то добраться до них не было возможности.

Впрочем, патриции слыли и были шушерой мелкой, неспособной на фартовые большие дела. Они ограничились чемоданом. Дневник прихватили чисто автоматически.




27. Заказы, наказы и приказы


Доставили Куккабурраса; щуплый авторитет, напоминавший искореженное дерево познания добра и зла, но добра усохшего, а зла расцветшего куриной слепотой, угнездился в кресле; ему подали напитки. Поскольку к упомянутому дереву привили, начитавшись Тимирязева и Мичурина, веточку с древа жизни, он все еще жил и даже побывал на похоронах Давно, а потому отказался от предложенного стакана декокта. Грибной отвар напоминал об опасности. Кожа на лице у Эл-Эм’а еще долго горела после многочисленных соболезнующих прикосновений, колючих и гладких - разных.

"Твоих рук дело, собака, - прошептала одна участливая щека. - На рукоятке остались твои пальцы".

Это была щека начальника службы безопасности Давно - лица достаточно высокого ранга, чтобы воспользоваться скорбным правом дотронуться до Куккабурраса.

Давно выписал себе этого субъекта из самой что ни на есть Новой Зеландии, коренного маорийца - отчасти из любви к экзотике, потому что такого ни у кого больше не было; во всяком случае - давно; отчасти - из-за отменных рекомендаций Интерпола, с которым Давно давным и давно был на дружелюбной ноге: местами и временами. Или, вернее выразиться, на местах и в моменты, когда было выгоднее не трогать его. Очень скоро маориец по имени Билланжи совершенно обрусел, говорил без акцента, и только прическу носил довольно диковинную, ибо кому-то втихомолку поклонялся. У него был заперт в секретном ларчике небольшой божок. А в остальном Билланжи был милейшим, обаятельным человеком.

Ходили слухи, будто он - переиначенная женщина, что в юго-восточных краях встречается очень часто и выглядит столь убедительно, что ничего не удается понять ни при зачатии, ни при родах. К тому же никто не знал, мужское у него имя - Билланжи, или женское.

"Фильтруй базар, - шепнул Куккабуррас. - Выходит так, что пока твоего начальника потрошили, меня доили гаишники".

"Тебя? От козла молока захотели? С чего бы им вдруг тебя подоить, да и вообще останавливать? Тебя любая ментовская сука узнаёт за сто верст! Ну, я с этим алиби разберусь, Эл-Эм, я пока не ослеп, я видел, как ты стрелял, и буду копать, пока не закопаю тебя метров на пять, в твою поганую землю, поближе к отхожим местам. И откуда бы тебе вдруг знать, в котором часу потрошили моего начальника?".

Последняя угроза оказалась роковой. Куккабуррас, едва услышал про отхожее место, сразу вспомнил, куда можно с тем же успехом пристроить самого Билланжи; он закашлялся, пытаясь подавить победную улыбку.

"Пока дорогой, пока", - прощался Куккабуррас, уже извлекая из памяти Извлекунова и новоприобретенную банду грибоваров, нашедшую способ управляемого раздвоения личности. В сортире возможен поистине всяческий гений! Как при натуживании, так и при наружной отделке. Те, естественно, не явились на похороны - тем более что шел дождь, хотя мафиозные кланы, в том числе лесные и грибные, пришли и развернули траурные зонты, как смешные знамена. Или как детские зонтики для недетских развлечений.

- ...Делаю первый официальный заказ, - объявил Куккабуррас.

- Первый уже имеется, - Гастрыч кашлянул в кулак.

Куккабуррас хотел было поразиться и выразить гнев, но тут же смекнул: все идет, как по нотам. Агентство создано, а стало быть, обязано приносить пользу под видом клиентов. И выговорил Гастрычу за другое:

- Вы что, похоронили слона?

Аромат стоял неизречимый.

- Почти, - сказал Извлекунов, все еще чувствовавший ломоту в мышцах после физкультуры с мешком.

- Не мое дело, впрочем, - отступился Эл-Эм. - Делаю в этом замесе второй заказ.

Он достал конверт и подал его, поколебавшись, не хозяину квартиры и номинальному шефу агентства, а Гастрычу лично. В конверте оказалась фотография полноватого красавца-мужчины в расцвете лет, сил и с немыслимой прической.

- Это Билланжи, - авторитет сразу перешел к делу. - Начальник службы безопасности Давно, покойного. Он сует инородный нос не в свое дело, а у меня с детства - ксенофобия. Чрезвычайно опасный тип. Советую быть с ним настороже.

- Ликвидировать? - уточнил Артур Амбигуус-старший.

- Ну, это оптимальная разновидность бдительности. И чем быстрее, тем лучше. У него остались отпечатки пальцев с пистолета, из которого стрелял мой двойник. За что я плачу вам деньги? Когда вы научитесь подделывать настоящее оружие, растворяющееся после дела, а не только ксивы и мою злополучную трость, да и то не всякий раз? Знаете, сколько их у меня накопилось?

Это было сказано не без задней мысли: путем приумножения запасов и арсеналов, Куккабуррас надеялся стать первым на рынке оружия.

- Всему свое время, - отозвался нахальный мальчишка, болтавшийся рядом.

- В том числе и пасть разевать, - неблагодарный Эл-Эм, уже вытянувший из мальчишки немало секретов, сделал знак телохранителю, и тот от души заехал студенту кулаком в рот. - Зубы, небось, еще молочные, не кручинься. Вырастут новые.

- Ни фига уже не вырастут, - сказал Амбигуус-младший, входя целехоньким. - Это мой дублер хамит, мое alter ego. А я почтителен и вежлив.

- Тьфу, - плюнул Куккабуррас, позабывший, что в хате плевать не положено. Но это была и не хата в его понимании.

Гастрыч прохаживался, сожалея о сыщицкой трубке, которой у него не было отродясь.

- А как же быть с первым заданием? - осведомился он подобострастно.

Мозг преступного мира насупился, как и положено мыслящему бульону-солярису.

- Что это за внезапное задание?

- Элементарное. Проследить за одной давалкой и доложить мужику.

- Ну и следите. Отправьте суточных дублеров, объясните им, как пользоваться фотоаппаратом и звукозаписывающей техникой. Деньги лишними не бывают. А с этой фигурой, - Куккабуррас ткнул пальцем в красивую фотографию, - разделайтесь поскорее, в первую очередь, и дублеров приготовьте посообразительнее. И хорошо бы - дуплеров. Ваша задача не только снести ему башку, но и вызволить мой пистолет. Он именной, между прочим, - авторитетный голос дрогнул от жалости к утраченному времени и вещи. - На сходке вручили, после большого мочилова... памятная мясня... - Потом он и вовсе разоткровенничался: - Двойники причиняют мне душевную боль, должен сознаться. У меня был... есть брат-близнец, но с ним наши дорожки разошлись. Не знаю теперь, признал бы он меня, такого...




27. Ничего святого для инквизиции


Билланжи, одетый в футболку и шорты, хотя в подвале было очень холодно, прохаживался перед железным, привинченным к полу стулом, где восседал Аверьян Севастьяныч. Контакты Куккабурраса были прослежены и зафиксированы, и первым среди них числился небезызвестный дом семейства Амбигуусов. Эмиссары Билланжи обратили внимание на то, что милиционер, субъект продажнейшего вида, зачастил в интересовавшую их квартиру. Несколько раз шпионы видели, как он о чем-то договаривался с самим Эл-Эм’ом.

- Брать сучару, - приказал Билланжи.

У Билланжи имелись высокие покровители в форме органов правоохраны. Поэтому выяснить, чьи же все-таки пальчики оставлены на "беретте", не составило для него никакого труда. Теперь предстояло разобраться, как этой сволочи удалось одновременно находиться в двух местах. Маориец, по правде признать, уже обо всем догадался самостоятельно, опираясь на поступающие сведения, но ему требовались подробности, а главное - технология. Мальцом он, бывало, не раз и не два, и даже не три засиживался в новозеландском ночном при костре и впитывал сказочные истории стариков-колдунов, специалистов по заварке местного специфического чифира. Иногда ему становилось забавно: кого же они пасли в те ночные часы? Коз? Коров? Божьих коровок? Он не помнил. Возможно, что никого, - лишь его одного, нарочно, узнав о его высоком предназначении. Его просвещали если и по-зеландски, но зело по-хуански, то есть откровенно по-мексикански.

Аверьян Севастьяныч обычнейшим образом истекал кровью. Она собиралась в эмалированный таз, установленный под стулом.

Билланжи, поигрывая каменным, доисторическим ножом, расхаживал вкруг него. Тогда как участковому за всю его трудовую жизнь не привелось произвести ни единого выстрела, даже предупредительного в воздух, даже контрольного в голову. Прохаживаясь, Билланжи читал участковому анатомическую лекцию.

- Организм человека, - поучительно и назидательно откровенничал он, - состоит, главным образом, из воды. Приблизительно на девяносто процентов. Вы можете вообразить? Вы не растекаетесь по мостовой лишь благодаря каким-то дешевым десяти процентам сухого исподнего, которое держит вас на плаву.

Севастьяныч, ужасаясь своей судьбе, всхлипывал. Он не знал Билланжи, не знал Давно и старался держаться подальше от такого рода людей.

- В том же организме, - наставительно продолжал начальник службы незадачливой охраны, - содержится около пяти литров крови. Из вас уже вытекло, по самым примерным подсчетам, около полулитра. Это немного больше, чем сдают в пунктах ее переливания, и вам придется плотно покушать, чтобы восстановился гемоглобин, но ничего страшного еще не произошло, - успокоил Билланжи Севастьяныча. - Когда мы с вами сообща и обдуманно сольем около литра, положение ухудшится. А больница для сотрудников МВД находится далеко отсюда, и вам туда не добраться по многим причинам. Поэтому я жду признаний и показаний. Сверх того - откровений.

Он хищно подскочил к Севастьянычу и сделал еще один надрез, на левом плече.

- Итак? Кто убил моего начальника? Почему? Каким образом это произошло?

- Куккабуррас, - расплакался участковый. - Это колдуны. Они пьют грибной отвар и раз...раздвояются...

Стены подземелья плакали и отвечали эхом, увлажненные чистой водой.

- Это понятно даже постовому, - пожал накачанными плечами Билланжи. - В моем племени... - Истязатель вздохнул, растроганный воспоминаниями. - Мне надо знать, за что был убит Давно? Синтез их зелья. Их ближайшие планы. Расположение плантаций. Крышу. Сколько их? Кто они такие? Они - обычные ублюдки, жильцы, не привлекались... Так? Но так ли?

- Крыша - я, - простонал Аверьян Севастьяныч.- Они - да, обычные квв...вартиросъемщики... граждане....

- Ты - крыша? - Билланжи не выдержал и сел, давясь от хохота. - Ты - соломенная крыша! Ты помнишь сказку о трех поросятах? Сейчас тебе вдует Волк... и крышу тебе снесет. Если ты не врешь, то дело значительно облегчается. Ты будешь работать на меня?

- Буду, - моментально ответил тот и даже прекратил плакать.

Билланжи подскочил вновь и нанес ему еще несколько нагрудных, крестообразных разрезов.

- Ты будешь на меня работать?

- Я буду! Буду! Буду! - с Аверьяном Севастьянычем началась истерика, и страх перед каким-то начальством, Гастрычем, Куккабуррасом и тюрьмой показался ему мелким и недостойным переживанием.

Билланжи молчал и раздувал ноздри. Он впитывал Севастьяныча, решая, достаточно ли тот напуган, чтобы сдержать данное слово.

"Достаточно, - решил наконец Билланжи. - Мы достанем этого химика для своих нужд и забав". Он отошел к стене и занялся селекторной связью.

- Спускайтесь, - распорядился он этим актом. - Бинты, антисептики, перевязка. Когда закончите - выводите на свежий воздух. Накройте подобающий случаю и уровню стол. Двести пятьдесят граммов мне, обычного. Этому - посмотрим по обстоятельствам. Приготовьте на всякий случай успокоительное - реланиум там, рогипнол, я не знаю... Хотя... нет, никакого успокоительного не надо. Подключите аппаратуру. Перемените ему белье. Обращаться сдержанно и сохранять дистанцию: это наш новый сотрудник, желторотый и необстрелянный, непроверенный новичок. Никакой болтовни, никаких откровений, у него испытательный срок. Отбой.




Продолжение: Глава 4. Я ПАМЯТНИК СЕБЕ ВОЗДВИГ

Оглавление




© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Словесность