Стоит на городах огромная прохлада.
По устиям Луны мы выплываем вверх.
На ясене цветёт оконтуренный стерх:
Всё это - явственно, и света мне не надо.
Что там царапалось? Кто это вопрошал?
А продолжение понятно - "там боролось"...
На горизонте ждёт зарнистый мегаполис,
И в травы ветреные сходит Мандельштам.
Он в чешуе огня, он в сланце и труде.
Ночь вепрем семенит к зауженной звезде
И пьёт из млечного распахнутого горла.
Всё то, что было мной, тобой, а также им,
Крылами подметет подземный херувим,
И кто еще поймёт, что отраженье стерло....
Медвежьи отсветы на таинстве ствола.
В озёрные ходы стекается смола.
В пчелиных зеркалах - раздробленные птицы.
Лесничий поднялся в свой духовитый скит.
Лесничий поднялся - но скоро облетит
Всей мыслящей листвой в созвездие грибницы.
От кедра, где вершит свой оборот сова,
До воскликов рогоза на болоте -
Везде молчат пласты отговорившей плоти.
И поднимаются усопшие слова
К своей недооконченной работе.
А нам ещё впадать в пустые тростники.
А нам ещё держать святые костяки
Вещей сгибающихся, сонных и животных.
Чтобы ещё войти в предсердие весны,
Мы копим имена в укрывищах лесных
И если держим речь - то жилисто и плотно.
О, этих эллипсов плакучих кривизна...
Они всё кружатся, вращаются и стонут.
По вектору Луны - святая тень вороны.
Опустошается полночная казна -
А какова была во время оно!
Богатства трав твоих уже наперечёт,
О ты, моя насквозь и мыслящая местность...
На башни ломкие вступает звездочёт
И падает в тебя сухим изломом жеста,
А золото не знает - и течёт.
Отвесных птиц двоякие ряды
касаются окраинной воды,
звезды раскрепостившейся боятся.
Ещё и не такое может статься,
когда восстанет им наперерез
не их отвес, но тот зеркальный срез,
где бродит плоский зверь с лицом паяца.
Двукрылого дождя углы тонки.
Вовсю трезвонят зрячие звонки.
В просторный бук уходят пилигримы.
А время всё себя бросает мимо
той трещины, в которой бы оно
могло собою быть обретено.
Та стебельковая, та зрячая вода
с фиалковой каймой и вересковым телом,
где отблеск стрекозы отчёркнут ртутным мелом,
а вешние миры в черновике пруда
цветут без удержа сиреневым и белым.
А всё-таки ещё учиться долго нам,
пока из прописей и промедлений лета
не встанет голоса огромная волна,
не встанет отзвука прозрачная стена,
и мы пробудимся в рельефный прочерк света.
Сергей Слепухин: Портрет художника["Красный", "белый", "зеленый" - кто может объяснить, что означают эти слова? Почему именно это слово, а не какое-нибудь другое сообщает о свойствах конкретного...]Виктория Кольцевая: И сквозная жизнь (О книге Александры Герасимовой "Метрика")[Из аннотации, информирующей, что в "Метрику" вошли стихи, написанные за последние три года, можно предположить: автор соответствует себе нынешнему. И...]Андрей Крюков: В краю суровых зим[Но зато у нас последние изгои / Не изглоданы кострами инквизиций, / Нам гоняться ли за призраками Гойи? / Обойдёмся мы без вашей заграницы...]Андрей Баранов: Последняя строка[Бывают в жизни события, которые радикально меняют привычный уклад, и после них жизнь уже не может течь так, как она текла раньше. Часто такие события...]Максим Жуков, Светлана Чернышова: Кстати, о качестве (О книге стихов Александра Вулыха "Люди в переплёте")[Вулыха знают. Вулыха уважают. Вулыха любят. Вулыха ненавидят. / Он один из самых известных московских поэтов современности. И один из главных.]Вера Зубарева: Реквием по снегу[Ты на краю... И смотрят ввысь / В ожидании будущего дети в матросках. / Но будущего нет. И мелькает мысль: / "Нет - и не надо". А потом - воздух...]